Второе кольцо силы - Карлос Кастанеда

– Нагваль сказал, что воин без формы начинает видеть глаз. Закрывая глаза, я постоянно видела его перед собой. Это было так плохо, что я больше не могла отдыхать: глаз следовал за мной повсюду, куда бы я ни пошла. Я чуть не сошла с ума. В конце концов, видимо, я стала привыкать к нему. Сейчас я даже не замечаю его, потому что он стал частью меня.

Бесформенный воин использует этот глаз, чтобы приступить к сновидению. Если ты не имеешь формы, то тебе не нужно засыпать, чтобы делать сновидение. Глаз перед тобой всякий раз тянется туда, куда ты хочешь отправиться.

– Где именно этот глаз, Горда?

Она закрыла глаза и провела рукой из стороны в сторону прямо перед своими глазами, очертив размер, равный ширине своего лица.

– Иногда этот глаз очень маленький, а иной раз – огромный, – продолжала она. – Когда он маленький, то сновидение бывает точным. Когда он большой, то сновидение подобно полету над горами, тогда деталей не увидишь. Я еще не делала достаточно сновидений, однако Нагваль сказал мне, что этот глаз является моей козырной картой. Однажды, когда я стану по-настоящему бесформенной, я больше не буду видеть глаз; он станет ничем, как и я, и все же будет существовать как союзник. Нагваль сказал, что все просеивается через нашу человеческую форму. Если мы не имеем формы, то ничто не имеет формы, но в то же время все присутствует. Тогда я не могла понять, что имелось в виду, но теперь вижу, что он был абсолютно прав. Союзники – это только присутствие, так же как и глаз. Но сейчас этот глаз для меня все. Теоретически, имея его, я способна вызывать свои сновидения даже в состоянии бодрствования. Но пока я не смогла сделать этого. Видимо, как и ты, я немного упряма и ленива.

– Как ты выполнила полет, который показывала мне сегодня вечером?

– Нагваль научил меня, как использовать свое тело для выделения света. Ведь мы так или иначе являемся им, так что я выделяла искры и свет, а они притянули линии мира. Как только я увидела одну, было легко прицепиться к ней.

– И как ты прицепилась?

– Я схватила ее.

Она сделала жест руками. Сложив их клешней, она соединила запястья, образовав нечто вроде чаши с обращенными вверх скрюченными пальцами.

– Ты должен схватить линию, как ягуар, – продолжала она, – и никогда не разделять запястья. Если ты сделаешь это, то упадешь и свернешь себе шею.

Она сделала паузу, и это заставило меня взглянуть на нее в ожидании дальнейших объяснений.

– Ты мне не веришь, что ли? – спросила она.

Не давая мне времени на ответ, она села на корточки и вновь показала свои искры. Я был спокоен и собран и все свое нераздельное внимание сконцентрировал на ее действиях. Когда она щелкала пальцами, раскрывая их, каждое волокно ее мышц сразу же напрягалось. Это напряжение, казалось, фокусировалось на кончиках ее пальцев и проецировалось наружу как лучи света. Влага на них фактически была носителем какой-то энергии, эманировавшей из ее тела.

– Как ты это делаешь, Горда? – с искренним изумлением спросил я.

– Сама не знаю. Я просто делаю, и все. Я уже делала это много-много раз, и все же не знаю, как это у меня получается. Когда я хватаю один из этих лучей, я чувствую, как что-то тянет меня. Я и вправду ничего не делаю, только позволяю линиям, которые схватила, тянуть меня. Когда я хочу вернуться назад, то чувствую, что линии не хотят отпускать меня, и впадаю в панику. Нагваль сказал, что это моя наихудшая черта. Я бываю такой перепуганной, что когда-нибудь искалечу свое тело. Но я надеюсь, что скоро стану еще более бесформенной, и тогда не буду пугаться. Так что, если я до того дня продержусь, со мной все будет в порядке.

– Тогда расскажи, Ла Горда, как ты позволяешь линиям тянуть тебя?

– Мы опять вернулись к тому же. Я не знаю. Нагваль предостерегал меня, что ты вечно хочешь знать вещи, которые узнать нельзя.

Я пытался объяснить ей, что меня интересует только порядок действий. Я действительно отказался искать у них каких бы то ни было объяснений, так как эти объяснения все равно ничего мне не давали. Совсем другое дело – описание необходимых шагов.

– Как ты научилась позволять своему телу держаться на линиях мира?

– Я научилась этому в сновидении, – сказала она. – Но я действительно не знаю как. Для женщины-воина все начинается в сновидении. Как и всех нас, Нагваль учил меня, что сначала нужно посмотреть на свои руки во сне. Я не могла найти их вообще. В моих снах у меня не было рук. Несколько лет я безуспешно пыталась найти их. Обычно каждую ночь я приказывала себе найти руки, но все было напрасно. Я никогда ничего не находила в своих снах. Нагваль был беспощаден со мной. Он сказал, что я должна или найти их, или погибнуть. Поэтому я соврала ему, что нашла руки. Нагваль не сказал тогда ни слова, но Хенаро бросил свою шляпу на пол и начал плясать на ней. Он погладил меня по голове и сказал, что я действительно великий воин. Чем больше он расхваливал меня, тем хуже я себя чувствовала. Я была уже готова рассказать им о своей лжи, как вдруг сумасшедший Хенаро направил на меня свой зад и издал такой громкий и долгий звук, какого я никогда не слышала. Он практически оттолкнул меня им. Это было похоже на горячий и вонючий ветер, омерзительный и зловонный, и очень похожий на меня. Нагваль трясся от хохота.

Я убежала в дом и спряталась там. Тогда я была очень толстой. Я привыкла есть много, и у меня были обильные газы. Поэтому я решила некоторое время не есть ничего. Лидия и Хосефина помогали мне. Я ничего не ела двадцать три дня и однажды ночью я нашла свои руки во сне. Они были старыми и зелеными, но они были моими. Так что начало было положено. Остальное было легко.

– А что было «остальное», Горда?

– Следующее, чего хотел от меня Нагваль, – попытаться найти в своих снах дома или постройки и смотреть на них, стараясь не разрушить эти образы. Он сказал, что искусство сновидящего заключается в удержании образов своего сна. Потому что так или иначе мы занимаемся этим всю нашу жизнь.

– Что под этим подразумевалось?

– Мы, как обычные люди, удерживаем образ того, на что смотрим. Нагваль сказал мне, что мы делаем это, но не знаем как. Мы просто делаем; наши тела делают это. В сновидении мы должны делать то же самое, только