Наваждение Монгола (СИ) - Гур Анна

– Напитки, закуски, что-нибудь еще? – грудной голос почти над ухом заставляет оторваться от разглядывания удаляющегося пейзажа и сфокусировать взгляд на девахе, которая сейчас, видимо, предлагает мне значительно больше в коротком словосочетании “что-нибудь еще”.

Вспоминаю, что минутами ранее убеждал себя, что надо спустить пар, только с этой претит. Я другую хочу. Маленькую непокорную бунтарку с пухлыми губами и дерзким ртом.

Стюардесса наклоняется чуть ниже, явно демонстрируя, что находится под вырезом блузки.

Хватаю ее за шею и приближаю к себе кукольное лицо с пухлыми губами. В ноздри ударяет сладковатый запах благородных духов.

Еще пару недель назад я бы нашел применение этому рту и отпустил бы тормоза. Тут явно не прочь отработать и ублажить.

– Свалила.

Заглядываю в густо накрашенные глаза. Не вульгарно. Нет. Дорогие девки выглядят иначе. Они натуральные. Ну или умело косят под это.

– Чтобы не мельтешила перед глазами, пока не приземлимся. Больше ты на меня не работаешь. Увижу…

Не заканчиваю фразу. Отпускаю. Отшатывается и чуть ли не бегом исполняет приказ, скрываясь за дверью.

Что-то у меня не складывается. Я сейчас в самом пекле реализации своего плана, а сам срываюсь с места, посылаю все к чертям из-за того, что кое-что пошло наперекосяк с той секунды, как заглянул в голубые глаза невесты своего кровного врага.

Прикрываю глаза. Схема операции высчитана, ловлю себя на том, что не хочу продумывать все и впервые позволяю себе отключиться.

Открываю глаза, резко выныривая из поверхностного сна. Приучен чутко спать. Самолет приземляется, выхожу к встречающему меня молчаливому водителю.

Спустя пару часов я подъезжаю к знакомому особняку, который на определенном этапе принадлежал мне.

Направляюсь прямиком к парадному входу, отвечая скупыми кивками на адресованные мне приветствия.

Иерархия. Никто не смеет поднять глаз на Палача. Только равные.

Захожу в дом и иду вдоль коридора к кабинету, который когда-то занимал я.

Все словно в прошлой жизни было. И человек, находящийся по ту сторону двери, стал для меня не просто другом, а некровным братом.

Тем, благодаря кому очень давно молодой пацан, осужденный за особо тяжкое, не скопытился за решеткой.

Воспоминание настигает яркой вспышкой.

– Отвечай, пацанчик. Все равно соловьем запоешь.

– Я уже все сказал.

Скалюсь окровавленным ртом, смотрю на мужика в зеленной форме. Лицо это жирное запоминаю.

Удар в ответ. Боль, агония и избитого заключенного бросают на бетонный пол. А я все равно поднимаюсь. Подбитый раненый зверь. Вскидываю голову и встречаюсь с белесыми глазами, смотрящими на меня из глубины камеры.

Белобрысый мужик, напоминающий альбиноса, внимательно следит, как прихватываю измятые бока.

Что-то потустороннее есть в этих льдистых глазах, созвучное моему звериному нутру, и сразу воспринимаю его своим главным врагом.

– Звать как? – голос бесцветный, такой же, как и весь этот странный пепельный блондин.

Сплевываю кровь. Отвечать не намерен. Окидывает меня проницательным взглядом, все замечает.

– Уже который день наблюдаю за тобой, вопрос: как не ломаешься? Тут уже народ ставки делает. Насколько пацана хватит.

– Так и ты поставь.

Ухмыляется. Губы кривит тонкие, а глаза выражения не меняют. Встает и подходит ко мне, смотрит в упор.

– Сегодня я уже проиграл. Был уверен, что не вернешься. А ты, смотрю, живой.

– Ставь на то, что и завтра вернусь.

Прищуривается.

– Чтобы заиметь таких врагов, как у тебя, надо сильно постараться.

– Скажи мне, кто твой враг, и я скажу, кто ты.

Шучу разбитыми губами, сил едва хватает, чтобы не отключиться, упираюсь в железную дверь позади, готовый сцепиться с белобрысым бугаем.

– Дам я тебе совет, пацан, который однажды дали мне.

Смотрю в бесцветные глаза. Вблизи совершенно белые, страшные, словно слепые.

– Не вылезай из карцера. Учись выживать в одиночке. Не сломаешься там, никто не сломает. Заказ на твою патлатую голову есть. Дорогу не тому ты перешел, взял то, что тебе не принадлежит, и влиятельный человек свое вернуть хочет.

Одно упоминание моего врага, как руки в кулаки сжимаются, жилы на шее вздуваются.

– Я. Чужого. Не. Брал.

Цежу слова и мой собеседник прищуривается. Кивает и уходит, а я запоминаю совет. Действительно дельный.

Когда на тебя выпускают свору кровожадных псов, тебе приходится выживать.

Юнец в какой-то момент сам становится драконом, потому что иначе не выжить. Потому что за его голову назначена цена, а тот, кто загнал зверя в клетку, дает своим псам команду “фас”.

И мальчишка погибает. На его месте рождается иной. Тот, кто карает без суда и следствия. Тот, кто выносит смертный приговор каждому, кто нападает из-за спины.

Палач линчует. Не имеет жалости. Не способен на милость к тем, кто пошел на него войной.

Выбитая татуировка на виске как знак, предупреждение, принадлежность к особой касте.

Там, где падет человек, выживет дракон.

Вот она, моя татуировка на виске.

Вот в чем ее смысл.

Опускаю ручку и вхожу без стука. Кабинет не изменился. Смотрю вглубь, натыкаясь на белесый взгляд и едва ощутимую улыбку на узких губах.

– Палач, – кивок в знак приветствия и мой ответ:

– Кровавый.

– Давно ты не заглядывал. Я уж думал, не почтишь визитом.

Ухмыляюсь, словив хитрый прищур белесых глаз. Иван поднимается и, приблизившись, мы обмениваемся крепкими рукопожатиями.

– Как ты, брат? – спрашиваю давнего друга. – Слышал, готовишься стать отцом во второй раз? Еще одного пацана муштровать придется.

На толику взгляд Кровавого теплеет.

– Дочь будет. Машенькой назову.

– Я рад за тебя, Иван, – говорю правду. Никогда не думал, что у нашего брата возможна тихая гавань. В принципе это вообще сложно представить.

– Сам как? Ты ведь по делам в Штатах или еще одну невесту похитить решил?

Вопрос вроде и шутливый, но Кровавый явно дает понять, что ничто не проходит мимо главы синдиката.

– Похищения одной мне хватило с лихвой, – отвечаю в сердцах, – не вписывается девка в жернова, под которые угодила. По-хорошему ее в расход после употребления и вопрос решен.

– Говорят, Айдаров от тебя презент получил. Очень интересный.

Вскидываю бровь. Ухмыляюсь.

– Получил. Мы чтим традиции. Особенно право первой ночи.

– Недоговариваешь ты чего-то.

Не отвечаю. Понимает все по одному взгляду, садится в кресло и приглашает меня занять место напротив. Смотрит внимательно.

– Выкладывай, Гун. Ты знаешь. Для тебя все сделаю. Я тебе жизнью своей семьи обязан.

– Многое ты слышал, смотрю, – ухмыляюсь.

– Ну ты на родине-матушке такое файер-шоу устроил, что наш брат в курсе. Ступил, значит, на тропу войны. Решил долги вернуть?

– Решил.

– Что с девкой делать будешь? Я так понимаю, она все еще у тебя, и судя по тому, как ты о ней высказался, нервы тебе делает.

Приподнимает бровь, лицо отстраненное, но мы уже давно научились считывать все между строк.

– С ней у меня все не по плану.

Окидывает меня хитрым взглядом, да губы раздвигает, сверкая оскалом:

– Интонация. Голос изменил тональность, когда ты про девочку эту заговорил.

– Я не шифруюсь, Иван, чтобы ты меня считывал.

Барабанит пальцами по столу, привлекая внимание к руке с ободком обручального кольца на безымянном.

– Значит, не захотел ты ее врагу возвращать. Хоть это был бы сокрушительный удар. Вот почему подарочек с доказательством отправил, вместо того, чтобы и его благоверную упаковать...

– Неужели ты в наших традициях шаришь?

– Не в традициях.

Смотрит прямо.

– Я не линчую невиновных, брат.

Берет паузу, белесые глаза с моими цепляются, и друг спокойно произносит:

– Ты ведь в курсе, что враг ищет твои слабости, Монгол, а из загонщика ты всегда можешь стать загоняемым?