Паладин - Симона Вилар

Эйрик тут же стал говорить, что и глаз не сомкнет до утра, однако это не помешало ему опять громко храпеть всю последующую ночь. И если их никто не тронул, заверил он, то только потому, что у него есть заговоренные против нечисти амулеты и что он знает, какие слова говорить, когда своей секирой проводит борозду вокруг их стоянки.

Но Ласло считал, что куда надежнее амулетов и заговоренной черты будет, если они перейдут в обнаруженную им в глубине Петры крепость крестоносцев на горе аль-Хабис.

— Лучше нам перебраться туда, — сказал он и начал собирать вещи. — Там и часовня полуразрушенная имеется, где можно помолиться, есть удобные помещения, не столь замусоренные, как здесь, да и водосборник сохранился. Воды там немного, но в случае нужды будем приезжать сюда с бурдюками за родниковой водой. В любом случае оставаться тут, перед проходом, неразумно. Мало ли кто сюда ненароком пожалует.

— Как думаешь, насколько нам стоит тут задержаться? — советовался с тамплиером Мартин. — Дней десять, не меньше?

Он уже привык обсуждать планы с Ласло и теперь внимательно выслушал его мнение. Тамплиер считал, что десять дней — это наименьший срок их пребывания в забытом городе. Они оба понимали, что за ними уже выслали погоню, их будут искать по всем караванным путям и даже в пустыне, где есть хоть какие-то следы, оставшиеся от кочевья бедуинов. При этом Ласло очень не понравилось то, что рассказывала Джоанна о своем тюремщике Абу Хасане. Если этот черный бедуин, новый хаджиб Монреаля, именно тот, о котором тамплиер был наслышан, то этот верный пес аль-Адиля долго не успокоится и просто будет рыть носом землю, разыскивая беглянку. К тому же Абу Хасан сам из кочевников, он хорошо знает пустыню, прекрасно в ней ориентируется, да и слухи о затерянном городе до него могли доходить.

Замок, в который они перебрались, оказался довольно внушительным: каждый скалистый выступ на горе аль-Хабис был увенчан каменной квадратной башней, и между ними сохранились переходы и выбитые в скале лестницы. В самих строениях еще можно было обнаружить древки копий, наконечники стрел, черепки глиняной посуды. А главное — тут были остатки деревянных галерей, и довольный Эйрик сказал, что теперь им нет нужды заботиться, где добыть дрова.

Ласло рассказывал вечером во время ужина:

— Когда Саладин завоевывал Заиорданье, он прислал сюда свои отряды и потом похвалялся, что захватил оставленные тут крепости крестоносцев. Как это гордо звучит — захватил! Но что? Эти опустевшие башни и стены? Однако султан умеет окружать себя ореолом покорителя всего и вся, он очень высокомерен. Клянусь распятием, мне только непонятно, отчего же он не воспользовался доставшимися ему замками в Петре?

Ответил тамплиеру Иосиф:

— К тому времени тут уже не проходил торговый путь, который бы следовало охранять. После покорения Заиорданья в руках Салах ад-Дина оказалась Дорога Царей с построенными на ней крепостями, а султан, что бы ты о нем ни думал, очень неплохой стратег и не тратит силы на то, что ему уже не нужно.

Сам Иосиф, после того как они оказались в замке на горе аль-Хабис, сразу поднялся на вершину его донжона, откуда открывался вид на всю Петру. Иосиф по-прежнему считал, что этот заброшенный город — гора Синай, о которой говорится в Пятикнижии, а значит, он постарается определить, где может находиться могила первосвященника Аарона.

Когда Иосиф на другой день, накинув на плечи светлый бедуинский бурнус, отправился на поиски, Эйрик решил пойти тоже.

— Присмотрю за ним, — сказал рыжий, приторачивая у пояса флягу с водой. — Иосиф, конечно, парнишка отчаянный, но уж больно неуклюж. Того и гляди свалится в какую-нибудь расселину.

Ушел из замка крестоносцев и Ласло. Мартин почувствовал облегчение, когда тамплиер удалился: все чаще он замечал, как венгр неодобрительно смотрит на них с Джоанной. Да и с самим Мартином Ласло держался уже не так приветливо, как раньше. Что на него повлияло? Ласло знал, что маршал де Шампер доверил Мартину свою сестру, но теперь тамплиер словно осуждал влюбленных за то, что они все время вместе, что не таятся и не скрывают своей любви. Даже с Джоанной де Ринель Ласло вел себя сдержанно, а когда украдкой смотрел на нее, его лицо хмурилось.

Молодая женщина тоже обратила на это внимание.

— Почему он так суров со мной?

— Он тамплиер, — только и сказал Мартин, привлекая ее к себе. — Суровый рыцарь Храма, давший обет безбрачия. Он живет в воздержании, поэтому его и смущает, что подле него кто-то так открыто осмеливается любить. Но на самом деле Ласло славный парень, и я вполне могу положиться на него. Так что не думай о нем, моя радость.

Она и не собиралась. О чем же ей было думать, как не о возлюбленном, который разыскал и спас ее, когда все остальные забыли о ее существовании и она осталась наложницей и рабыней в гареме аль-Адиля. Но теперь Джоанна была так счастлива, что ей хотелось все время смеяться и петь, хотелось быть рядом с Мартином, ласкать его, любить, отдаваться ему до полного самозабвения.

Пустой замок казался им надежным укрытием для любви. В его толстых стенах не ощущалось жары, здесь можно было найти укромное местечко, где они оставались совсем одни, далеко от окружающего мира и осуждающих взглядов. И только ближе к вечеру влюбленные спускались с горы, неспешно гуляли среди розовых колоннад и разрушенных храмов, целовались на ветру под великолепными арками, пробирались в оставленные жителями дома, рассматривали фасады роскошных дворцов. Однако еще больше влюбленным понравились небольшие пещеры, где каменные стены были словно расцвечены яркими полосами слоистого камня — оранжевого, красного, золотистого, даже фиолетового. Это была такая красота!

— Знаешь, я бы хотел остаться тут с тобой навсегда, — как-то сказал Мартин, когда они стояли у выхода из одной такой разноцветной пещеры и наблюдали, как снаружи, мимо плоских красных и розовых дворцов проносится песчаный смерч. Казалось, будто кто-то перебирает пылевыми лапами среди камней — суеверный Эйрик наверняка бы стал уверять, что это пробежал местный джинн.

Джоанна искоса посмотрела на Мартина.

— Нет, я этого не хочу. Ведь есть еще наша Хильда!

— Мы обязательно найдем ее, — ответил Мартин, отбросив упавшие на глаза любимой пряди. — Ведь это наш человечек, которому мы дали жизнь. Мы поедем за ней, мы будем растить ее вместе.

Джоанне были приятны эти слова, только где-то глубоко в душе шевельнулась отдаленная тревога. Ведь это тут, в этом призрачном заброшенном городе, ничто и никто не мешал им оставаться парой. Они, словно две мушки в янтаре, застыли в этих солнечных днях посреди розового города. Однако рано или поздно им придется уехать, вернуться в привычный для Джоанны мир — и кем там будет для нее Мартин? Как она объяснит окружающим, кто этот спасший ее рыцарь, на которого так похожа ее дочь? Но зачем думать об этом сейчас, когда они вдвоем, когда от любовного головокружения и жажды друг друга они вновь и вновь сплетаются в объятиях, когда ласки доводят их до исступления, принося огромное счастье, такое бешеное и острое, что хочется кричать и смеяться от переполняющих душу чувств!