Молодость - Александр Сергеевич Долгирев

– Добрый вечер, синьор…

– Зовите меня Тото. Подойдите, пожалуйста, я хочу получше вас рассмотреть.

Лоренца вышла на середину комнаты, и Сальваторе не удержал грустный смешок. Стоило девушке войти в комнату, как Кастеллаци заметил одну черту, которая его раздосадовала, однако решил не спешить с выводами до того момента, когда сможет хорошо рассмотреть лицо Лоренцы. Теперь Сальваторе явственно видел ее лицо и вынужден был отметить, что лицо это было испорчено обильным и совершенно безвкусным макияжем.

Весь облик Лоренцы стал более пошлым. Немного небрежная, но зато уместная простая прическа уступила место химической завивке, которая закрывала половину прекрасного лица девушки. Толстый слой пудры, ярко красная помада, даже накладная родинка над верхней губой – Сальваторе очень хорошо запомнил лицо Лоренцы и был готов поклясться, что в прошлый раз этой родинки не было. Закрученные вверх ресницы и тени безобразного, отвратительного, неуместного, безвкусного золотого оттенка на глазах дополняли образ прекрасного сада, в котором какой-то подлец подстриг кроны всех деревьев под один вид, а траву накосил под линейку, начисто лишив сад самого главного его достоинства – естественности.

Платье не было столь безвкусным – безвкусной одежды Кларетта просто не держала. Но только тот, кто готовил Лоренцу, ухитрился испортить даже это платье. Верхние пуговицы были расстегнуты, обнажая шею девушки почти до самой груди. Бюстгалтера, разумеется, не было и в помине. Сальваторе почти не сомневался, что никакого другого белья на девушке тоже нет.

А дополнялся весь этот образ безвкусными туфлями с высоким каблуком, на которых эта слегка полноватая девушка смотрелась смешно, а не соблазнительно. Сальваторе стало искренне жаль Лоренцу, когда он увидел эти пыточные приспособления на ее ногах.

Пауза затягивалась. Лоренца пыталась томно моргать ресницами, а Сальваторе разрывался между смехом, отвращением и жалостью. Наконец, он заговорил:

– Теперь вы некрасивы, Лоренца. Снимите эти туфли, прошу вас – не могу больше ни секунды смотреть на ваши муки.

Девушка, которая несколько недель назад обиделась на сравнение с мопассановской Пышкой, теперь не проявила никаких эмоций – клиент имеет право на капризы. Она разулась, став сразу изрядно ниже ростом и аккуратно отставила туфли в угол комнаты.

– Нет, уберите их, пожалуйста, куда-нибудь, где я их не увижу.

Лоренца немного растерянно оглядела комнату. Сальваторе не выдержал, сам взял туфли и засунул их в нижний ящик прикроватной тумбы, успев заметить в нем невесть откуда взявшуюся фотографию Фриды Кало33 и какого-то хмурого молодого человека.

– Скажите мне, Лоренца, Кларетта видела вас перед тем, как отправить ко мне?

– Да, это она дала мне это платье…

Сальваторе вновь усмехнулся – только сейчас он заметил, что даже голос девушки изменился. Теперь она тянула слова и постоянно переходила на вкрадчивый полушепот, что, по идее, должно было звучать соблазнительно.

– Но что-то мне подсказывает, что вашу боевую раскраску она не видела…

Теперь Сальваторе намеренно пытался ее задеть, надеясь все же отыскать ту самую девушку, которая так запала ему в душу в прошлый раз. Вместо обиды или хотя бы смущения Лоренца легко улыбнулась, обращая слова Кастеллаци в шутку.

– Да! Легкая, якобы всепонимающая улыбка и можно продолжать. Все превратится в шутку, стоит лишь улыбнуться… Смерть, война, несправедливость – улыбка и все исчезло, так что ли, дорогая?

Наконец-то у Сальваторе что-то получилось. Лоренца сделала маленький шаг назад и опустила лицо. Она все принимала с каким-то обреченным смирением.

– Зачем вы перестали быть собой, Лоренца?

– А зачем мне быть собой? Чтобы вы опять светили мне лампой в глаза?

Лоренца произнесла эти слова, не поднимая головы и пряча взгляд.

– Неужели я причинил вам большее мучение, чем остальные мужчины, с которыми вы были?

– Да, большее! Мужчины всегда хотели от меня только одного. И ни один из них не заставлял меня быть слабой, ранимой…

– …Настоящей, живой, милой, красивой… – Сальваторе позволил себе перебить девушку. Он чувствовал, что начинает злиться.

– Femina vulgaris34… И как же ты среагировала, когда встретила мужчину, который хотел от тебя чего-то другого?! Накрасилась, вырядилась, как шлюха, думая, что мужчине от женщины может быть нужен только трах! Конечно, мужчинам будет нужно от тебя только одно, потому что ничего другого ты даже не пробуешь им предложить!

Ты могла бы быть музой, могла бы быть возлюбленной, могла бы быть другом, могла бы просто быть человеком, случайной знакомой или незнакомой вовсе, просто образом… Черт возьми, ты могла бы быть женой и матерью, в конце концов! А кем ты предпочла стать?! Куклой! Заводной игрушкой! И дело здесь вовсе не в проституции…

Думаешь, что ты стала сильнее, укрывшись за этой броней из шмоток и косметики? Пропускать несправедливость и оскорбления, это не сила – сила, это сопротивляться им, бороться против них! Сила, это прощать, как ты простила мне мою жестокость в конце нашей прошлой встречи. Тогда ты была сильной, намного сильнее меня – той тебе я не посмел бы сказать и десятой части слов, которые говорю сейчас. Теперь же ты совершенно слаба!..

Защита Лоренцы была пробита – ее плечи сотрясались от беззвучного плача. Кастеллаци вновь был намного слабее нее. Он встал и подошел к ней. Достав свой платок, Сальваторе начал стирать с лица девушки боль, смешанную со слезами. После этого он застегнул пуговицы на ее платье, кроме верхней, чтобы не стеснять дыхание Лоренцы. Кастеллаци погладил ее по волосам и произнес:

– Вот такую тебя можно любить. И не просто можно – очень трудно удержать себя от этого. Будь какой хочешь для кого хочешь, но для меня, молю, будь собой.

Она посмотрела на него заплаканными глазами, а затем неожиданно оттолкнула и села на кровать:

– А зачем мне твоя любовь?! Ты заплатишь и уйдешь, а я останусь здесь в ожидании следующего. А следующий любит туфли на каблуке, любит яркий макияж и глубокий вырез. Для кого мне быть настоящей?!

– Для себя, дорогая! Черт возьми, неужели не было у тебя такого, что вся жизнь летит к чертям, и лишь в одном месте ты можешь найти силы и тепло – в своей собственной душе?! Оставаться собой даже наперекор всему миру, это трудно, но это лучше, чем менять себя в угоду каждому встречному идиоту…

– Да что ты вообще знаешь о моей жизни? «Оставаться собой…» Когда я пыталась быть собой, всегда становилось только хуже – тяжелее удары, больше ублюдков за ночь… Я не хочу быть сильной, я хочу, чтобы не было больно, понимаешь?!

– Нет, не понимаю! Жизнь состоит из