Страшный суд - Станислав Гагагрин

— Ладно, ладно вам, — поднял правую руку ладонью ко мне, как бы защищаясь. — Считайте сказанное мною безобидной дружеской подначкой. Сами же написали, будто товарищ Сталин любил розыгрыши, любил подшутить над товарищами.

Коль скоро вы заново создаете образ товарища Сталина, то считайтесь с особенностями написанного вами портрета.

Он замолчал, потом махнул рукой и грустно произнес:

— А новости хреновые, генацвале…

Товарищ Сталин сообщил мне, что Гражданская война в России полыхает уже повсюду.

В Ленинграде власть в городе взяли рабочие дружины Кировского завода и Электросилы, усиленные матросами военно-морской базы и курсантами училищ имени Фрунзе и Дзержинского.

Мэр Петербурга с небольшой свитой удрал на быстроходном катере в Хельсинки, но финны заявили, что если против бывшего правителя Ленинграда будет возбуждено уголовное дело, то они немедленно выдадут его питерским властям.

На территории Ленинградской области возникла Петроградская коммуна, в которую на правах национальной автономии постановили определиться Нарве с прилегающей территорией.

Газеты и информационные агентства всего мира наперебой завопили об аннексии Восточной Эстонии, на что председатель коммуны Александр Невзоров резонно ответил, что земля, на которой девять десятых населения составляют русские, не может находиться в чужом государстве, да еще в таком, где заправляет делами расистское правительство оборзевших от безнаказанности хуторян-чухонцев.

Главе белорусского государства Верховный Совет республики уже выразил абсолютное недоверие, на что высоколобый экс-профессор попросту, как говорят в народе, полóжил.

Образовавшийся в Минске Совет спасения республики и народа арестовал упрямившегося главу и выдворил через польскую границу. Рассказывают, будто бывший теперь белорусский правитель целовал руки польским пограничникам, валялся у них в ногах и повторял, как безумный: «Слава Богу, что не повесили… Слава Богу, что не повесили!»

При этом шустрый еще недавно деятель-демократ пытался неумело креститься.

Едва белоруссы выкинули беловежского козла за кордонные ворота, они тут же подняли перед Литвой вопрос о возвращении республике города Вильно, который до 1940 года принадлежал Белоруссии и был передан Сталиным Советской уже Литве в порядке подслащивания пилюли воссоединения в семье советских народов. Литовцы, естественно, встали на дыбы, хотя международное право было на стороне белоруссов, вмешались поляки и заявили, что раз пошла такая пьянка — режь последний огурец… Что ежели по-честному, то Вильно до 1939 года Речи Посполитой принадлежал, и если его у бульбоедов отбирать, то с немедленной передачей Польской республике, никак не иначе.

И в варшавском сейме такой начался ор, что его стало слышно и в Москве, и в Вашингтоне.

Депутаты-оппозиционеры в Российском парламенте тут же напомнили, что до 1917 года не только Вильно, но и Варшава со всякими там лодзями и краковыми входили в состав русской Империи, и тогда следует рассматривать спорный вопрос по историческому существу, на что поляки огрызнулись ссылкой на то, что ихняя шляхта в начале Семнадцатого века упорно и энергично гадила в храмах Великого и Святого Кремля, а также ретиво резала на форшмак разных там русских патриотов сусаниных.

Вашингтон, уже ранее объявивший о том, что Литва является зоной американских интересов, поступил по-деловому. Взял и ввел ракетные корабли в Балтийское море, блокировав Ленинград, Балтийск и Ригу с Ревелем и Клайпедой.

Командующий Балтийским флотом хотел выдворить чужеземцев, но получил грозный окрик из Москвы: «Не возникать!»

А НАТО объявил в войсках готовность номер один.

— Что же в Москве, Иосиф Виссарионович? Надо ведь остановить подобный беспредел! — воскликнул я, когда вождь, сделав паузу, замолчал и выразительно посмотрел на вернувшегося к нам Гитлера.

— Гражданская война в России уже по сути началась, ответил вместо Сталина фюрер. — События развиваются согласно прогнозу, который мы с Иосифом предсказали Совету Зодчих Мира. Не совпадают разве что детали…

— Мне от этого не легче, епона мать! Надо русским людям помогать, а не сочинять прогнозы… Пророки, туда их и сюда, а потом налево! Таких прогнозов я вагон и маленькую тележку вам накидаю! Действовать надо, товарищи вожди!

Честно говоря, не думал, что мне сойдет с рук подобная хохма, и боковым зрением я уже заметил, как засверкали глаза у товарища Сталина, но уж очень Станислав Гагарин разозлился. А ругался вовсе не в адрес фюреров — на ситуацию негодовал, ее и материл, в глубине души осознавая, что ситуацию не материть, а поправлять необходимо, но собственный пар выпускал, это точно…

Обстановку разрядил Гитлер.

Он мягко остановил Иосифа Виссарионовича, уже готового уничтожить меня резкой отповедью, а может быть, молнией из желто-зеленых тигриных глаз полоснуть, как проделывал он сие с монстрами в романе «Вторжение», и сказал, обращаясь ко мне:

— Мы всего лишь исполнители Зодчих Мира, партайгеноссе сочинитель. Конечно, обладаем сверхестественными способностями, это точно, но исход глобальных событий от нас не зависит. И если Зодчие Мира решили: быть Гражданской войне в России, война такая будет…

— Мне кажется, дружище Адольф и наш юный друг, — примирительным тоном заговорил товарищ Сталин, — что Зодчим Мира попросту надоели метания наших, понимаешь, соотечественников, которые в очередях талдычат «Нет»! а на референдуме голосуют «Да»!

С точки зрения богов Добра русским людям, а также и тем, кто с ними соседствует, надо определиться. Понимаю, звучит жестоко, но определенное кровопускание России не повредит. Под нашим контролем, конечно…

— Я хочу вернуться в Москву! — решительно заявил Станислав Гагарин.

— Нет проблем, — заявил Гитлер. — В пятницу и выезжайте…

— Но до того надо побывать в Таджикистане, — остановил его Иосиф Виссарионович. — Вселенская резня в том, параллельном мире уже началась!

И тут я решил применить излюбленный мною сюжетный ход: произвести остановку действия. Честно признаюсь, я порой устаю от высокопоставленных моих друзей с Того Света. Не верите?

Тогда я прошу желающего заявить о собственном намерении пообщаться часок-другой с вождем советского народа, или с Агасфером, Магометом и Иисусом, не говоря уже про Конфуция и Чингиз-хана, и я посмотрю сколько потов с желающих сойдет во время подобного толковища.

Есть желающие?

Нет желающих!

Конечно, это шутка, но и общаться с великими существами непросто, я зову их существами потому, что они, как ни крути, вовсе не люди, но представьте себе, какую энергию надо мобилизовать, чтобы рассуждать с посланцами Зодчих Мира о делах земных и о делах небесных!

Устаешь, естественно, надо ведь и в грязь лицом не ударить, интеллектуальный уровень сохранить, планку высоко держать… А как же!?

Вот и подумал я: не пора ли отвлечься и допустить в наш хор далеко не глупого парня, писателя Вячеслава Веселова? К вождям я его не пущу, не созрел духовно, но высказаться, сообщить, что Слава Веселов о героях моих думает, позволю.

…Зауральскую газету «Курган и курганцы» я получил с последней почтой, она пришла в те дни, когда я пребывал еще в Западной Украине. Это была последняя мирная весточка из российской глубинки, еще не охваченной пожаром Гражданской войны, но с удивительной, крайне раздражающей меня покорностью ждущей, когда кровавый вал братоубийственной бойни накроет ее леса и долы.

Статью «Помни имя твое, или Ломехузы среди нас» написал мой давний товарищ и приятель Вячеслав Веселов.

По сути это отзыв на мой роман «Вторжение», выполненный в обычной веселовской манере, несколько ёрнической, чуточку снобистской и выпендрёжной. Особенно сказалось сие в том, что мой зауральский коллега подписался именем одного из вождей первобытных племен, из которых гагаринский воплощенец сколачивал кооперацию для охоты на мамонтов.

Правда, в середине статьи Слава Веселов посерьезнел и довольно здраво принялся рассуждать о проблеме проблем Двадцатого века — замещенности сознания, чему, собственно говоря, и посвящен роман «Вторжение».

Бегло пробежав статью «Ломехузы среди нас», я подумал, что обязательно помешу ее в один из томов собственного собрания сочинений. Я никогда не боялся прежде и, тем более, не боюсь сейчас, когда нет в нашем мире ни газет, ни журналов, разносных и поносных рецензий. Впрочем, веселовскую хохму критическим материалом и не назовешь, как нельзя теперь полагать таковой и статью Ольги Кучкиной «Писатель с приветом от Сталина», помещенную в «Комсомольской правде» 9 июня 1993 года, когда газеты еще выходили.