Нейромант - Уильям Гибсон

— Ты разбираешь японский, мон?

Кейс мог разглядеть какие-то символы, мигающие на экране.

— Нет, — сказал Кейс.

— Рубка — отделяемая капсула, спасательная шлюпка. Идет обратный отсчет, похоже на то. Одевайся немедля. — Он надвинул шлем и шлепнул по замкам.

— Что? Он стартует? Блядь! — Он оттолкнулся он переборки и пролетел сквозь переплетения распечаток. — Нам надо открыть эту дверь, мужик!

Но Мэлкам только постучал по своему шлему. Кейс мог видеть сквозь «лексан», как шевелятся его губы. Он увидел каплю пота, вытекшую из-под пурпурной вязаной сетки с радужной тесьмой, которую сионит носил поверх своих косичек. Мэлкам выхватил у Кейса шлем и ловко надвинул ему на голову, его ладони ударили по замкам. Светодиодные микроиндикаторы слева от лицевого стекла осветились, когда замкнулись контакты шейного кольца.

— Не секу в японском, — сказал Мэлкам по радиосвязи, — но старт неправильный. — Он ткнул в отдельную строку на экране. — Люки не задраены, в модуле. Запускается с открытым замком.

— Армитаж! — Кейс попытался постучать в дверь. Физика нулевой гравитации послала его назад кувыркаться в распечатках. — Корто! Не делайте этого! Нам нужно поговорить! Нам нужно-

— Кейс? Слышу тебя, Кейс… — Голос теперь едва ли принадлежал Армитажу. Он был исполнен странным спокойствием. Кейс перестал брыкаться. Его шлем ударился о дальнюю стену. — Мне жаль, Кейс, но это должно быть сделано. Один из нас должен выбраться. Один из нас должен дать показания. Если мы погибнем здесь, то все кончится здесь. Я расскажу им, Кейс, я расскажу им про все. Про Гирлинга и других. И у меня это получится, Кейс. Я знаю, я выберусь. В Хельсинки. Последовала внезапная тишина; Кейс почувствовал, как она заполняет его шлем подобно какому-то редкому газу.

— Но это так трудно, Кейс, так чертовски трудно. Я слеп.

— Корто, стой. Подожди. Ты же слепой, слышишь. Ты не можешь лететь! Ты разъебешься об деревья! И они хотят достать тебя, Корто, клянусь Богом, они оставили тебе открытый люк. Ты сдохнешь, и никогда ничего никому не расскажешь, а мне нужен энзим, название энзима, энзим, ну же…

Он кричал, переходя на истерический визг. Обратная связь звенела в наушниках шлема.

— Помни тренировки, Кейс. Это все, что мы можем сделать.

И затем шлем наполнился невнятным бормотанием, ревущей статикой, воющими гармониками, возвращающими во времена Кричащего Кулака. Отрывки русского, а затем незнакомый голос, среднезападный акцент, очень молодой.

— Мы сбиты, повторяю, Омаха Тандер сбит, мы…

— Зимнее Безмолвие, — завопил Кейс, — не делай этого со мной!

Слезы сорвались с его ресниц, отскакивая от лицевого стекла дрожащими хрустальными каплями. Затем «Ханива» сотряслась, один раз, задрожала, как будто нечто огромное и мягкое ударилось в ее бок. Кейс представил, как спасательная шлюпка катапультируется в свободный полет, отстреленная взрывными ускорителями, и когтистый ураган истекающего воздуха вырывает безумного полковника Корто из кресла, из воспроизведенной Зимним Безмолвием последней минуты операции "Кричащий Кулак".

— Он ушел, мон. — Мэлкам взглянул на монитор. — Люк открыт. Безмолвие, наверно, обошел систему безопасности катапульты.

Кейс попытался вытереть слезы с глаз. Его пальцы клацнули о "лексан".

— Яхта герметична, но боссман забрал управление захватами вместе с рубкой. Маркус Гарвей еще в западне.

Но Кейс видел лишь бесконечное падение Армитажа над Фрисайдом, сквозь вакуум холоднее степей. Почему-то он вообразил его в темном барберри[44], широкие полы пальто раскинулись словно крылья какой-то огромной летучей мыши.

17

— Взяли то, за чем ходили? — спросил конструкт.

Куань уровня Одиннадцать заполнял решетку между собой и льдом Т-А гипнотизирующе сложными радужными росчерками, узорами, красивыми, как кристаллы льда на зимнем окне.

— Зимнее Безмолвие убил Армитажа. Выбросил его наружу в спасательной шлюпке с открытым люком.

— Жопа, — сказал Флэтлайн. — Ну, вы же с ним особыми приятелями не были, верно?

— Он знал, как отцепить токсиновые капсулы.

— Ну так Зимнее Безмолвие тоже знает. Рассчитывай на него.

— Я не очень-то верю, что Зимнее Безмолвие поможет мне.

Отвратительное подобие смеха конструкта оцарапало нервы Кейса как тупое лезвие.

— Может быть, это значит, что ты умнеешь.

Он нажал переключатель симстима.

06:27:52 на чипе в ее оптическом нерве; Кейс уже больше часа сопровождал ее продвижение по вилле Блуждающий Огонек, позволяя эндорфиновому аналогу, который она приняла, сгладить его похмелье. Боли в ноге не было; казалось, будто она движется сквозь теплый душ. Дрон «Браун» примостился на ее плече, его крохотные манипуляторы, похожие на хирургические зажимы с подушечками, надежно вцепились в поликарбон костюма Новых. Стены здесь были из голой стали, исполосованной грубыми коричневыми лентами эпоксидной смолы в тех местах, где было содрано нечто вроде покрытия. Она скрылась от рабочей бригады, припав к земле, баюкая игломет в ладонях, ее костюм стал серо-стальным, пока двое стройных африканцев проезжали мимо на тележке с баллонными колесами. У них были бритые головы и они носили оранжевые комбинезоны. Один из них тихо напевал себе под нос на языке, которого Кейс никогда не слышал, тональность и мелодия чужие и навязчивые.

Речь головы, эссе 3Джейн о Блуждающем Огоньке, вернулась к нему в то время, когда она прокладывала путь глубже в лабиринт. Блуждающий Огонек был помешанным, был помешательством, выросшим на резинобетоне из луннокаменной крошки, выросшим среди сварной стали и тонн различных причуд, всего этого странного багажа, поднятого из колодца, чтобы утеплить продуваемое сквозняками гнездо.

Но это не было помешательство, которое он понимал. Не безумие Армитажа, которое, как ему сейчас представилось, он мог бы понять; согните человека как можно сильней, потом разогните в обратную сторону, и согните снова. Человек сломался. Все равно что ломать кусок проволоки. И история сделала это с полковником Корто. История уже сделала достаточно разрушительной работы, когда Зимнее Безмолвие нашел его, отсеяв его от прочего урожая военных обломков, проскальзывая в его серое плоское поле сознание наподобие водяного паучка, пересекающего гладь застоялого пруда, и первые сообщения замигали на экране детского микрокомпьютера в темной комнате французской психбольницы. Зимнее Безмолвие выстроил Армитажа с нуля, с воспоминаниями Корто о Кричащем Кулаке в основе. Но «память» Армитажа уже не была памятью Корто после определенного момента. Кейс сомневался, что Армитаж мог бы вспомнить предательство, "ночные крылья", падающие в завихрениях пламени…

Армитаж был отредактированной версией Корто, и когда напряжение набега достигло определенной точки, механизм Армитажа рассыпался; на поверхности показался Корто, с его виной и болезненной яростью. И сейчас Корто-Армитаж был мертв, маленькая замерзшая луна для Фрисайда.

Он подумал о токсиновых капсулах. Старый Эшпул тоже был мертв, прошитый сквозь глаз микроскопическим дротиком Молли, избавленный от смертельной дозы, которую он со знанием эксперта смешал сам для себя. Эта смерть была более загадочной, смерть безумного короля. И он убил куклу, которую называл своей дочерью, ту, что с лицом 3Джейн. Кейс понял, пока следовал с помощью сенсорного ввода Молли по коридорам Блуждающего Огонька, что он никогда на самом деле не думал ни о ком вроде Эшпула, ни о ком могущественном настолько, насколько был Эшпул в его представлении, как о людях.

Власть в мире Кейса означала власть корпораций. Дзайбацу, мультинациональные структуры, которые формировали путь истории человечества, преодолели старые барьеры. Будучи рассматриваемы как организмы, они достигли некоторой разновидности бессмертия. Нельзя убить дзайбацу, убрав дюжину ключевых фигур; есть другие, ожидающие своего шага вверх по лестнице, занятия вакантной должности, доступа к бескрайним банкам корпоративной памяти. Но Тессье-Эшпулы были не такие, и он почувствовал эту разницу в смерти их основателя. Т-А был атавизмом, кланом. Он вспомнил хлам в покоях старика, его заношенно-грязную человечность, крошащиеся аудиодиски в бумажных конвертах. Одна нога босая, другая в вельветовом тапочке.

"Браун" подергал за капюшон костюма Новых, и Молли повернула налево, через еще одну арку.

Зимнее Безмолвие и гнездо. Фобическое видение вылупляющихся ос, биологический дисковый пулемет в ускоренной съемке. Но разве дзайбацу не были такими же, или якудза, ульи с кибернетической памятью, огромные единые организмы, с закодированной в кремнии ДНК? Если Блуждающий Огонек являлся выражением корпоративной индивидуальности Тессье-Эшпулов, то все Т-А были такими же безумными, как и старик. Такое же рваное переплетение страхов, такое же странное чувство бесцельности. "Если бы они стали тем, чем хотели стать…" вспомнил он слова Молли. Но Зимнее Безмолвие сказал ему, что они не стали.