Монастырские утехи - Василе Войкулеску

обращал на него внимания... Бужор же, как всегда скромно молчавший, старался

сжаться, исчезнуть.

   И вдруг до нашего слуха долетел приглушённый топот — точно издалека спешил

верховой. Мы посмотрели вдаль. Стадо за оврагом перестало жевать, коровы подняли

головы, и вдруг из-за опушки леса, вниз по склону прокатилось устрашающее мычание.

Прямо на нас во весь опор — так что под ней гудела земля — неслась корова, вскинув

вверх хвост и раскачивая рогами. Пастухи испуганно расступились,

— Бешеная,— произнёс кто-то.

 — В такое время не может быть бешеной. Что-то другое.

   Корова, как громадная скала, катилась сквозь ряды своих соплеменниц, и те яростно

фыркали, бодали рогами землю, готовые последовать за нею. Крики и мычание

наполнили котел долины. Быки ревели так, точно их резали.

   Внезапно пастух, взобравшийся на пень, крикнул: «Медведь!» Все сгрудились по краям

загона, у скотных дворов. Корова была уже в каких-нибудь десяти саженях — здоровая,

белая, она бежала в смертельном испуге, ища защиты у чабанов.

— Медведь! — крикнул и другой чабан.

   Я всё ещё стоял посреди двора и искал глазами зверя, преследовавшего корову, когда в

воротах загона показалось нечто чудовищное... Бужор, который возник рядом со мной

как из-под земли, едва успел оттащить меня и втолкнуть на скотный двор.

   Сперва я не понял, в чем дело. На меня бежали сросшиеся два зверя. Только когда они

молнией пролетели мимо, мне стало ясно: корова несла на спине вцепившегося в нее

медведя. Он впился когтями ей в затылок и пригибался, пытаясь прокусить корове

шею. Но это ему не удавалось. И голова медведя кружилась от быстрого бега и от

судорог жертвы. Корова была очень сильная, с невероятным упорством она

напряжением своих железных мышц стряхивала с себя голову зверя.

   Слабость медведя проистекала ещё и из другого. Он пытался вскочить на корову как

всадник, но ему не удалось подпрыгнуть настолько, чтобы сесть на неё верхом, а потом

вытянуться на ней как следует. Он так и висел, вцепившись в шею, а задние лапы его

болтались из стороны в сторону от толчков коровы, которая брыкалась что было силы

и, казалось, готова была перевернуться через голову,

   И всё же медведь не выпускал из когтей своей добычи.

   Всё это я осознал позже. А тогда я видел лишь чудовищные гонки и слышал страшный

рёв и мычание. Корова сделала на наших глазах круг — точно бык на арене — и начала

второй. Никто не тронулся с места. Чабаны застыли по сторонам и ждали, когда

животное, прибежавшее к ним за помощью, исчезнет, унося на спине в ущелье своего

дикого седока.

   В страшном шуме можно было различить вопли какой-то женщины. Она узнала свою

корову и принялась оплакивать её, звать по имени, рвать на себе волосы.

   Тогда вдруг Бужор кинулся вперёд и быстро закрыл ворота. И как раз вовремя.

Подобно всё сметающему потоку, разъярённое стадо, наклонив головы, ринулось,

чтобы атаковать медведя. Двинься они на нас, они стёрли бы и нас в порошок вместе с

амбарами и всем прочим. Поток, остановившись у закрытых ворот, разделился надвое,

обтек загон снаружи, с грохотом направляясь в глубь долины.

   Корова совершала теперь третий круг. Бужор подстерегал её с толстым колом в руках.

Едва корова оказалась перед ним, он молниеносно выскочил вперёд и кинул ей под

ноги палку. Животное споткнулось, упало, некоторое время продолжая ползти, потом

уткнулось мордой в землю и затихло.

   Бужор отошёл на два шага в сторону и остановился в ожидании, опираясь на топорик.

   Корова по-прежнему не двигалась, только втягивала окровавленными ноздрями пыль.

   Медведь пришёл в себя. Он выпустил из когтей корову и встал на задние лапы. Он был

выше человеческого роста. Сперва он огляделся, точно собираясь бежать. Но, заметив

Бужора, пошёл на него. Человек сделал шаг назад и вдруг, поднявшись на цыпочки,

вскинул двумя руками тесак и с глубоким стоном быстро опустил его на голову

медведя. Удар — и зверь осел на четвереньки, протянув передние лапы к врагу,

который повис на тесаке, вонзённом в череп, что топор в колоду.

   Люди, продолжая держаться поодаль, смотрели как зачарованные. Бужор выдернул

тесак из черепа медведя и позвал на помощь.

   Все кинулись к нему; медведя положили рядом с коровой. Это была гигантская

медведица с медово-жёлтой шерстью.

— Долгонько будут ждать её медвежата,— произнес старший чабан, ощупывая медведицу

и глядя на неё с сожалением.

— У неё малые медвежата? — спросил я.

— Да...

— Откуда вы знаете?

— Видно по набухшим соскам. Она для них еду добывала.

   Бужор помрачнел; я посмотрел ему в глаза. Он, видно, прочитал в моём взгляде упрёк.

— Если бы она на меня не кинулась, я б не убил её,—ответил он вслух на мои мысли.—

Дал бы ей перепрыгнуть через частокол — пускай шла бы себе с миром.

— А почему ты не побежал к нам в укрытие?

— Она кинулась бы за мной и догнала бы. Или, что ещё хуже, набросилась бы на

другого... И потом — чем эта несчастная виновата?

   И он показал на распростёртую на земле корову, по изодранной в клочья туше которой

всё ещё пробегала дрожь; женщина, на коленях перед ней, плакала.

   Уходя, он вытер о шерсть медведицы свой топор, шкуру же подарил мне. Я подарок

принял, но был неутешен, что, имея под рукой всё кинематографическое снаряжение,

при свете дня упустил случай снять свой коронный фильм — своеобразную охоту в

Карпатах. Вместо глухарей я мог бы привести в дар министру медведя...

   При расставании я вынул из кармана часы и протянул их Бужору. Он улыбнулся,

показал на солнце и вернул мне подарок... Я понял, что он прав. За всё время, что мы

провели вместе, часы нам ни разу не понадобились. Время определялось по другим

знакам и приметам. И часы, забытые в тайнике кармана, остановились.

   Когда наконец я вернулся в Бухарест, выяснилось, что правительство давно пало.

Бывший премьер, мой покровитель, находился за границей... Я побежал в

министерство. Меня уже выгнали за то, что я без причины покинул службу, и заменили

самым остервенелым моим конкурентом. К тому же мне вменялось в вину, что я взял, не

оформив, материальную часть, и предлагалось вернуть сумму, истраченную без

оправдательных документов. Я заплатил всё и умыл руки — бросил кинематографию,

ушёл в нефтяное дело. Вот почему, дорогие мои, я теперь среди вас,— окончил свою

исповедь инженер Петку из «Румынского горючего», уже в десятый раз протягивая

бокал, чтобы мы его наполнили.

— Я позабыл вам сказать,— вернулся он к своей повести, сделав несколько глотков,— что,

как раз когда ушёл Бужор, погода совсем нахмурилась. Началась страшная вьюга,

потом пошёл мокрый снег, потом просто дождь, так что я, добравшись вниз, в деревню,

куда меня провожала Иляна с лошадью, совсем закоченел и до нитки промок.

— Знаете что? — сказала она мне по дороге.— Это небо мстит и посылает нам все свои

снега и дожди, которые заколдовал и остановил Бужор.

   И мне было совсем нетрудно ей поверить.

ПОСЛЕДНИЙ БЕРЕВОЙ

Прошли обильные кровавые дожди, и времена настали алые и неспокойные. В

беспорядке превращений сгинули великие охотники, любители бессмысленного риска,

мастера загнать зверя в самые недра гор. Владельцы земель, которым как-никак

пристало защищать свои леса и луга от дикого зверя, исчезли. У местных жителей

отняли даже самое завалящее ружьё, даже самый захудалый пистолет. И в сумятице

изначальных лет зверей развелось видимо-невидимо.

   Горы кишели хищниками. Оголтелые волки опустошали летние пастбища, медведи

совершали набеги на стада коров. Пастушьи дубинки были им нипочём! Пройдут

сквозь них, схватят молодых волов и — поминай как звали.

   За неимением оружия из-под сугроба времен стали поднимать головы древние

практики, первобытные мастера защиты.

   Тем более что появились и другие угрозы. Из-за туманных пиков гор встали

фантастические видения. Тени гигантов шагали по мягкой сутолоке облаков. Они

выходили из чёрной мглы, заполоняя долины, и, вдруг расплывшись туманом,

накрывали стада, приводили в смятение чабанов, а взбираясь назад, брали с собой как

добычу две-три заблудившиеся коровы.

   В конце концов надо было позвать на помощь духов и обратиться к тайным силам.

Семь сел у горной цепи Стура озабоченно советовались, вороша воспоминания.