Разрушенное святилище - Дэн Ченслор

Ортегиан подлетел к дверям и приложил ладонь к лицу птицы Харгред.

— Знаю, в Офире давно уже разработана магия, которая не разрушает стены. Очень дорогая, а, главное, надо долго упрашивать местных чернокнижников.

Замок щелкнул, и створка начала открываться.

— Ее и правда могу открыть только я, — пояснил Трибун. — Конечно, не потому, что я избран… Вернее, я избрал сам себя, когда поручил Гроциусу наложить на дверь новое заклятье…

Правитель на мгновение задумался, и Конан понял, о чем размышлял Ортегиан. Стал бы чародей помогать ему, имей тот сам хоть малейший шанс завладеть троном Валлардии? К несчастью для колдуна, люди не смогли бы принять в качестве своего короля живую голову. Трибун хоть и был безногим карлой, но все же почти походил на человека.

— И давно надо съездить в Офир, и понимаю, что пора, да все времени нет, — рассказывал Ортегиан, зажигая шандалы на стенах. — Так всегда бывает — навалятся срочные дела, а ты думаешь — ну потом, потом, а так и выходит, что до главного никак руки не дойдут.

Летающая Цестерца оказалась весьма неказиста.

Конан повидал много, и уже, казалось бы, не должен был ничему удивляться — а все же платформа не оправдала его ожиданий. На память пришли слова, которые любит повторять Корделия — сильный человек ничего не ждет, поэтому не бывает разочарован.

— Угу, — совсем по-простонародному подтвердил Трибун. — Снизу-то она кажется красивой. А здесь…

Цестерца представляла собой толстую гранитную плиту — грубо отшлифованную, и почти без отделки.

Сверху на ней угадывался герб Валлардии, и то, лишь если присмотреться как следует. То ли мастер решил, что негоже топтать патриотический символ, пусть и монаршими ногами, — то ли просто лень стало изображать то, чего и так почти никто не увидит.

— Про ее облик тоже есть легенда? — предположил Конан.

— А как же, — карла, кряхтя, взгромоздился на плиту.

Киммериец понял, что могущественная магия, окружавшая Цестерцу, частично лишала Ортегиана сил, поэтому, находясь рядом, тот не мог летать так же быстро и легко.

— Создайте правителя, а уж мифы вокруг нарастут сами, как грязь в купальне… Но чего же ты стоишь, Конан? Лезь сюда. Перила не предусмотрены, как и лестница.

Северянин взобрался наверх, а Трибун пояснил:

— Королей, конечно же, рабы поднимали на паланкине.

Киммериец выбрал место так, чтобы оказаться позади Ортегиана, и теперь ждал, что тот поднимет Цестерцу в воздух. Но правитель с мягкой улыбкой покачал головой.

— Попробуй ты, — молвил он.

Конан не имел ни малейшего представления о том, как управлять летающей платформой. Однако он почувствовал, что не время задавать вопросы. Северянин расслабился, ощутив, как все его тело открывается мирозданию. Его разум стал чист и прозрачен, и в нем осталось только одно слово:

— Небо!

Киммериец не мог сказать, как все произошло.

Тяжелая плита дрогнула, и внезапно воспарила под ними, так легко и свободно, словно совсем ничего не весила. Массивная створка затворилась сама собой, пропустив их, замок щелкнул, и птица Харгред провожала Цестерцу немигающим взглядом.

— Что в этом сосуде? — спросила Корделия.

По взгляду, которым угостил ее чародей, можно было прочитать ответ:

Ничего такого, что ты бы смогла понять.

Над низким алхимическим столом, черным от капель пролитой кислоты и изгрызенным повсюду осколками заклинаний, которые порой вырываются из сосуда даже у самого опытного чародея, — поднималась узкая прозрачная колба, наполненная густым туманом.

— Все же удалось отколоть кусочек барьера? — спросил Конан.

Гроциус улыбнулся, как специалист, получивший похвалу от такого же знатока.

— Уверяю, это было совсем непросто, — отвечал он. — Будь у меня руки, я наверняка лишился бы их — возможно даже, вместе с плечами и кусками торса. Как видишь, дорогая Корделия, в том, что у тебя нет тела, есть и свои преимущества — ты не можешь потерять его снова…

Ни Конан, ни аквилонка — к радости для себя — не могли похвастать таким преимуществом, поэтому колба с клубящимся туманом не вызывала у них такого же восторга, как у чародея.

— Я принес в жертву четырех грифонов, — продолжал Гроциус. — Каждый из них перед этим сожрал трех девственниц. Возможно, с девицами-то и вышел перебор, — взрыв был таким сильным, что сжег всех моих учеников, которые сопровождали меня… Жаль, я потратил много времени, пытаясь научить их основам магии. К счастью, остались другие.

Туман в колбе начал темнеть, как предгрозовое небо.

Чародей пояснил:

— Некоторые верят, что могущественные чары раскрывают свои тайны лишь тем, кто готов пожертвовать ради этого чем-то важным… Или кем-то. Поэтому, дорогая Корделия, пожалуйста, держитесь подальше.

Конану он этого не предложил, как и дорогим не назвал.

Облачка тумана сгустились в хрустальных объятиях колбы, вспыхнули и превратились в оскаленный белый череп, который, сверкнув обсидиановыми глазницами, оскалился в зловещей гримасе.

Корделия испуганно вскрикнула, — поскольку именно этого от нее ждал Гроциус, что же до киммерийца, то он знал, — зловещее изображение появилось не внутри колбы, а на ее стенках. Этот нехитрый фокус сотворил сам, колдун, чтобы произвести впечатление на зрителей.

— Ты когда-нибудь пытался изучать магию, Конан? — спросил Гроциус, поднимая со стола большую реторту, наполненную темной бурлящей жидкостью. Она кипела, хотя все горелки оставались потушенными, и Конан понял — перед ними кровь алой вивверны, которая начинает бурлить, только соприкоснувшись со стеклом.

— Нет, — отвечал киммериец. — И сомневаюсь, что у меня есть к этому задатки.

— Напрасно, — заметил Гроциус, и северянин к своему удивлению понял, что чародей сказал это не из желания польстить своему собеседнику (а царедворцы делают это, как известно, почти по привычке, вряд ли осознавая, кому и какие делают комплименты). — Я чувствую в тебе большую жизненную энергию…

Кровь вивверны вскипела, и колба начало плавиться. Прежде, чем магическая жидкость пролилась, Гроциус поднес ее к большой чаше, в которой уже лежали череп балакра и три пера феникса. Крупная капля расплавленного стекла упала на них, заставив сразу же почернеть, а затем и вся жидкость обрушилась в широкий сосуд сверкающим водопадом.

— Эта черта столь редко встречается в людях, — продолжал чародей, — что при обучении колдовству ей почти не уделяют внимание. И правда, нет смысла требовать у ученика качеств, которых нет почти ни у кого. Однако такой подход приводит к…