Порочные круги постсоветской России т.1 - С.Г. Кара-Мурза

Современная категория «политической нормы» включает в себя также иные социальные регуляторы, в том числе моральные и религиозные нормы, предопределяющие поведение субъекта в сфере политики. В связи с этим, возникает следующий вопрос. Нарушение ли любых моральных или юридических норм должно влечь за собою политическую ответственность? К примеру, министр может совершить нарушение правил дорожного движения в свободное от своей профессиональной деятельности время, депутат — оскорбить своего соседа на дачном участке, глава государства может изменять своей жене. Является ли привлечение их к ответственности или моральное осуждение политически влиятельным действием? Должно ли оно влечь за собою отставку соответствующего лица? Как кажется, определяющими должны быть несколько моментов.

Во-первых, подобная постановка вопроса наталкивает нас на мысль о существовании определенного свода норм для деятельности политических акторов. Нарушение каждой из вышеуказанных норм должно влечь за собой обязательное и неотвратимое наказание, нарушение наиболее важных правил должно предопределять наступление политической ответственности в виде утраты либо ограничения политической функции (см. ниже). Однако изучение эмпирических данных о реалиях политической жизни в различных странах свидетельствует прежде всего об абсолютной неоднородности норм, служащих основанием для наступления политической ответственности, и кроме того — о возможности совершенно различных последствий в случае нарушения одной и той же политической нормы различными субъектами в различных обстоятельствах. В абстрактном виде следует полагать, что нарушенная норма соотносится с теми или иными ценностями в обществе, ранжирование которых имеет значение для наступления политической ответственности.

Любопытными в данном контексте являются результаты измерений ценностей в рамках проекта международного проекта World Values Survey [43]. Сопоставление показателей различных стран демонстрирует расхождение в важности для различных обществ тех или иных показателей. С нами согласен и А.В. Оболонский, отмечающий что жизнеспособность и легитимность политической системы страны во многом зависит от того, насколько государственные институты и высшие должностные лица отвечают господствующим в обществе ценностям и идеалам, а их поведение соответствует нормам общественной морали [52, с. 15]. Один и тот же политический проступок, скажем, в США и на постсоветском пространстве может иметь кардинально различные последствия и оценки. Заметим лишь, что политическая ответственность связана, на наш взгляд, не с легитимностью власти, а с доверием как категорией, отражающей более «подвижные» изменения в оценке конкретных политиков и предпринимаемых ими мер [54].

Во-вторых, как указывалось, идентичность нарушенной политической нормы не предопределяет идентичности последствий, наступающих для политического актора (как кажется, вышесказанное справедливо даже в отношении политической ответственности, реализуемой в форме юридической ответственности). К примеру, обвинения в плагиате при написании диссертации в отношении политика могут вести к различным последствиям в предвыборный цикл либо непосредственно после получения доступа к власти (после завершения выборного периода). Как кажется, для наступления политической ответственности само нарушение должно ставить под угрозу функционирование всей политической системы либо определенное положение в ней политической группы, к которой принадлежит политический деятель. Одно и то же политическое «нарушение» может иметь различные последствия для политика в зависимости от констелляции политической системы в определенный период времени.

Таким образом, «политическая норма» может связываться как с реализацией политиком своих функциональных «полномочий», так и определять его поведение за рамками профессиональной сферы. Исходя из подобного понимания «политической нормы», определение политической ответственности становится в некотором смысле «безбрежным».

В предыдущем вопросе мы постарались впервые обозначить еще один критерий дифференциации политической ответственности. По нашему мнению, политической должна признаваться именно такая ответственность, которая влечет за собой определенные ограничения либо утрату политической функции (роли), выполняемой соответствующим субъектом. В качестве утраты политической функции, к примеру, можно рассматривать отставку соответствующего должностного лица (политика), а также отказ в его переизбрании для выполнения той или иной политической роли. Именно такого рода последствия являются неблагоприятными, в противном случае можно вести речь о каком-либо другом виде ответственности (или безответственности). Неблагоприятные последствия, наступающие в результате наступления ответственности, могут обладать как формальным, так и неформальным характером. В зависимости от конкретной ситуации неформальное наказание может иметь даже более важное значение для субъекта ответственности в сравнении с формальными санкциями. Так, несмотря на сохранение политиком своей политической должности, его неформальные ограничения в рамках политической системы (наложенные за соответствующее «нарушение») могут сделать невозможным его дальнейшее продвижение и занятие более высоких должностей. И это тоже может считаться ответственностью, хотя «распознать» ее не всегда возможно.

Определение объекта политической ответственности как предмета сознательной деятельности субъекта ответственности, с одной стороны, не вызывает сложностей. В современном правовом демократическом государстве компетенция каждого из министров, глав государства и иных лиц, а также их полномочия детализированы в многочисленных нормативных актах. У каждого из них существует свой функционал, эффективное выполнение которого является его основной целью. Однако оценка эффективности деятельности того или иного министра или иного «государственного деятеля» в глазах общественности вряд ли всегда осуществляется с использованием рационального инструментария. Так, Г. Йонас в своем труде «Принцип ответственности» сравнивает ответственность политика с ответственностью родителя, находя общее в «тотальности» их ответственности. Тем самым им подразумевается, что вышеуказанные виды ответственности охватывают собой все в целом бытие их объектов, все их стороны — от голого существования до высших интересов. «Государственный деятель» на время своего нахождения на посту или пребывания у власти в полном смысле слова обладает ответственностью за всю совокупность жизни общества, так называемое общественное благо [21, с. 185, 186].

Мысль Г. Йонаса можно развивать дальше. Хотя он отмечает общую тенденцию расширения государственного «патернализма», его степень основывается в том числе на исторических традициях отношения к государству и власти.

В разных типах общества набор функций государства несколько различен. Либеральное государство западного общества сокращает свои функции, стремится стать «маленьким», как можно меньше участвовать в экономической жизни и решении социальных проблем. Патерналистское государство традиционных обществ берет на себя многие из этих функций. В России государство воспринималось и воспринимается в высшей степени как патерналистское, и соответственно, уровень требований к власти находится фактически на высшей ступени, охватывая все сферы человеческого бытия.

С другой стороны, разнообразие субъектов политической ответственности вызывает необходимость в дифференциации объекта политической ответственности — объект определяется субъектом. В вышеуказанном контексте как раз важнейшее значение приобретают юридические нормы, устанавливающие сферу компетенции и полномочия соответствующего субъекта, его права и обязанности.

«Инстанции» в зависимости от характера социальных отношений разделяют на два крупных класса: формальные и неформальные. Полномочия и деятельность формальных инстанций (к примеру, различные государственные учреждения) базируются на правилах, имеющих правовую основу, а неформальные основываются на симпатиях и антипатиях, этических нормах, общественном мнении [13, с. 54; 15, с. 33]. Отметим также, что «инстанция» ответственности может иметь как внешний по отношению к субъекту ответственности характер (органы государственной власти, общество и др.), так и внутренний (самосознание субъекта ответственности). Отсутствие «претензий» со стороны внешней инстанции либо ее неэффективность может компенсироваться внутренними ощущениями субъекта, его собственной оценкой своей деятельности. Аналогичным образом существует и обратная связь.

Характер связанности адресата нормы ее требованиями зависит от инстанции ответственности, формирующей требования [13, с. 60]. Иными словами, каждая инстанция вправе требовать от субъекта ответственности соблюдения выработанных ею правил поведения. В разделе доклада, посвященного эволюции института политической ответственности, нам удалось выяснить, что политическая ответственность в ее формальном смысле в Западной Европе развивалась прежде всего как институт министерской (парламентской) ответственности в виде ответственности министров перед парламентом за свои политические действия и утраты своих должностей в случае отсутствия парламентской поддержки. Хотя первоначальным основанием для применения ответственности к министрам было именно нарушение ими законов или конституции, политическая ответственность касалась именно случаев «нецелесообразных», «вредных для государства» действий со стороны министров.