Бродяга. Путь ветра - Владислав Четырко

— Красивая, — вздохнула Лиу, зачарованно разглядывая розу.

— Ты тоже, — улыбнулся в ответ Ян…

Костерок — маленький, живой, задорный — был в этом городе первым за год. И хотя теперь можно было бы заночевать в любом доме, с площади уходить не хотелось. Потрескивала смола, отдавая тепло; отступала, пятясь от пляшущих языков пламени, темнота, и живым золотом переливался металл диковинной розы. На стенах домов танцевали тени — дрожащая косая полоса столба, размытые узоры решетчатой ограды… И две фигуры — они сидели, обнявшись, у самого костра, и их силуэты без стеснения заняли весь фасад ратуши.

Оба устали — так, как устает человек, целый день занимавшийся нелегкой, но любимой работой. Их согревало тепло огня — и осознание успеха. И сами собой забылись Орден и обруч, долг и Дорога — остался лишь человек, находящийся рядом, и чувство тихой радости.

Щека коснулась щеки.

Почти нашли друг друга губы, ничего не забывшие за шестнадцать лет.

Почти.

Ян и Лиу отстранились одновременно, ничего не сказав друг другу.

«Не будет откована заново», — вспомнил Ян, и показалось, что Лиу подумала о том же.

— Ничего уже не вернуть, — промолвила она, не отрывая взгляда от пламени.

«Не вернуть», — молча подтвердила дорога, что наутро повела Бродягу прочь из оживающего Рой-Фориса. Погони он не опасался.

Даже немного жалел, что, обернувшись, не встретит огненно-рыжего взгляда.

Ян не любил осень. Ночные холода, солнце за плотным одеялом облаков, затяжные промозглые дожди, обращающие всякий путь, кроме редких мостовых, в чавкающую голодную грязь… Не в радость все это человеку, живущему Дорогой. Но есть в самом начале осени пора, когда лето, уже шагнув за дверь, оглядывается, и под его взглядом увядание выглядит зрелостью, а ржавчина опавшей листвы — позолотой.

Он сидел, привалившись к стволу липы на самом краю поляны. Листва, лишь самую малость тронутая желтизной, просеивала солнечные лучи, роняя их на травяной пятачок, уже принявший первые увядшие листья. Алые жуки-солдатики деловито сновали меж стеблей, занимаясь чем-то, лишь им самим понятным. Куда-то спешили, что-то искали…

По крайней мере, они, кажется, находили.

А Ян — нет, хотя и перебирал одно за другим места, где «все началось». Такие, как эта поляна, где так давно (и так недавно) Бродяга остановился, чтобы осмотреть спасенную от костра ведунью… Где впервые услышал ее Имя, с тех пор не дающее покоя даже во сне.

Куда дальше?

Поляна, где они впервые встретились с Тенью — и где Мари впервые поблагодарила его?

Берег реки, где с Тенью было покончено?

Или… пепелище Дома?

Вспоминая одно место за другим, Бродяга не мог отделаться от ощущения: он ничего не найдет и там. Что тогда?

В Сероземье? На Архипелаг? В Айдан-Гасс, на ту сторону Моря Семи Ветров?

Сон накрыл его легким, как веяние ветра, покрывалом, отогнав назойливые мысли раньше, чем они переросли в отчаяние.

Пробуждение было быстрым, но на удивление спокойным.

На поляне кто-то появился.

Обруч не поднимал тревоги — вновь прибывший врагом не был. Просто сообщил Бродяге, что одиночество его нарушено.

Ян приоткрыл глаза, глядя сквозь ресницы — и увидел шагах в трех человека.

Тот был молод — или очень моложав. Странная поза, на вид весьма неудобная — полуприсев, одна нога чуть впереди, — вовсе не отягощала его, и руки готовы были взметнуться в небо крыльями. Тонкие губы — в чуть лукавой, но беззлобной улыбке. Странно только, что глаза не улыбались вовсе — улыбка гасла, не достигнув их. И это было даже заметнее того, что они разного цвета: карий и зеленый…

— Чутко спишь, Бродяга, — уважительно отметил он, опуская руки и выпрямляясь, и Ян понял: не взлетать собрался странный незнакомец — напротив, только что опустился.

— Привет… Тьери? — слова Яна были вопросом лишь наполовину: Линн упоминал о знакомом Всаднике, причем только об одном.

— Привет, Ян, — вновь прибывший закончил движение и сел на траву напротив, подобрав под себя ноги. — Раз мы друг друга узнали, знакомиться незачем, и можно сразу — о деле. Линн просил найти тебя. Просил передать два слова: «Мари нашлась».

Поляна поплыла перед глазами — то ли от неожиданной вести, то ли от резкого подъема.

— От себя добавлю: ты сберег бы кучу сил и времени, назови ты Линну ее Имя — или хотя бы просто имя. Он — да и я — знаем ее давно… — говорил в это время Тьери. Словно только заметив движение Бродяги, он поднял руку и добавил другим тоном: — Да сядь ты, сядь… Сейчас бежать никуда не надо.

Ян послушно сел, переводя дыхание. Всадник продолжил с прежней неспешностью:

— Где-то через неделю после начала твоего поиска я навестил Линна и Гленну. Мы очень редко виделись последнее время, и новостей накопилось много. Кузнец очень любит тебя, Ян, — не меньше, чем родных сына и дочь. Так что и о тебе я услышал немало. Это — вдобавок к легендам, которые прорастают по твоим следам, как грибы. Только ведь не все становится частью легенды, верно?

Тьери сорвал сухой стебель и сунул его меж зубов. Повеяло горелой травой. Ян не отвечал — слова куда-то пропали, их не хватало даже на самые простые вопросы. Собеседник его смотрел в небо, продолжая:

— Нигде не слышал о том, чтобы у Бродяги-с-Обручем была спутница. Ты всегда один, приходишь ниоткуда, уходишь в никуда, и серый плащ заметает твой след… Кстати, плащ бродяжий мне знаком с детства. А у тебя его сейчас, вижу, нету…

— Где Мари сейчас? Что с ней? — перебил гостя Ян, мало заботясь о вежливости.

— У Гленны и Линна дома, — с видимой неохотой проговорил Всадник. — Мы встретили ее через пару недель после того, как ты ушел. В самом Кэйм-Батале. Линн пытался связаться с тобой — не нашел и следа. Прости, но я не могу рассказать много — она просила меня… Хочет поговорить с тобой сама.

«Друг моего друга — мой друг», — говорят в Айдан-Гассе, и говорят не зря. Отчего ж в голосе Тьери, друга друзей Бродяги, слышен такой холод? Ян встретил и удержал взгляд немигающих разноцветных глаз: улыбки там не было. А что было?

Не враждебность, нет.

Отчуждение.

Тьери развел руками:

— Не мне тебя судить… не до конца ведь понимаю. Если б считал подлецом — скрывать не стал бы. Вызвал бы на поединок. Хотя и знаю, что даже Всаднику против Бродяги пришлось бы туго.

Глубоко вздохнув, Тьери добавил с чувством, странно напомнившим обиду:

— Я бы от нее не ушел.

Ян промолчал…

Попрощались сухо, так и не подав друг другу руки. Яну хотелось поблагодарить Всадника за добрую весть — и в то же время не хотелось говорить вообще. Тьери шагнул с обрыва, раскинув руки, на ходу ставшие крыльями. Золотом сверкнула чешуя резко вытянувшегося тела — тела, которое никакие крылья не подняли бы в небо без легендарной драконьей магии.