Русский капкан - Борис Яроцкий

– Мой проводник Иван Тырин. Так, говорит, в старину готовили пациента к выдергиванию больного зуба. А может, он сам придумал?

– Ничуть, – подтвердил генерал. – У наших предков, восточных славян, был еще и такой варварский обычай – устрашающе воздействовали на неприятеля: из черепа побежденного врага победители пили мед. Череп инкрустировали, делали его похожим на заздравную чашу… Но все это, как сказал бы поэт, дела давно минувших дней…

– Я и сейчас не побрезговал бы выпить из черепа генерала Пула, – признался Георгий. – Этот британец на земле нашего Севера уже столько наделал черепов! И все это косточки…косточки русские, как сказал бы наш другой, тоже не менее замечательный поэт.

– С Френцисом Пулом, – продолжал командарм, – они сами расправятся. На днях его уже от должности отстранили. Вместо него войсками вторжения назначен командовать его заместитель Эдмунд Айронсайд.

– Видел его. Собственными глазами, огромный и крикливый. В Архангельске на параде по случаю какой-то победы оглушил толпу громоподобным голосом…

– Это когда выступал Миллер?

– Да, но у генерала Миллера голос тихий, похожий на рычанье дикой кошки…Хотя, товарищ командарм, этим тихим голосом скольких офицеров он послал на казнь! При мне по его приказанию расстреляли майора Игумнова. Майор отказался принять командование над «бешеной сотней». Есть такая в Онежском уезде. Шалят они по тылам нашего Северного фронта. Себя выдают за партизан.

– Да, есть у нас и такие, – подтвердил командарм. – «Шенкурятами» их называют.

– Это пацаны, – подтвердил Георгий. – Гимназисты. Жестокие ребята. Началось с того, что избили инспектора гимназии. Он потребовал от них знаний, а они – высоких оценок. Себя они назвали патриотами, потребовали, чтобы по всем предметам преподаватели выставляли им оценку «весьма удовлетворительно».

– Они сами до такой наглости не додумались, или кто-то им подсказал?

– С ними уже крепко поработали люди генерала Миллера, – уточнил Насонов. – В офицерской сумке, которую у меня отобрал ваш патруль, я захватил с собой список «шенкурят», действующих на территории Онежского уезда. Список в пакете. Вместе с другими документами.

– Комендант мне доложил, что в ваших вещах нет никакого пакета.

Насонов переменился в лице. Ведь в этом же непромокаемом пакете был также список личного состава и вооружения белых войск на Онежском направлении.

– Товарищ командарм, вчера вечером я развязывал сумку, мне нужен был бинт, чтоб перевязать рану взятому в плен американцу, пакет был на месте.

Командарм вызвал коменданта штаба.

– Товарищ Лузанин, вам передавали вещи товарища Насонова?

– Так точно. В мое распоряжение поступила киса задержанного прапорщика Насонова и карабин, изъятый у партизана Тырина. Карабин товарищу Тырину возвратили. Партизан без претензий. Немного пострадал американец. Так он сам виноват. На нем была добротная обувь. Бойцы не могли остаться равнодушными…

– О мародерстве комендантского взвода будет разговор особый, – предупредил командарм.

– И местное население не имеет претензий.

– Кто принимал жалобы?

– Жалобы отсутствуют.

– Понятно… Пока вы свободны. А пакет ищите. Из штаба бумаги без моей визы не выносятся.

После коменданта был вызван следователь особого отдела. Командарм приказал ему установить, кто прикасался к документам прибывшего из-за линии фронта прапорщика Насонова.

У командарма было подозрение, что в штабе действуют вражеские лазутчики. Кто они, предстояло установить.

С некоторых пор стали исчезать документы, которые могли представлять интерес для неприятеля.

Армия пополнялась новыми людьми. Принцип добровольности применялся недолго. Наиболее прогрессивная часть офицерства, близко стоявшая к труженикам города и деревни, уже весной 1918 года добровольно вступила в Красную армию. Но количество фронтов увеличивалось, непрерывно требовалось пополнение. Мобилизация населения, способного держать в руках оружие, стала в России обыденным явлением. В Красную армию были мобилизованы не только сторонники советской власти. Это создавало благодатную почву для шпионажа.

Вскоре в людных местах – на вокзалах и на пристанях – пестрели призывы и листовки «Берегись шпионов!» В казармах и в заводских цехах их зачитывали вслух. Листовки заставляли пристальней вглядываться вокруг, вслушиваться в слова митинговых и не только митинговых речей, находить в них потаенный смысл.

Штабные документы учитывались особо. В полках работала секретная часть. В ее сейфах хранились важные и особо важные документы. Один из них непосредственно касался прапорщика Насонова.

Командарм ознакомил Георгия с перехваченной шифровкой, полученной из-за линии фронта. Это была инструкция генерала Миллера, адресованная какому-то своему агенту, но не Насонову:

«Я поручил вашему другу разыскать вас и на какое-то время затаиться, а если представится возможность, вернуться в Вельск. Там работает особый отдел…»

– И вы поспешили сюда.

– Тревога закралась. Появилось предчувствие близкой опасности. В штабе генерала Миллера с некоторых пор стали ко мне относиться настороженно, хотя и встревают улыбчиво и по-дружески пожимают руку. Но я чувствую, отношение ко мне переменилось. Видно, в мое отсутствие шла обо мне речь, и генерал Миллер отказал мне в полном доверии.

– Что ж, вполне логично. Это уже, товарищ Насонов, свидетельство вашего профессионализма, – заметил командарм. – У разведчика особое чутье на опасность. Надеюсь, учителя генерала Миллера вам преподавали предмет «Психология лазутчика»?

– Мы даже сдавали экзамен…

– То был еще не экзамен, а всего лишь зачет. Экзамен будет впереди. Вчитайтесь в текст.

Шифровка, отпечатанная на папиросной бумаге, гласила: «Всем военным комендантам Северного округа задержать прапорщика Насонова Георгия Севельевича и под усиленным конвоем доставить в штаб контрразведки. Подпись: верно – генерал-лейтенант Миллер».

Строкой ниже:

«При задержании немедленно поставьте меня в известность. Ни под каким предлогом не отпускать».

На шифровке была отметка командарма: «Читал».

– Объясните, Георгий Савельевич, если у вас есть свое предположение, по какому поводу генерал Миллер вас, преданного ему лазутчика, намеревается задержать и под усиленным конвоем доставить в контрразведку? Вы где в эти дни находились?

– Между Обозерской и Плесецкой. Двое суток провел в Емецком полевом лагере. Сюда янки перебросили с рубежа Исакогорка штурмовую группу 339-го пехотного полка. Группу будет сопровождать огнем артиллерии трофейный бронепоезд. Наступление намечено вести по железнодорожной линии. Да по-другому тут и нельзя: почти везде непроходимые болота. Так что у белых вся надежда на успех – на трофейный бронепоезд.

– Откуда он взялся? По нашим сведениям, бронепоезд приведен в негодность партизанским отрядом Рикасихи.

– Не совсем так, – возразил Насонов, – бронепоезд отремонтировали рабочие депо станции Исакогорка. Помогали им американцы, солдаты 310-го инженерно-саперного полка.

– И железнодорожники согласились ремонтировать?

– Товарищ командующий, их купили мясными консервами. Люди голодно живут. Кое-кто за продукты продается интервентам, они за услуги платят щедро. Район, как вам известно, оккупирован войсками Антанты, в частности, американским экспедиционным корпусом. И хлебную работу можно найти только у них.

– А с какой целью белый генерал бросился разыскивать прапорщика? В чем здесь тайна?

– Тайны нет. Я, товарищ командующий, назвал корреспонденту газеты «Геральд» день общего наступления союзных войск. Словом, дал информацию для прессы.

В глазах Насонова командарм уловил загадочный блеск – хитрость была напоказ.

– Только информацию?

– Ну и еще попросил напечатать в газете мнение русского офицера. Относительно операции «Полярный медведь».

– И в чем же оно заключается, ваше мнение?

– Я ему заявил прямо, сказал, что их медведь обязательно провалится в берлогу нашего медведя. И вряд ли из берлоги выберется.

– И все?

– Все.

Командарм с укоризной покачал седеющей головой, то ли одобрять, то ли осуждать мнение этого офицера? Он, как всякий порядочный русский человек, настроенный не погубить наше Отечество, четко выразил свою позицию, но как разведчик, с головой себя выдал. И генералу Миллеру, по всей вероятности, не оставалось ничего другого, как ликвидировать своего неудавшегося агента.

Еще в старой инструкции вожатому, составленной накануне Русско-турецкой войны 1877–1878 года, под которой стояла подпись военного министра Милютина, предусматривалась ликвидация агента, если будет установлено, что он своими действиями раскрывает военную тайну и тем самым неосознанно помогает неприятию.

Эту инструкцию, конечно, помнил и генерал Миллер, помнил с тех пор, как в Академии Генерального штаба получил доступ к секретной литературе. Ряд пунктов этой инструкции остаются заглавными во все времена, в их числе – наказание смертью агента, способствующего врагу.