Катали мы ваше солнце - Евгений Лукин

— Здесь?.. — не веря, переспросил Чурыня и как-то весь сразу обмяк.

Ему подтвердили, что здесь — как раз напротив залома.

— Что это ты — как с виселицы сорвался? — недовольно спросил сотника Лют Незнамыч.

Тот лишь махнул безнадёжно корявой ручищей.

— Лазом ушёл… — пояснил он в тоске.

— Каким ещё лазом?

— Да пару лет назад наладчики наши затеялись, вишь, наверх прокопаться из этого залома… Наверху-то — слободка, а там и кружало неподалёку…

— Ну-ну!..

— Ну и упёрлись в камень, начали огибать, ушли под скалу…

— У тебя что, язык с подбоем? — вспылил розмысл. — Выплюнь не жевамши!.. Чем дело-то кончилось?

— Прокопали, да не туда… — нехотя сознался Чурыня.

Лют Незнамыч очумело уставился на припорошенный окалиной щебень.

— Вниз?! — ужаснулся он.

Угрюмый немилорожий сотник вздохнул и не ответил.

— Чурыня… — пролепетал розмысл, отирая бледной ладошкой проступившую на плеши испарину. — Я тебя разжалую, Чурыня… Почто не велел дыру заложить?

— Так Лют Незнамыч… — жалобно вскричал сотник, всплеснув свободной от лампы ручищей. — Закладывать-то незачем было!.. Это каким же надо быть дураком, чтоб туда полезть?..

— Виновных-то хоть наказал?.. — беспомощно спросил розмысл.

— Знамо дело, наказал… Всех, кроме Нежаты…

— А чем это он лучше других?

— Да он последним рыл… Ну и выпал, стало быть… — сотник ещё раз вздохнул уныло и повернулся к нашедшим отмыкало. — Ну что? Кому отгул вне очереди?

Рабочие переглянулись, посмотрели на сотника, на чёрную щель укрытия…

— Слазить, что ли? — понимающе ухмыльнулся один. Прищурился хитровато, прикинул, смекнул — и бесшабашно махнул рукой. — А, где наша не пропадала!.. За отгул — можно…

— Только обвяжись покрепче, — процедил Чурыня. — А то погуляешь, пожалуй… по дну морскому…

Сбегали за вервием, опоясали смельчака по груди, затянули пару узлов — и доброволец надолго скрылся в заломе. Лют Незнамыч с любопытством взглянул на сотника.

— Ну и что там под нами? Сам-то не заглядывал?

— Хвост под нами, — равнодушно ответил тот. — Крайний левый хвост. Точь-в-точь как на чертеже… Верно, те, кто рисовал, тоже глубже дна копнули… Уж больно похоже изобразили… Ну как там? Не коротковата ли?

Последний вопрос был обращён к рабочим у залома. Двое отпускали верёвку,[70] третий распутывал.

— Да вроде много ещё… — отозвался он, оглядев раскиданные по щебню петли.

— А может, оно и к лучшему… — помрачнев, молвил розмысл. — Выпал — и выпал… А то, чует моё сердце, что-то неладное Столпосвят наверху затевает с Докукой этим…

— Так ещё не поздно… — вполне серьёзно заметил Чурыня, кивнув на чёрную щель залома, куда рывками уходило узловатое вервие.

Лют Незнамыч поморщился.

— Да нет, не надо… Мы ведь, Чурыня, сам знаешь, тоже от них зависим… Продовольствие-то нашему участку от теплынцев поступает, а не от сволочан. Лучше уж не ссориться…

Из лаза донёсся глухой исковерканный многими отголосками рёв. Сотник и розмысл снова повернулись к залому.

— Что он там?..

— «Жив» кричит, — бодро отозвался один из рабочих.

— Это он про себя или про Докуку?

Переглянулись, пожали плечами. Последовал ещё один глухой нечленораздельный вопль, и рабочие начали торопливо выбирать верёвку. Первым из укрытия выбрался возбуждённый чумазый смельчак и тут же принялся тягать вервие вместе со всеми. Вскоре общими усилиями из тесной норы был извлечён сильно побитый и ободранный Докука. Глаза у него от страха из синих стали совсем белыми. В остальном же красавец древорез был с виду и впрямь целёшенек, как колокольчик.

То-то и оно что с виду… Увы тебе, отчаянная боярышня… Ахти вам, слободские красотки…

Глава 13

Явь и навь

Ворожить Чернава умела сызмальства. Бойкая росла, смышлёная. Другие, бывало, врут — только спотычка берёт, а уж она наврёт — так и не перелезешь. Гадала на решете, на иглах, воске, свинце, зеркале. Да, почитай, на всём, что под руку подвернулось… Дураков-то ведь не сеют и не жнут — сами родятся.

Предсказать удачу за пару берендеек — мужику ли, боярину — было для Чернавы раз плюнуть. И вроде бы никто из тех, кому она ворожила, на неё потом не жаловался, благодарили даже… Однако стоило ей попытать свою собственную судьбу, как тут же начинались чудеса. Врало решето, врали иглы, из воска и свинца отливалось такое, что молвить неловко. Зеркало тоже врало бессовестно. А уж замороженная в ложке вода просто издевалась над ворожейкой…

С Кудыкой вышло особенно обидно. На чём бы ни пробовала Чернава погадать, всё в голос кричало: «Держись от него подальше!» Из свинца, к примеру, сам собою отлился гроб. Однако чумазая погорелица, будучи не в меру догадливой, рассудила, что опять это всё враньё, и поступила в точности наоборот: пристала к древорезу, как локоть к боку. И ворожба тут же стала, будто бы назло, сбываться: гнались с колами берендеи, падало, грозя спалить, светлое солнышко, гроб же, отлившийся из свинца, как она теперь сообразила, предвещал и ей, и Кудыке скорое сошествие под землю.

Попав на раскладку, Чернава и вовсе отчаялась. Впору было уронить белы ручки да закатить ясны глазки. Это что же, до самой до смерти раскидывать резные чурки по дюжинам и лыком их перевязывать?.. Гулкие погреба, нигде ни лучика дневного, одни жёлтые язычки в скляницах… На Кудыку первые два дня Чернава просто смотреть не могла и с трудом удерживалась от искушения разбить о его нечёсаную головушку одну из греческих ламп. Кудыка же, стоило ему оказаться в тесной семейной клети, сразу кидался мимо жены к столу и, расстегнувши Устав Работ, начинал елозить пальцем по письменам и шевелить губами. Время от времени поднимал на тихо закипающую Чернаву очумелые глаза и выговаривал благоговейно что-нибудь вроде:

— Средоотбойная сила… Вона как… А ещё и средоприбежная бывает… Это когда наоборот…

Чумазые Чернавины товарки приняли её не то чтобы враждебно, но с какой-то затаённой усмешечкой. После смены гурьбой шли в мыльню, где печи, к изумлению погорелицы, топились всё теми же резными идольцами. А однажды разбитная банщица Малуша шутейно предложила Чернаве обменяться с нею мужьями. Та хотела было огрызнуться, но, всмотревшись, кое-что вдруг смекнула. Ой, тоскливо как-то пошутила Малуша, со вздохом… Одевшись, хитрая Чернава замешкалась и вроде бы невзначай завела с банщицей слезливый бабий разговор:

— Тебе-то что жалиться? Ты вон за десятником — горя не знаешь…

— А толку-то? — зло отвечала Малуша, с грохотом сбрасывая на скользкий каменный пол охапку берендеек. Обламывалась, сыпалась крошкой искусная глубокая резьба. — Десятник!.. Пенёк с глазами! Так всю жизнь в десятниках и проходит… Хоть тресни, синица, а не быть журавлём!.. Второго мужа донашиваю, а всё банщица… Была намедни в Навьих Кущах, Перенегу видела… Куда! Идёт павой, из милости башмачком до травки-муравки дотрагивается…