Наваждение Монгола (СИ) - Гур Анна

Вернее, я понимаю его. Не оправдываю, не перестаю испытывать к нему нечто странное на грани ненависти, но я сама готова была отдаться Айдарову, только чтобы помог Моте…

– Напугала я тебя? – спрашивает женщина, видимо, не зная, правильно ли поступила, слегка приоткрыв мне завесу тайн прошлого Монгола.

Не могу ответить. Голоса нет. Сердце пропускает рваные удары, и я делаю паузу. Обнимаю ледяными пальцами покатую чашку без ручек. Причиняю себе боль.

Так нужно, чтобы прийти в себя, чтобы не думать о том, что услышала. Делаю глоток, затем еще и еще. Оказывается, в горле пересохло и противное чувство никуда не уходит.

Наконец, опускаю чашку и смотрю в темные глаза женщины. Рения молча наблюдает за мной. Может, уже и сожалеет, что разоткровенничалась.

Мое отношение к Монголу не изменилось, хотя…

Мои чувства к нему сложно охарактеризовать. Он умеет воздействовать и мое неопытное тело откликается на него как на мужчину, может, вопрос в физической тяге?

Но тогда…

Мне бы не было так мучительно больно от чувств, которые испытываю.

– Давай еще отвара налью. Ты бледная.

Наконец, нарушает молчание Рения, поднимается, проводит необходимые манипуляции и вновь полная чашка чая передо мной, а я вожу пальцами вдоль ромбовидных разноцветных фигур на блюдце и отвечаю невпопад:

– Нет, я не испугалась, но парень из вашего рассказа и мужчина, которого я повстречала, различны как небо и земля. И если тому мальчишке, я сочувствую, то похитившему меня варвару готова расцарапать лицо за то, что совершил…

Замолкаю, не договариваю. Потому что на самом деле я в смятении.

Тоскую по нему безумно и в сердце жгучая боль от осознания, что была у него женщина, и любовь была…

А я лишь так… Инструмент мести. Горько. Обидно. Жутко.

И правду говорит Рения – бедовая я. Ведь тоскую по его сильным пальцам и грубым губам, которыми Гун так порочно пил мои стоны. Наваждение просто. Прикусываю язык, чтобы очнуться.

– Тебе нужно поспать, кыз. Мне не нравятся синяки под твоими глазами, – мягкий голос пожилой женщины отрезвляет.

Сжимаю губы, пытаюсь удержаться от вопросов, но я как мазохист хочу услышать историю до конца. Историю его любви.

Поэтому, отбросив сомнения, проговариваю ровным голосом:

– Любимая разбила Монголу сердце. Почему? Не простила, что пошел на преступление, или не дождалась, быть может, предала?

Рения поднимает палец и мотает головой, не дает мне больше свои догадки озвучивать, сводит брови на переносице, встает, завершая откровение:

– Нет. Кыз. Убили ее. На его глазах. Не спрашивай деталей. Большего не расскажу.

Отворачивается, моет чашку, ставит на место, а я сижу ни жива, ни мертва…

В голове щелчком раздается голос Монгола:

– Невеста врага… кровь за кровь…

Закрываю глаза. Нужно пережить это знание. Подозрение. Мысль, которая зарождается и не дает продохнуть. Мне словно грудь сдавили железными скобами, пробили насквозь…

Гун любил и ее убили…

– Я домой хочу, понимаешь, Рения?! – выговариваю в сердцах и глаза колоть начинает от слез, от обиды, как это ни странно, на Монгола.

С первой секунды как он ворвался в мою жизнь, я знала, что он бездушный варвар, для него я всего лишь вещь, которая принадлежит врагу.

– Тебя может отпустить только Гун. Ты его. Он в своем праве.

– Я уже слышала это.

Делаю глубокий вдох, втягиваю воздух, а мне мало, мне дышать нечем. Все внутри печет и боль нестерпимая.

Не должна я чувствовать этого, но меня сжигает пламя – ревность и боль сплелись воедино и исполняют внутри танец моей горечи.

– Эта девушка… Рения… Ее ведь убил Айдаров, ответь мне.

Вопрос слетает с дрожащих губ и в глазах закипают слезы. Почему меня душит обида, почему я страдаю, как если бы… полюбила… и узнала, что мое чувство не может быть взаимным, потому что есть другая…

Женщина разворачивается и смотрит на меня все так же внимательно и просто кивает.

Внутри взрыв. Я знала. Чувствовала. Все куда серьезнее, чем если бы Айдаров просто перешел дорогу Гуну в бизнесе, кровная месть…

– Мой жених… – выдохом, – вот почему я здесь, да? Чтобы сделать больно Мурату?! Чтобы заставить его мучиться так же, как страдал Монгол по своей утраченной любви?!

Не понимаю, что уже кричу, вскакиваю с места, стул с грохотом падает позади, а я не контролируя себя ору:

– Твой хозяин не тот инструмент выбрал, чтобы сделать больно врагу! Ты хотела, чтобы я поняла, чтобы приняла свою участь?! Но я не овца и не собираюсь сдаваться на заклание! Палач просчитался! Рения, слышишь?!

Последнее слово резко обрывается, потому что улавливаю движение и обмираю от ужаса, заметив в дверном проеме застывшего Монгола.

Глава 24

Замираю. Током бьет от одного взгляда. Гун сейчас жуткий, раскосые глаза темнеют, превращаются в две воронки, которые утягивают на дно, где вспыхивает пламя.

Он кажется расслабленным, подпирает дверной косяк, при этом сложив руки так, что мышцы бугрятся на широкой груди. Впиваюсь в этого исполина взглядом, не могу оторваться. Несмотря на всю злость, на ненависть, которая бурлит в моих жилах, я до рези в глазах вглядываюсь в мужчину. Рассматриваю рельефные мышцы, которые обтягивает свитер. Черный. Траур. По той. Другой.

– Рения. Уйди.

Тихий голос, а как по мне, щелчок хлыста в каждой букве. Перевожу взгляд на женщину, которая застыла в нерешительности и смотрит на меня. Словно не решается оставить наедине с чудовищем.

– Рения… – гортанный звук и короткая фраза на чужом языке.

А я моргаю, даю понять, чтобы подчинилась. Не хочу, чтобы из-за меня страдали невиновные.

Торопливые шаги и мы с Палачом остаемся одни в просторной кухне, только кажется, что Гун занимает собой все пространство, таранит, пробивает.

Напряжение искрит.

– И что же ты так отчаянно кричала? Повтори.

А я на его руку смотрю в кожаной перчатке, как сжимает пряжку ремня, и страх скользким гадом ползет вдоль позвонков, окольцовывает шею, как если бы эти крепкие пальцы действительно сомкнулись на моем горле.

– Я…

Пытаюсь вернуть себе голос, но тщетно. У Монгола сейчас взгляд другой, страшный, дикий, вскидывает покалеченную бровь нагло, с вызовом.

Изнутри поднимается злость, и я нахожу в себе силы ответить:

– Я тебе не нужна.

Прикусываю губы и лепечу:

– Вернее, я не та, кто тебе нужна…

Опять бровь со шрамом приподнимает, но взгляд не меняется. Прибивает меня странной фразой:

– Почему же не та?

– Я невеста Айдарова, но он не любит меня, я игрушка, прихоть, разовая…

Не успеваю договорить, два быстрых шага и Монгол нависает надо мной, наклоняет голову, всматривается в мое лицо, словно ищет ответы.

– Ошибаешься.

Одно слово и меня сшибает уверенностью интонаций.

– Так расскажи мне, что не хочешь быть отданной на заклание… Не хочешь стать моей…

Цедит зло. Еще два шага и Гун подхватывает меня, прижимает к стене. А у меня от силы, с которой он меня в себя вжал, кости хрустят.

Цепляет пальцами мой подбородок, не дает отстраниться. Смотрит в мои глаза.

– Бесовка.

Злое слово. И его губы набрасываются на мои, сминают в поцелуе...

Гнев поднимается в груди на себя за то, что откликаюсь и сердце трепещет, от того, что тосковала, но уже в следующее мгновение сознание проясняет мыслью, что я ничто для него!

Поднимаю руку и пытаюсь оттолкнуть, рычит зло в ответ, пригвождает мои запястья захватом к стене. Дергаюсь как ненормальная, пытаясь освободиться и с силой вонзаю зубы.

Отпускает мои губы, сам смотрит мне в глаза, а у меня поджилки трястись начинают от плотоядности взгляда, от хищного блеска.

– Ты даже не понимаешь, что ты сейчас делаешь, верно?

– Хочу избавиться от тебя!

– Плохая тактика. Ну и многое тебе успела открыть Рения, м?

Вроде просто спросил, но пальцы на моих запястьях прожигают кожу, обездвиживает, не дает продохнуть.