Наваждение Монгола (СИ) - Гур Анна

– Достаточно, чтобы я сопротивлялась тебе еще отчаяннее.

– Забавно. Но чем больше ты дергаешься, тем сильнее распаляешь.

Ухмыляется, а затем вдруг становится серьезным:

– Все же мне придется наказать тебя, Ярослава, чтобы ты наконец поняла – за каждое слово и каждый поступок необходимо нести ответственность.

Монгол не прощает оскорблений, он не спускает ошибок и, кажется, я перешла черту.

– И как же ты накажешь слабую девушку, а, Палач? Ты же привык карать, приводить приговор в исполнение. Что сделаешь, чтобы удовлетворить, наконец, свою месть?!

Дышу тяжело и опять срываюсь. Не выдерживаю того накала, который происходит между нами, и кажется, что мускусный запах мужчины отравляет изнутри.

Мне больно находиться рядом с ним. Больно от того, что не могу понять, почему испытываю такую ярость, обиду…

Я знаю, что такое, когда тебя не любят, знаю, каково это – быть тенью другой, оставаясь на вторых ролях.

Отец…

Он ведь предпочел меня не видеть потому, что я напоминала ему маму. Слишком похожа. Но с Монголом другое. Почему-то мне отчаянно хочется перестать быть для него всего лишь “невестой врага”, хочется стать чем-то большим, или хотя бы просто Ярославой, чтобы он видел во мне меня, а не инструмент, которым воспользуется для того, чтобы врага достать.

– Ну что же, ты узнаешь, Алаайа. Наказание не заставит себя ждать.

Отворачиваюсь, смотрю в противоположную стену. Не понимаю уже ничего. Видимо, сказывается напряжение последних недель, неведенье.

Опять заставляет посмотреть на себя.

– Хочешь ты того или нет, у тебя нет выбора. Ты принадлежишь мне, и как бы ни рыпалась, пора уже принять свою участь.

Улыбаюсь, из горла вырывается то ли всхлип, то ли смешок. Я на грани помутнения.

– Меня учили, что выбор всегда есть. Ты мучаешь меня. Держишь здесь, несмотря на то, что я рассказала тебе все. Я хочу узнать, что с моей семьей, хочу позвонить домой, понять, как там Мотя. Боже, неужели я прошу нечто невыполнимое?! Щепотка человечности, Монгол, и я сделаю все, что ты захочешь…

Прищуривается на последнем слове, крепкие пальцы скользят по моей щеке, размазывая слезы.

– Прямо-таки все?!

Не знаю, но мне, кажется, удается еще больше выбесить мужчину. Киваю.

– Ты сказал, что я сама отдам тебе то, что ты захочешь, так я готова. Я же с ума схожу! Пожалуйста. Должно же быть сердце в твоей груди, ты ведь знаешь, что когда болеет близкий, можно пойти на все…

Вскрикиваю и жмурюсь, потому что в следующую секунду огромный кулак летит в меня и прошибает стену рядом.

Один удар, второй, и я тихо скулю, где-то в глубине удивляясь, как Монгол до сих пор не проломил стену.

Трясусь. Чувствую, что меня отпускают, разлепляю глаза, чтобы столкнуться с тигриным взглядом варвара.

У него грудь вздымается, шрам побелел на смуглой коже. Росчерк на брови виден как никогда четко, и я понимаю, что такой след мог оставить нож.

– Ты меня путаешь с Айдаровым, Ярослава. Я не поддаюсь шантажу. Не торгуюсь и не иду на компромиссы.

Ухмыляется, кривит губы в наглой усмешке и проговаривает с иронией:

– Хотя, раз уж ты так отчаянно просишь моего внимания, у меня были весьма напряженные рабочие будни, так что сегодня вечером я планировал расслабиться, а ты… ты станцуешь для меня. Думаю, это будет неплохим наказанием и станет уроком.

У меня, наверное, челюсть отвисает и я в ужасе отвечаю:

– Я не буду тебя развлекать.

– У тебя нет выбора. Ты будешь танцевать, ведь ты сама сказала, что сделаешь все, чтобы получить информацию, так вот, я даю тебе шанс исполнить твое же желание. В чем проблема?

– Нет! – рявкаю зло, но натыкаюсь на иронию во взгляде Монгола. Желтоватые глаза пронизывают насквозь и до меня, наконец, доходит, что он делает ровно то, что я сама так рьяно предлагала секундами ранее, только я готова была отдать ему свою девственность, как того потребовал от меня Айдаров, а Монгол…

Черт возьми, у меня не хватает разума, чтобы понять, какую многоходовку он проводит не напрягаясь.

– Невероятно, – шепчу практически, – ты… ты…

Заглядываю в умные глаза мужчины, подаюсь вперед и Гун сам делает шаг назад.

– Урок жизни, Ярослава. Никогда ничего не проси и не предлагай торг… иначе, когда попросят, ты поймешь, что не готова исполнить свою часть сделки…

Накрываю лицо руками, тру сильно. Требуется несколько минут, чтобы понять, что именно палач сейчас провернул.

Отходит от меня, слышу, как откупоривает бутылку и наливает жидкость в стакан, отнимаю ладони от лица, стоит ко мне профилем и смотрит на картину, где изображен одинокий странник.

– Не позволяй отчаянию сломить себя, Алаайа, так можно наломать много дров. Сгоряча. Жизнь большая. Помни, что сделки с совестью слишком дорого обходятся. А теперь иди к себе.

– Ты ужасный человек.

Молча кивает, а я подхожу к нему и тяну за локоть, хочу, чтобы опять посмотрел на меня, понять его хочу.

– Каждый поступок имеет свою цену, – смотрит на меня сверху вниз, проводит пальцами по моему виску, цепляет прядку и заправляет за ухо.

– Мне кажется, я начинаю понимать тебя, Гун, во всяком случае уловила то, что ты мне сейчас показал.

– Иди к себе. Ярослава.

Опять отворачивается, подносит прозрачный бокал к губам, а я наблюдаю как при глотке кадык у него дергается.

Гнев нарастает как лавина. Дикая. Безумная.

– Я станцую для тебя.

Отнимает бокал, наклоняет голову к плечу, рассматривает меня отстраненно.

– Перестань относиться ко мне как к нашкодившему котенку! Я от своего слова не отступлюсь. А ты дашь мне позвонить домой!

Прищуривается, у нас взгляды скрещиваются подобно рапирам. Он давит, хочет, чтобы отшатнулась, убежала. Стою на своем. Мне большее нужно. Хочу его уважение, чтобы понял, что я не струшу, пойду до конца.

– Сегодня вечером жду тебя здесь. Не придешь, в твою комнату поднимусь я.

И такая решимость во взгляде, что я понимаю, если Гун поднимется, простыни окрасятся в алый на этот раз по-настоящему.

– Я приду… приду…

Шепчу еле слышно.

Разворачивается резко, выходит, хлопнув дверью, а я цежу проклятия, глядя на закрытую дверь, давясь рыданиями и понимая, что будь у меня в руке нож, я бы не сомневаясь вбила бы в его грудную клетку. Там сердца нет. Пусто… А я… я любви его хочу. Чтобы полюбил меня так же, как ту, по которой носит траур…

Поднимаюсь в свою комнату, занимаю себя книжкой, которую одолжила у Рении еще пару дней назад.

Смотрю на часы, наконец, иду в душ. Вода не помогает отогнать мысли, которые закручиваются в странный исковерканный жизненный путь Монгола.

Я вижу его мальчиком, обреченным быть сильным, чтобы сносить упреки сверстников в том, что он приблудыш.

Ведь, если он вырос в традиционном обществе, то сносить пришлось многое, вот почему Гун научился себя защищать, выбивать право на жизнь, на будущее, а потом полюбил.

Эта мысль ядовитой иглой пронизывает разум, в висках начинает ломить, следующий этап его судьбы – болезнь матери и проступок, за который его наказали со всей строгостью.

Ну и самое ужасающее, это потерять свою любовь. Рения сказала, что та девушка умерла у него на руках, значит…

Прикусываю губу, догадка оглушает.

Значит, Айдаров приказал убить ни в чем не повинную девушку тогда, когда Гун вышел из тюрьмы.

Внезапно меня словно сшибает, не знаю, что происходит.

Перед глазами возникают руки в крови, мужские, и снег… много снега, он падает с небес огромными хлопьями и девственно-белое полотно окрашивается в багрянец, а где-то вдали я слышу вой раненого зверя.

Потому что человек так кричать не может…

Поскальзываюсь, почти падаю, хватаюсь пальцами за кран и заворачиваю вентиль.

Слишком бурно фантазия, видимо, разыгралась, но я почему-то четко понимаю, что девушку убили на глазах у Палача ровно тогда, когда он ответил перед правосудием за то, что совершил…