Мужчины из женских романов - Эллина Наумова

Как ни странно, ближе всех младшему редактору оказалась Жанна Аранская. Она точно и скучно описывала почти ту же муть. Ее герои, слегка отстранившись друг от друга, начали хоть туалет и ванную посещать поодиночке. Дальше – больше: на улицу выбрались порознь! Увидели спешащих по своим делам людей, теснящиеся в пробках машины и испытали щемящее ощущение, будто несколько безвылазных недель любви им приснились. Сейчас вернутся домой, а там пусто. Но и это стойко выдержали. А потом стали заметны всякие разные нюансы. Оба были щедры не только на деньги, но на время, на силы. Только героиня упоенно отдавала все и любимому, и друзьям. Он – им всегда, ей – если свободен. Человек «навынос», мужчина – праздник для людей дома был мрачен и бездеятелен. Жанна с каким-то надрывом рассказывала, как в четверг попросила навесить полку. В субботу ее герой сказал, что устал, все домашние мелочи – завтра. Она доверчиво развлекалась с ним в городе. В воскресенье он спал до одиннадцати. Потом нарочито медленно мылся и завтракал. Через полчаса у него заболели голова и живот. Улегся с ноутбуком и влез в Интернет. Бедная женщина ходила на цыпочках и каждые десять минут предлагала вызвать скорую. Часов в пять вечера без приглашения нагрянули друзья. Хворый парень мигом вскочил с лежанки, выпил, поел и потрепался за компанию. Когда народ свалил, заниматься мебелью было поздно. «Недомогания седьмого дня» повторялись три недели подряд. На четвертой героиня сама кое-как просверлила дрелью отверстия и кривовато, но надежно укрепила полку. Оказалось, ничего сложного и занимает полчаса. Ей даже понравилось, что она вся из себя мастеровая. И поблагодарить ситуацию за науку не забыла: просьбы унижают, только если тебе отказывают. Если выполняют – нормально. И до самого конца романа она, ума палата, не уяснила всего трех вещей – частную, общую и глобальную. Доска на стене не была ее капризом или блажью: на полу валялись его книги. Так зачем ходить по ним и материться, если можно убрать? Она в паре лидировала, но ее по натуре ведомый друг не хотел слушаться. Почему именно с ней он вознамерился отдохнуть от команд и побыть самостоятельным? И наконец, героиня постоянно вспоминала один случай. На свадьбе подруги, под занавес веселья, откровенно недобравший молодожен звал самых близких: «Поехали ко мне. У меня трехкомнатная и холодильник забит деликатесами». Квартиру сняли, заплатив за год вперед, и продукты хорошенько утрамбовали родители жены. Поэтому «ко мне» и «у меня» коробило. С тех пор она четко делила людей по признаку отношения к чужому. Ее парень умел пользоваться им как своим. Она – нет. Тогда, вероятно, Аранская и поняла, что ей не дано отметать условности. Поэтому она никогда не будет счастлива…

Временами Жанна забывала, что по условиям игры говорит не от собственного имени, и шпарила открытым текстом. Дескать, в семнадцать лет принесла рассказ в журнал. Редактор мужчина, криво усмехнувшись, прочитал при ней. И вернул со словами: «Перо легкое, но очень по-женски». И до сих пор, уже замахнувшись на роман, она маялась, не представляя, куда деваться от этих полок, кастрюль, одеял. Как описать происходившее между влюбленными, игнорируя быт, если на Канары они не ездили, интересных гостей в свой особняк на месячишко не звали. Света могла бы горячо возразить – самое то. Только читая нудятину Жанны, она уловила, что попала в какую-то странную зависимость от Димы. Когда он вернется? Сам никогда не знает. А ей садиться за ноутбук? Конечно, она вольна, но не хочется отрываться через десять минут – нить повествования теряется. Завалятся ли его друзья? Велит ли ему мама поступить в свое распоряжение? На какой срок? Это длилось всего ничего, но уже тяжело переносилось. Да еще с рукописями, в муках найденными и поначалу весело будоражившими, было что-то не так. Девушка отдыхала в Сочи и поклялась себе есть один раз, вечером. Но разносчик так орал над ухом на пляже: «Свежее горячее хачапури», что она не выдержала. И вот уже три года, столкнувшись с каким-нибудь разочарованием, бормотала: «А оно было и не свежим, и не горячим». Так правда давалась легче. Потому что высказывание про задуманную серию, которое сейчас напрашивалось: «Роман был не новым настоящим, а старым поддельным», означало ломку крыльев. Куда она без них, большая, уязвимая на земле птица? Приятное напряжение – в жизни есть только любимый мужчина и осуществление амбициозного сложного замысла – испарялось. Девушка покрывалась изнутри серо-буро-малиновым осадком раздражения и скуки.

Она была близка к тому, чтобы возненавидеть себя. Опять о своем, о девичьем, то есть о мужчине. Решила отвлекаться, и снова не задалось. Если воля застрянет в таком состоянии, можно ставить на себе крест. Света стиснула зубы. Так что там у героини Жанны было толчком в пропасть разрыва? Герой сделал ей предложение. А в день подачи заявления взял его назад. Объяснил, что беда с ней: она зря поучает его на великих примерах, как существовать мелко. «Ничего себе масштаб личности у сибарита, – изумилась профессиональная читательница. – Девочка – интеллектуалка. И, как часто бывает, дурочка. Она всерьез ликует, если в февральский день ее рождения хоть ненадолго проглянет солнце. Божий подарок – самый лучший.

Если эта зовет к мелкашке, то что же для него крупняк?» Но героиня о себе не думала, только о своем моральном уроде. И довела до его сведения, что позволить себе роскошь не вешать полки и вообще хозяйством не заниматься имеет право лишь мужчина, у которого есть деньги. Который способен нанять умелого человека, чтобы сделал всю работу за него. А вообще-то мыть посуду им надо по очереди и генеральную уборку делать вместе. Почему она одна должна корячиться, если тоже работает и устает? Вчерашний рыцарь в долгу не остался и наговорил ей гадостей. Она яростно отбивала мячи, а в голове стучало: «Господи, только бы он не ушел, только бы любил меня хоть в четверть того, как я его люблю. Господи, что мне делать, дай мне сил, дай разума, чтобы его удержать». «Хабалка», – процедил он, швырнул на пол ключи и захлопнул дверь, чтобы больше никогда ее не открыть. А она водила пальцем по холодному оконному стеклу и думала: «Бог, вероятно, так настаивал на тренировках прощения друг друга, чтобы в итоге мы смогли простить Его…»

Героиня Елизаветы Алексеевой сама позвала своего парня в ЗАГС. Хотела в церковь, венчаться, но решила не отпугивать связью до гроба. Только его не устраивало любое свидетельство о браке. Он твердил, что семья – это ежеминутный кошмар. Не быт губит любовь, а страх за здоровье, жизнь и благополучие любимых. Невозможно всегда бояться потери. Невыносимы две боли разом – собственная и родного человека. Она умилялась и робко напоминала, что люди как-то живут. «То люди», – сухо говорил герой. И жестко хватал проблему за другой бок. Основной инстинкт – вовсе не размножение, но самосохранение для размножения. Он-то и убивает любовь, чтобы родилась новая и тоже была убита. Она не соглашалась. Любовь к женщине угасла, если так хочет природа. Но почему бы ей не вспыхнуть вновь к той же женщине? Надо просто вытерпеть какой-то срок, зная, что это – пауза, а не конец. Все так делают. И снова он высокомерно бросал: «Я не все». А ей хотелось услышать хотя бы: «Мы с тобой не все». Скольким бабам сластили пилюлю этим «мы с тобой», и чего только они не наглотались. Он смеялся: «Угасла, вспыхнуть… Чувствовать – не выключателем баловаться, дело живое – слова, поступки, взгляды, кожа на ощупь, запах…» «Нет, – твердила упрямая невеста без места, – любовь умеет защищаться и не даст уничтожить себя тупому эгоизму, если она истинная, а не самообман». Кстати, о самообманах. Герои так полромана разговаривали. И когда уже всем читательницам должно было быть ясно, что не женится он просто так, надо рискнуть залететь, любительницу уборки осенило: «Он представил ситуацию, будто я угодила в автокатастрофу. Похолодел и спросил себя: «Выдержу?» И честно ответил: «Нет, слишком мне ее жалко». Выходило, что окольцеваться он может только по грубому циничному расчету. Вот тогда несчастный случай с женой не только не огорчит, но сильно порадует его. Света дернула худенькими плечами от возмущения: как бабы могут к таким неровно дышать. И переключилась на закат солнца восторгов Клариссы Славиной.