Русский капкан - Борис Яроцкий

В ночное время, опасаясь диверсий, командование союзников запрещало давать эшелонам зеленый свет. Семафоры были закрыты до утра. Эшелоны стояли на запасных путях.

…В тот раз паровоз обслуживала бригада в составе двух человек: машиниста и кочегара – отца и сына Ряузовых. Конвоиром был приставлен высокий кряжистый негр с перебитым носом, какие бывают у боксеров или у дебоширов.

Негр по-хозяйски уселся за спиной машиниста, на колени положил автоматическую винтовку. Это был кавалерийский карабин системы Кольт. Когда отец-кочегар открывал топку, чтобы подбросить чурок, зыбкое пламя освещало конвоира, и он казался глыбой перегоревшей головешки. Так по крайней мере свидетельствовал живой участник тех событий Михаил Иванович Ряузов, работавший в те годы кочегаром.

Сын-машинист восседал на железном стульчике, смотрел на стоявший под парами порожняк.

В октябре темнеет рано. Эшелон с боевой техникой к условленному месту запаздывал. Там ему плесецкие партизаны приготовили фугас.

– Батя, нас сегодня ждут, – напомнил сын и уточнил: – А семафор закрыт. Это уже до рассвета.

– Беги, переводи стрелку, – тихо сказал он сыну и занял место машиниста.

Но конвоир, зорко следивший за паровозной бригадой, машинисту сойти с паровоза не дал.

– Назад! – крикнул негр по-русски.

Машинист поднял над головой масленку. Сказал:

– Букса горит!

– Назад! – негр повторил команду.

Машинист, не выпуская масленки, с высоты кабины пригнул на землю. Ему вдогонку выстрелил конвоир.

Отец видел, как сын упал, выпустив из рук масленку, с трудом поднялся, похромал к стрелке и все-таки перевел стрелку, дал поезду дорогу на магистраль.

Негр бросился переводить реверс на «стоп». Но его опередил машинист; тяжелым гаечным ключом нанес удар по голове. За долю секунды до удара конвоир нажал спусковой крючок. Пуля угодила машинисту в грудь.

Поезд набирал скорость. Два десятка вагонов грохотали, стучали чугунными колесами на стыках рельс, торопливо приближались к заложенному фугасу.

Вечер перешел в ночь. За болотом, прозванным в народе Великий Мох, еще тлела вечерняя заря, вдруг на многие версты осветилось таежное пространство. Пламя взрыва рыбаки видели на реке Онега.

Вслед за паровозом полетели под откос платформы с закрепленными на них орудиями.

Домой Ряузовы не вернулись. Молодого Ряузова интервенты повесили на станционной водокачке, старого, чудом уцелевшего, родня отыскала в Котласе, в военном госпитале Северного фронта.

В связи с этой диверсией генерал-майор Пул вызвал в штаб экспедиционных войск генерал-лейтенанта Миллера и сделал ему очередное предупреждение: приказал очистить железную дорогу от диверсантов.

– Это невозможно, – сказал генерал-губернатор. – Белая армия не располагает достаточным количеством войск, чтоб надежно обеспечить охрану коммуникаций. Что же касается конкретного случая, русская контрразведка уже ведет дознание. Есть некоторые результаты.

И Миллер доложил командующему, что вскоре стало известно на всей дистанции пути. Жертвы были минимальные: один солдат из числа железнодорожной охраны погиб.

– Это был конвоир, – доложил Миллер. – Но его гибель не связана со взрывом на железной дороге. Убит он до подрыва поезда. Конвоир, по всей вероятности, уснул…

Английский генерал располагал другими сведениями, более точными. В эшелоне были офицеры, которые поспешили к паровозу, взрывной волной отброшенному под откос.

В будке машиниста нашли обгоревший труп.

– Конвоир успел сделать два или три выстрела, – возразил русскому генералу генерал Пул. – Он убил машиниста. Только непонятно, почему машинист, а не кочегар пытался сбежать с паровоза. Почему-то кочегар оказался на месте машиниста… Здесь много неясного.

Генерал злобно выругался, но в раздражении, к чему обычно прибегал, на рычаг трубку не бросил, сжимал ее в руке, как рукоятку нагана. Экспедиционные войска только начали осеннее наступление, и вот – первые неприятности. О них нужно будет докладывать в Лондон. Крушение поезда с боевой техникой – это был первый серьезный прокол молодого генерала в ранге командующего всеми экспедиционными войсками. Теперь – как на это происшествие посмотрит британский премьер-министр и американский президент.

Реакция высших руководителей союзных держав, главных организаторов военного похода на Россию, была молниеносна: почему генерал Пул до сих пор не передал должность полковнику Айронсайду? Чем он был занят целый месяц?

До ноября работала следственная комиссия. Она установила, что генерал-майор Пул занимался делом, несовместимым с воинской службой. Под его наблюдением английские саперы заготовляли для него строительный лес и на транспортных судах отправляли в Соединенные Штаты.

Конечно, за такие провинности генералов не привлекают к уголовной ответственности. За гибель солдат и офицеров могли наказать в дисциплинарном порядке. Не наказали.

Повезло артиллеристам, сопровождавшим боевую технику: из двадцати вагонов восемь остались на рельсах, уцелели все орудия.

В штабе союзных войск было принято решение: впредь к машинисту и кочегару воинского эшелона приставлять двух конвоиров.

Принявший командование полковник Айронсайд вменил в обязанность русским контрразведчикам брать в заложники семью машиниста паровоза на период его нахождения в пути.

Вскоре прибывший на место происшествия корреспондент газеты «Геральд» задал полковнику несерьезный вопрос:

– А если машинист сбежит к партизанам?

Ответ был серьезным:

– Расстреляем семью. Для русских это – наука.

Жестокость интервентов порождала жестокость коренных северян. Участились случаи отравления солдат и сержантов экспедиционного корпуса техническим спиртом. В контрразведку наугад забирали стариков и женщин, выбивали из них признания, что именно они виновны в гибели военнослужащих союзных войск, отведавших крепких спиртных напитков.

Наученные горьким опытом, заморские гости заставляли первую рюмку отведать хозяйке, и если в спиртном не было яда, пили сами.

При таком угощении русских женщин почему-то Бог миловал. Видимо, они обладали секретом, как избежать яда: пили почти наравне с гостями – гости попадали в госпиталь или сразу на кладбище, женщины (так по крайней мере утверждали иноземные врачи) жаждали похмелья. Объяснение было одно: видимо, сказывалась привычка. Хотя от северянок мало что зависело.

Капитан британского крейсера «Сальватор» Б.Б. Биерер в штаб союзных войск докладывал:

«Четыре матроса, сошедшие на берег, были приглашены русскими женщинами на именины. Матросов угощали спиртным напитком местного производства. Матросы были отравлены. Двоих спасти не удалось.

По моему приказанию в дом, где матросов угощали, я выслал патруль. Но там никого не оказалось».

33

К июлю 1918 года на Западном фронте наступило некоторое затишье. Военная промышленность США набрала полные обороты. Президент Вильсон поставил в известность своих ближайших союзников – Англию и Францию:

– Пора выпускать из клетки «Полярного медведя».

Сообщение не было сенсацией. «Полярный медведь» уже полгода топтал Русский Север. К этому времени порты Мурманск, Онега, Мезень, Архангельск были оккупированы.

От восточных берегов Америки до Белого моря Атлантика дымила караванами боевых и транспортных судов. Уже не страшились немецких подводных лодок. В пенистых волнах северных морей давно не поднимались вражеские перископы.

На континентах произошли события, когда враждебные стороны сосредоточили свою военную мощь против одной страны, в которой увидели для себя смертельную опасность, имя ей было – Советская Россия.

Ее по-прежнему называли предельно коротко – Россией. Она жила и боролась за свою самобытность как союз племен и народов уже тысячу лет и тысячу лет ей не давали покоя завистливые злые соседи, да и не только они.

Ощутимо злость интервентов проявлялась в боях на одном направлении – от Архангельска до Вологды. За Вологдой, как сообщали европейские газеты, уже можно было разглядывать в бинокль северные уезды Московской губернии. Хотя до самой Москвы была еще не одна сотня верст – это потемневшие от времени пристанционные поселки, массивы сосновых лесов, отчасти вырубленные, отчасти обугленные, а там, куда редко добирается человек, прикрытая холодными туманами угрюмая болотистая равнина. Не знаешь ее – далеко не заберешься. Летом по ним рискует ходить даже матерый лось. Люди – обычно это охотники и беглые каторжане – тропинки торили зимой, когда снежный наст надежно скреплен морозами.

Американцы наступали по железнодорожной насыпи. Продвигались с опаскою, обстреливали придорожные кусты, где мог затаиться противник, но при первом же выстреле стремительно падали наземь, и тут же, как вспугнутые черепахи, торопливо сползали с насыпи, окапывались. Если встречная стрельба, даже редкая, не прекращалась, за дело принималась артиллерия, установленная на железнодорожные платформы. Навесным огнем, как тогда писали американские газеты, артиллерия сопровождала батальоны 339-го пехотного полка – гордость экспедиционного корпуса.