Миф тесен - Александр Баунов

Или из современности: две подруги-американки приезжают в Барселону и тут же обнаруживают, что испанцы, в отличие от них, живут глубокой, красивой, страстной жизнью, проживают ее как драму, как искусство, а все американцы — скучные обыватели. Сами барышни умеют говорить только плоские банальности («Я изучаю каталонский модерн»), а их американские мужики — неуклюжие зануды в бесформенных синих рубашках или, хуже того, в футболках-поло, заправленных в штаны, и умеют очаровать женщину только разговорами о низкой ставке по ипотеке и будущих распродажах. «Оскар» обеспечен.

«Миллионер из трущоб» — всякий, кто смотрел, понимает — получил своего «Оскара» за то, что очерняет Индию (боятся там на Западе развивающихся гигантов) и ее традиционные ценности: кастовую систему, неграмотность, жизнь на улице, профессиональных нищих, грязь и суеверия, которые составляют духовную основу жизни индийского народа. В Индии у кинотеатров массово протестовали «гордые индусы»: жгли чучело режиссера. В настоящей-то индийской жизни, про которую снимают хорошее индийское кино, одну из сестер похищают цыгане, но потом родители опознают ее по золотой сережке и выдают замуж за соседского махараджу, которого прежде тоже похитили цыгане и узнали родители. Отдельный протест организовали жители трущоб за то, что режиссер очернил их трущобы: жизнь в трущобах гораздо лучше, чем в его пасквиле.

Каннское жюри осыпает золотыми ветвями и встречает по-съездовски продолжительной — самой длинной в истории фестиваля — овацией фильм о том, как малограмотный, но ушлый президент Джордж Буш напал на мирную страну Ирак, защищая интересы своего кореша, саудовского короля, и лично семейства бен Ладенов. А местная американская пятая колонна дает фильму издевательские призы: худшая мужская роль — Буш, худший дуэт — Буш и Кондолиза Райс, худший актер второго плана — Дональд Рамсфельд. И это про президента, избранного большинством американского народа, во время войны, на которой героически гибнут американские солдаты, фильму, автор которого — несистемный критикан, для американского истеблишмента что-то вроде нашего Шендеровича.

А и от всей великой русской литературы иногда такое впечатление, будто ее отбирал и премировал закулисный оскаровский комитет, тайные каннские мудрецы. В «Мертвых душах» все мертвы, в «Ревизоре» все продажны. Мерзость в каждом русском человеке, а как попытался написать про хорошее — так сразу в печь. Молодой дворянин маялся от скуки, убил на поединке друга, промотал любовь и, говорят, собирался еще выйти против властей на Сенатскую площадь. Другой дворянин даже на нее не собирался, потому что она уже была, а до Болотной было еще далеко, и просто убил приятеля, погубил кавказскую девушку, обманул русскую и бросил верного слугу. Третий лежит мечтает, а все полезное делает оборотистый немец. Женщину мещанского сословия совратил купец и пристрелил жених, другая — купеческого — сиганула с обрыва в реку, как птица, третья — дворянского, — под поезд. Небогатый князь вылечился было в Швейцарии, но от ужасов русской жизни снова спятил. Другой, студент, от безысходности убил, а потом от бессмысленности во всем признался. И только в конце, как у Звягинцева, какая-то мутная духовность. Три одаренные девушки рвутся в столицу, но вязнут в унылой русской провинции. Горький, основатель Союза писателей и «Литературной газеты», и вовсе не стал ничего выдумывать, а собрал все отбросы в одном месте, бомжей и алкоголиков, да и продал в заграничные театры: вот вам Россия. По псевдониму и пьеса. В общем, много вопросов к русской классике.

Но есть один вопрос, от ответа на который зависит, классика она или нет, литература или нет, кино или нет, художественное произведение или учебно-методическое пособие — раздаточный материал. Классика, как выразился коллега Максим Саморуков, никогда не списывает вечные уродства мироздания на всякую сиюминутную ерунду.

Можно ведь как было написать или намекнуть в тексте прозрачно: убил на поединке друга, жалкий жребий, потому что в России нет конституции. Лежит и мечтает, пока немец все делает, потому что нет регулярной сменяемости власти. Бросилась под паровоз, и свеча, при которой читала исполненную тревог, обманов, горя и зла книгу, навсегда потухла, потому что нет ответственного перед парламентом кабинета. Студент убил старушку, потому что вынужден прозябать в черте оседлости, а дали бы переехать в Петербург, старушка осталась бы жива. Князь выздоровел было, да сошел с ума, потому что нет качественного медицинского обслуживания, как в нормальных странах. Очень своевременные вышли бы книги.

А у них госпожа Бовари, несмотря на конституцию, спасается от серости провинциальной жизни в беспорядочных половых связях. Несчастные герои Фолкнера обманывают и калечат друг друга среди унылых пейзажей и убогой жизни американского Юга — несмотря на регулярную сменяемость власти. Персонажи Голдинга изнывают в беспросветной английской глуши, хотя рядом, в Лондоне, — кабинет министров, ответственный перед парламентом. Американские евреи мучаются у Филипа Рота, несмотря на полное отсутствие черты оседлости. И Бегбедер, дыша вольной атмосферой Парижа, находит, что «отравлен хлеб и воздух выпит». Великие западные писатели и режиссеры, несмотря на справедливый суд и честные выборы, выходят на тот же уровень негодования и растерянности, недоумения и тоски, что и наши, хоть там и конституция.

А как греки-то очернили свою древнегреческую действительность, это же никакой здоровый рассудок не вместит. Жена с любовником заманила героя войны, заслуженного полководца на пир да и зарубила. А сын их за это укокошил родную мать — в здравом уме и твердой памяти: долго выбирал до этого между матриархатом и патриархатом, общался с богами. И отец хорош: завлек дочку видным женихом, а на самом деле — чтобы убить, а убить — чтобы решить деловые вопросы. Другой отец замуровал дочку живьем за то, что хоронила брата. А его нельзя — потому что предатель родины: пошел войной на родной город и другого брата, но этим кого удивишь? Жена продала мужа и отечество за побрякушки — это тоже сплошь и рядом, но могли бы и промолчать. Другая за стати молодого любовника-иностранца бросила свою страну и обокрала отца, а младшего брата порубила в лапшу. А когда тот ушел к другой, сожгла живьем разлучницу и переколола собственных детей от гулящего мужика: черного кобеля все равно ведь не отмоешь до бела. Откроешь историков — все полководцы как один пидарасы. Откроешь философов — и эти такие же. В комедиях — мат-перемат, сплошная ненормативная лексика. В судебных речах — ворюги и кровопийцы, в политических — интриги да обжорство. В общем, так древние себя очернили, что до сих пор не отмыть, но читаем.

Но это — Запад, он разлагается. Мы же — христианская цивилизация и поступим по заповеди: с другими так, как хочешь, чтобы с тобой, на ближайшем Московском кинофестивале наградим голливудский фильм, который демонстрирует положительный образ Америки. Фермеры в золотых полях от моря до ослепительного моря собирают рекордный урожай, амбары полны кукурузы, в Техасе стахановскими темпами идет сланцевая революция, в Кремниевой долине разворачивается производственная драма: Брин предлагает вживить себе в голову гугл-транслейтор, а Цукерберг отговаривает друга от опасного эксперимента, но лишь затем, чтобы провести его на себе. Умелые американские врачи в последний момент спасают героя-предпринимателя. Вживленный переводчик работает, астронавт ступает на Марс, десантники громят исламское государство, детишки с цветами бегут в колледж, граждане избирают первого пре­зи­ден­та-женщину. Когда наградим, тогда и будем жаловаться.

ЗА ЧТО НАС СПАСЛИ ОТ ОКА САУРОНА

А рассвет уже все заметнее: око Саурона чуть было не взошло над Москвой, а и где ж ему еще и всходить: тук-тук, кто в Мордоре живет?

Но пастыри предупредили: «Символ торжествующего зла возносится над городом… Не надо потом удивляться, если с городом что-то не так пойдет». Не навлечь бы на Москву таким образом порчу. Уж лучше Победоносцев прострет совиные крыла, чем Саурон око. В упор я крикнул оку: «Слазь! Довольно шляться в пекло!»

В моем воцерковленном студенчестве я запомнил проповедь одного умного священника о том, что христианин не боится примет, дурных знаков и предзнаменований, события его духовной реальности происходят настолько на ином уровне, что весь прочий нематериальный мусор вселенной просто перестает иметь значение. В конце концов, когда у христианина есть право напрямую обращаться к Богу, не станет же тот в ответ разговаривать с ним через черных кошек.

Что касается ока Саурона — собирался ли его кто действительно возжечь, или ограничиться описанием такой возможности, — оно из художественной реальности. Такая бывает в книжках, на выставках, в кино, на сцене, в музыке: партия Одиллии, черного лебедя (не путать с маленькими), хоровод русалок, русалка Даргомыжского топит своего принца, Жизель до смерти утанцовывает своего. Око Саурона на небоскребе «Москвы-сити» — это и есть афиша Жизели, только побольше.