Миф тесен - Александр Баунов

В моем воцерковленном студенчестве я запомнил проповедь одного умного священника о том, что христианин не боится примет, дурных знаков и предзнаменований, события его духовной реальности происходят настолько на ином уровне, что весь прочий нематериальный мусор вселенной просто перестает иметь значение. В конце концов, когда у христианина есть право напрямую обращаться к Богу, не станет же тот в ответ разговаривать с ним через черных кошек.

Что касается ока Саурона — собирался ли его кто действительно возжечь, или ограничиться описанием такой возможности, — оно из художественной реальности. Такая бывает в книжках, на выставках, в кино, на сцене, в музыке: партия Одиллии, черного лебедя (не путать с маленькими), хоровод русалок, русалка Даргомыжского топит своего принца, Жизель до смерти утанцовывает своего. Око Саурона на небоскребе «Москвы-сити» — это и есть афиша Жизели, только побольше.

Москва полна образами зла, временами торжествующего. Не изъяты пока из библиотек все экземпляры «Гарри Поттера», «Вия» и Дантова «Ада». «Демон» Врубеля все еще завораживает посетительниц Третьяковской галереи, а лермонтовский — читателей. Все еще можно увидеть в кино галактическую империю зла и мертвецов, бродящих по развалинам Америки в результате осложнения после гриппа.

Бояться порчи, которая перейдет из художественного мира в реальный, вполне в понятиях нынешнего русского клира, который давно борется с детьми-волшебниками, Хеллоуином, Валентином и шестым айфоном нетрадиционной ориентации. Можно бы уже и ектенью подправить: «И избави нас от сглаза, моды и нашествия иноплеменных ценностей». И от глаза тоже, само собой.

Я провел подростковые годы под картиной, которую сам же и намалевал на грунтованном картоне. Там был какой-то гигантский обрубленный хвост, гроза, валящаяся набок готическая церковь. Подростки тогда слушали хэви-метал и еще не то могли нарисовать. Кстати, с ним церковь тоже борется, вместо тогдашнего комсомола. Под этой странной картинкой я успешно окончил школу, поступил в МГУ, заинтересовался христианством, и дома все были живы-здоровы, включая собаку, не то что сейчас. Бог, вероятно, просто не обращает внимания на такие мелочи. Я ведь далеко не бог, а не обращаю. Это в Северной Корее смотрят, у всех ли есть на стене портрет любимого руководителя, и для того не вешают занавесок. А Бог — не Ким, так ли ему важно, висит ли его портрет на стене или что другое?

Недавно на вокзале имени св. Юсты в Севилье встретил Эльфа с белыми длинными волосами, голубыми глазами и луком на плече. Эльфу было за тридцать, и он ждал поезда. Все-таки взрослые читатели и поклонники Толкина всегда немножко дети. А дети любят страшное и сказочное. От этого часто один шаг до божественного: как раз друзья и коллеги Льюис и Толкин знали об этом лучше других.

Беспощадная и рискованная духовная брань с оком — это, конечно, то же самое, что борьба с Хеллоуином, фавном из «Нарнии» и эльфом на вокзале. Но и борьба с интересным политическим посланием.

Око и судьба России

Око зла, все-таки зажженное над вечерней Москвой, стало бы главным видео- и фотосюжетом дня в мире. Что это значило бы для имиджа родины? Во-первых, иллюстрировало бы тезис послания В. В. Путина к Думе о том, что Россия не собирается закрываться от мира. Вот мировая премьера «Хоббита», и вот Москва в ней участвует на равных, несмотря на санкции и девальвацию.

И как участвует — зажигательно, со вкусом, знанием дела и самоиронией. Если око зажигают, значит, это нужно кому-нибудь наверху. Не оппозиция ведь его зажгла. Мос­ква — это город, где шарик неправильной расцветки в воздух не запустишь, забор не покрасишь, а тут целое око на пути следования правительственного кортежа. Значит, есть на него высочайшее соизволение. Значит, этому соизволению доступна не только свечка в церкви от сглаза, но и тонкие смысловые галлюцинации. Увы, нет смысла на земле, но нет его и выше.

Когда-то самоирония была доступна российскому истеблишменту. Буквально вчера еще снимали «Нашу Рашу». Русский дом на зимней Олимпиаде в Турине так и назвали — Russky Dome. Притом что звукоподражательное «руски» — известный пейоратив, насмешливое уничижительное обзывательство. Ну, как если бы Украина назвала свой павильон на Венецианской биеннале «хохляцким». Многие английские словари помечают его как offensive, оскорбительное: для американцев правых взглядов оно звучит почти как commies (коммуняки). Ну так вот вам.

В этом был вызов и отсутствие тоскливой и абсолютно неплодотворной серьезности в отношении себя самих, которые теперь заменили кислород в местном воздухе: мы великие, мы правильные, мы возвышенные.

Толкин — наследник и представитель христианской аллегорической прозы. Когда Толкин писал свою трилогию, не было термина «империя зла», но если слова не было, не значит, что не было и соответствующей части мира. Была империя, где одновременно ненавидели личную свободу человека и христианство. Если тогдашний читатель захотел бы разместить Мордор на реальной карте, это было нетрудно сделать. Но с тех пор та империя пала. «Так зашипел его глаз вкруг оливковой этой дубины». Падение, которого Толкин не застал, но предвидел. А также предвидел и другое: бесконечную инерцию самолюбий, которая приведет к тому, что побежденное зло обречено будет вернуться.

Почему зажглось око Саурона в мире Толкина после разгрома зла? Потому что победители вместо того, чтобы уничтожить кольцо всевластия, оставили его у себя, чтобы им пользоваться в свое удовольствие и по своему усмотрению. В нашем мире око Саурона загорается отчасти по той же самой причине. Око Саурона над «Москвой-сити» было бы прекрасной иллюстрацией тезиса самого Путина о том, что Россия становится злее, потому что кто-то увлекся своей победой и не сдал кольцо всевластия. Да, орки мы, да, азиаты мы с раскосыми и жадными, вернее — с одним.

Кстати, если бы око зажгли над небоскребами Уолл-стрит, американская и мировая интеллигенция нашли бы тут множественный символический смысл. Просто набор аргументов был бы другим — больше из Кощея и «Скупого рыцаря». И возмущенная церковная общественность, пожалуй, имелась бы.

В СССР запрещали «1984» и «Звездные войны», в Иране — «Властелина колец», чтобы не подумали на них. И все тут же думали на них.

Возжечь на премьерный вечер над Москвой око Саурона, иронически отзываясь на чужой взгляд на себя и размышляя о своей репутации в мире, — свидетельство гораздо большей трезвости и духовного здоровья, чем попытка водрузить на бизнес-центре крест и кропить оттуда святой водой. Но нет, лучше перекрасим черного лебедя, от греха подальше, вдруг и черный ворон улетит.

ЧТО ДЕПАРДЬЕ НАШЕЛ В РОССИИ

Что все так возбудились насчет романа Депардье с Россией? Множество успешных и знаменитых иностранцев селятся в Гонконге, Сингапуре или Шанхае, где демократии и прав человека вообще нет, а одна сплошная диктатура. Зато это веселые, живые города с низкой налоговой ставкой, вкусной едой и бурной жизнью. Мы же не говорим: прочь из Гонконга и Сингапура, иуды европейских ценностей, покиньте их биржи, торговые центры и концертные залы. А то мы вам руки не подадим. Наплюем в ботинки. Напротив, мы сами едем туда на шопинг и покушать. Не говорим: проведите сперва свободные и честные выборы, а уж потом мы эту вашу пекинскую утку закажем. Мы вообще, когда куда-то едем, думаем, как нас там обслужат и как к нам отнесутся, да вкусно ли накормят и дорого ли возьмут. А не про то, не обсчитали ли тут кого на последних выборах и нет ли тут дурацких законов (а как правило, есть). Ну вот и Депардье так же.

Накал презрения в отношении Депардье говорит только об одном — о том, что он покусился на святое убеждение думающей России, что мы живем в СНС — самой несчастной стране мира. И, живя в ней, то ли несем крест, то ли делаем ей большое одолжение — потому что ни один нормальный человек во всем мире не захочет поменяться с нами местами — ни финн, ни тунгус, ни калмык, ни тем более француз. А он уже тут как тут.

С Депардье произошла та же история, что с российскими актерами, которые перед выборами выступили за Путина. Его, как их тогда, бросились бить за то, что он имеет другое, чем мы, мнение о России. Хотя демократия вроде бы и состоит в праве высказывать свое личное мнение.

Никто никогда не утверждал, что актеры самые умные и информированные люди. Но ведь и присяжные в судах тоже не самые. И так называемые простые избиратели, которым мы вроде бы хотим наконец-то вручить судьбу страны на по-настоящему честных выборах — тоже. По части принятия политических решений, вообще-то, нет большой разницы между Депардье и его средним русским зрителем. Но мы же хотим, чтобы он выбирал нам власть. Вот Депардье выбрал.

Личное дело