Неземная - Синтия Хэнд

Только я этого не делала. Мои ноги по-прежнему твердо стоят на земле. Мои крылья двигаются, раздувая воздух, раздувая мои волосы по всему лицу, но я не поднимаюсь.

— Я слишком тяжелая.

— Тебе нужно сделать себя легче.

— Я знаю!

Я пытаюсь вновь подумать о Кристиане, его глазах, его улыбке о чем-нибудь реальном, но вдруг я только могу представить его из своего видения, стоящего ко мне спиной. Огонь приближается.

Что делать, если я не смогу этого сделать? Я думаю. Что если все зависит от моей способности летать? Что если он умрет?

— Давай! — кричу я, напрягая все, что у меня есть. — Лети!

Я сгибаю колени, прыгаю и заставляю себя чуть-чуть оторваться от земли. У меня получилось это сделать около пяти секунд. Затем я падаю, повреждая свою лодыжку. Потеряв равновесие, я падаю на газон, представляя собой клубок из конечностей и крыльев.

Минуту я лежала на сырой траве, задыхаясь.

— Клара, — говорит мама.

— Не надо.

— Тебе больно?

Да, мне больно. Я свернула свои крылья.

— Продолжай стараться. У тебя получится, — говорит мама.

— Нет, не получится. Не сегодня. — Я поднялась на ноги и начала тщательно стирать грязь и траву с себя, избегая смотреть ей в глаза.

— Ты привыкла, что у тебя все легко получается, но сейчас тебе придется постараться.

Мне хочется, чтобы она прекратила говорить. Каждый раз, когда я хочу остановить ее, она делает такое лицо, словно ожидает чего-то большего. И это заставляет меня чувствовать себя еще большей неудачницей, простым человеком, когда я должна быть замечательной, красивой, быстрой, сильной, уверенной, способной сделать все, о чем меня попросят — как ангел. Как обычная девушка, я не представляю собой ничего великолепного. Как ангел, я просто ужасна.

— Клара… — Мама движется ко мне, раскрывая руки, словно мы собираемся обняться сейчас, и все будет хорошо. — Ты должна попробовать еще раз. Ты можешь сделать это.

— Прекрати быть «американской мамашей», хорошо? Просто оставь меня одну.

— Милая…

— Оставь меня одну! — срываюсь я на крик. Я смотрю в ее испуганные глаза.

— Все в порядке, — говорит она, а затем поворачивается и быстро идет к дому. Хлопает дверь. Я слышу голос Джеффри на кухне и ее голос, тихий и терпеливый, который что-то отвечает ему. Я тру свои горящие глаза. Хочу побежать, но мне некуда. Так что я остаюсь там, со своими ноющими шеей и плечами, жалея себя, пока не стемнело, и от нечего делать я похромала домой.

Глава 11

Айдахо-Фолс

(Переводчик: iloved; Редактор: [unreal])

Анжела появляется в нашем доме ранним субботним утром, и я с минуту смотрю на нее, стоя на крыльце, зная, что идея с «днем-в-кругу-девочек» большая ошибка. Она выглядит словно ребенок рождественским утром. Она была очень рада встретить мою маму.

— Просто держи себя в руках, хорошо? — сказала я ей прежде, чем позволить войти, — Помни, о чем мы говорили. Фанатка. Никаких разговоров об ангелах.

— Хорошо.

— Я серьёзно. Никаких вопросов связанных с ангелами, вообще.

— Ты мне сказала это уже сто раз.

— Спроси ее о Пёрл-Харборе или о чем-то еще. Ей, наверное, понравится это.

Анжела закатывает глаза. Она, кажется, не может понять тот факт, что наша дружба во многом зависит от того, насколько невежественной она покажется моей маме. Если бы мама знала, что мы с Анжелой говорим обо всех этих ангельских исследованиях, вопросах и дурацких теориях после школы, то мне, наверное, никогда не разрешили бы пойти в «Розовую подвязку» снова.

— Может быть, было бы лучше, если бы ты не говорила вообще, — говорю я.

Она кладет руку себе на бедро и смотрит на меня.

— Ладно, ладно. Пошли со мной.

В кухне мама ставит огромную тарелку блинов на стол. Она улыбается.

— Привет, Анжела.

— Здравствуйте, миссис Гарднер, — говорит Анжела благоговейным тоном.

— Зови меня Мегги, — говорит мама, — Это хорошо, наконец-то встретиться с тобой лицом к лицу.

— Клара так много рассказывала мне о вас, что у меня такое ощущение, что я уже знаю вас.

— Я надеюсь хорошее.

Я бросила беглый взгляд на маму. Мы с трудом произнесли три фразы друг другу, после проваленного урока полетов. Она улыбается, не показывая зубов — ее фирменная улыбка.

— Клара не рассказывала мне много о тебе, — говорит она.

— Ох, — говорит Анжела — обо мне и нельзя многого сказать.

— Хорошо, и так блины, — говорю я, — Бьюсь об заклад, что Анжела голодна.

Мама отворачивается, чтобы достать тарелку из шкафа, и я бросаю на Анжелу предупреждающий взгляд.

— Что? — шепчет она.

Она совершенно оторопела из-за моей мамы и не сводила с неё глаз в течение всего завтрака, который прошел хорошо — странно, но хорошо — за исключением того, что после двух укусов блинов она выпаливает:

— Как высоко может летать ангел по крови? Как вы думаете, мы могли бы летать в космосе?

Мама смеётся и говорит, что это звучит здорово, но мы по-прежнему нуждаемся в кислороде.

— Нет, супермен летал на луну, — говорит Анжела.

Они улыбаются друг другу, и это не дает мне покоя. Если бы я задала этот вопрос, мама бы сказала, что она не знает, что это не важно, или просто сменила бы тему. Я знаю, что она делает: она пытается что-то выяснить об Анжеле. Она хочет знать, насколько Анжела осведомлена. Я определенно не хочу, что бы это произошло, но Анжела не останавливается.

— Что вы знаете о свечении? — спрашивает она.

— О свечении?

— Вы знаете, когда ангелы светятся небесным светом? Что это значит?

— Мы называем это славой, — отвечает мама.

— Так в чём же смысл? — спрашивает Анжела.

Мама ставит свой стакан с молоком и действует так, будто это сложный вопрос, требующий серьёзных раздумий.

— Она имеет множество применений, — говорит она, наконец.

— Бьюсь об заклад, что свечение пригодится, — говорит Анжела, — как ваш личный фонарик. И это заставляет выглядеть вас ангельски, конечно. Никто не будет в этом сомневаться, если вы будете показывать крылья и славу. Но мы не должны этого делать, верно?

— Мы никогда не раскрываем себя, — говорит мама, мгновение, глядя на меня, — хотя есть и исключения. Слава имеет странное влияние на людей.

— Какое именно?

— Это пугает их.

Я приподнимаюсь немного. Ни я, ни Анжела не знаем.

— Ох, я понимаю, — говорит Анжела, действительно воодушевившись на этот раз, — но что это за слава? Она должна быть нечто большим, чем просто свет, что бы иметь какой-то эффект, правильно?

Мама прочищает горло. Она в неудобном положении теперь, говоря вещи, о которых никогда не рассказывала мне.