Чернобыль. Большая ложь - Алла Ярошинская

Это последнее предложение Сахарова о размещении ядерных реакторов под землей вызывает волну справедливой критики со стороны экологов и общественности – реакторы могут протекать, тогда под угрозой заражения окажутся все подземные воды, которые соединены с Мировым океаном.

Так что безусловно только одно: выживая после Чернобыля, человечество отныне и всегда будет взвешивать на чашах весов Жизнь и Реактор.

Глава 12 ПРИК Ю РИВАЮТ ЛИ МЛАДЕНЦЫ ЧЕРНОБЫЛЯ?

На первый взгляд, в том, что международный Сахаровский конгресс, посвященный 70-летию со дня рождения отца советской водородной бомбы, ставшего позже первым в СССР адвокатом запрета ядерного оружия, выбрал для обсуждения в числе других тему «Глобальные последствия Чернобыльской катастрофы и будущее ядерной энергетики», не было ничего необычного. Он проходил 21–25 мая 1991 года в Москве.

Это была особенная дата – прошло почти полтора года со дня внезапной смерти одного из самых известных советских академиков-диссидентов. Я хорошо помню последний вечер с Сахаровым, когда мы, члены Межрегиональной группы депутатов, – первой оппозиционной в советском парламенте, – допоздна обсуждали документы, с которыми собирались выступить на очередном заседании парламента в Кремле. Андрей Дмитриевич выглядел уставшим, и порой казалось, что он дремлет. Но это было обманчиво. Как только он был не согласен с выступающим, тут же начинал активно вступать в диалог.

На самом деле он уже несколько дней болел, но и слышать ничего не хотел о том, чтобы остаться дома. Накануне мы уединились с ним на задней скамье сессионного зала, и я передала ему пачку писем поддержки от моих избирателей. Он был благодарен (его все еще травила леворадикальная коммунистическая печать). А когда после нашего разговора он встал и, растерянно оглядываясь по сторонам в поисках своего места, направился не в ту сторону, я помогла ему сориентироваться. Тогда я подумала, что ему совсем худо, и робко сказала, что, может, ему лучше все же пойти домой отлежаться.

А он не только не пошел домой, но остался и на вечернее заседание Межрегиональной группы, лично правил документ, который мы готовили к следующему дню. Разошлись поздно, а утром нас всех оглушила весть – Сахаров умер!

Так что конгресс этот был особым, сахаровским, но уже без Сахарова. И так важно было, чтобы на нем сохранился сахаровский дух.

Среди его участников были «звезды» советской и зарубежной науки, коллеги и друзья академика: директор Института физики Леонид Келдыш, председатель Национального собрания Чехословакии Александр Дубчек, доктор Стэнфордского университета Сидней Дрелл, президент Португалии Марио Суарес, итальянский писатель Витторио Страда.

Оргкомитет конгресса возглавляла вдова академика Елена Боннэр. Заявленная на конгрессе тема Чернобыля, безусловно, привлекла к себе внимание специалистов, и особенно миллионов людей, проживающих в зонах поражения. Результатов дискуссии, освященных именем академика Сахарова, которое ассоциировалось, прежде всего, с бескомпромиссностью, ждали с особой надеждой. Ведь пять лет прошло после взрыва, а всей правды о Чернобыле мы всё еще не знали.

Несколько удивляло, что приглашения в качестве экспертов получили всего трое советских ученых. Остальные тринадцать – из других стран. Но предполагалось, эта странность – ведь кто же должен знать чернобыльские проблемы лучше нас самих? – будет компенсирована компетентной независимостью суждений западных экспертов. Это было тем более важно, что в то же самое время в Вене проходило заседание ООН, на котором делали доклад эксперты из МАГАТЭ по результатам своей работы в зонах чернобыльской катастрофы. И далеко не со всеми ее выводами в России, на Украине и в Белоруссии были согласны.

На первом же пленарном заседании конгресса по теме Чернобыля у тех, кто хоть немного владел информацией, крайнее недоумение вызвал доклад профессора Гарвардского университета Ричарда Вильсона. Вначале он сказал о том, что «мы лишь через четыре месяца после взрыва получили информацию с Украины», что «Легасов не дал нам всей информации», что «я не врал, но я не говорил всей правды». Потом сообщил, что западные ученые, узнав подробности о Чернобыле только в 1988 году, «получили большой шок», что «полная информация не опубликована даже в 1990 году», что «покров тайны вызывает недоверие». Сказав все это, тем не менее, профессор Вильсон затем «остроумно» сравнил последствия чернобыльской катастрофы с эффектом от курения («20 рэм равносильно выкуриванию 20 тысяч сигарет»). Далее он успокоил нас, что «пожары в Кувейте хуже по своим последствиям, чем Чернобыльская авария», а также сравнил радиационную катастрофу с наводнением в Бангладеш. И в заключение рекомендовал всем нам «чаще бывать на свежем воздухе».

Вдобавок профессор продемонстрировал счетчик Гейгера, заметив попутно: «Мы были в Чернобыле на станции. Он еще тикает, сохранилась остаточная радиоактивность», что повергло присутствующих в полный шок. (Правда, позже пояснил, что, мол, радиации в счетчике нет, в зале – тоже, «это было ошибкой переводчика».)

С трибуны конгресса то и дело звучали нарекания западных ученых о том, что они не обладают достаточной информацией, что в основу их выступлений положены не собственные выводы, а заключения других, в том числе и советских ученых. А в зале сидели и слушали эти беспомощные заявления другие ученые – парламентские эксперты, которые несколько лет занимались исключительно проблемами Чернобыля и обладали самой обширной информацией о различных аспектах последствий взрыва. Но слова никто им не предоставил. Ситуация, прямо скажем, парадоксальная.

Не потому ли, что, как бы программируя именно такой ход событий, вдова академика Сахарова Елена Боннэр в своем выступлении процитировала слова из отчета комиссии МАГАТЭ: «стресс и неуверенность в политическом будущем – вот причины заболеваний»? И это уже ей вторил в своем докладе Ричард Вильсон: «Риск облучения невелик, однако больше риск, связанный со стрессом и покровом тайны».

Казалось, правозащитница Елена Боннэр взвалила на себя непосильную ношу ядерного лоббиста. Хотя по всей логике вещей все должно было быть как раз наоборот. Мы не понимали, зачем ей это надо и что вообще происходит на сахаровском конгрессе.

Скандально-безответственный доклад Вильсона бурно дискутировался в перерывах между заседаниями конгресса, в его кулуарах. Ни депутаты академик Юрий Рыжов и писатель Алесь Адамович, ни профессор Анатолий Назаров – никто не ведал, как же так случилось, что ни один из тех, кто обладает достаточно полной и достоверной информацией о последствиях катастрофы, не был допущен и близко к трибуне сахаровского конгресса. У кого-то с горечью сорвалось: «Воланд снова правит бал». Кто-то предложил в знак протеста покинуть заседание, но большинство отвергло это предложение: надо идти и работать в группах, найти способ доказать приглашенным западным экспертам всю ошибочность их представлений о благодати на постчернобыльских территориях. А уж если не удастся – тогда и сделать особое заявление для прессы.

В перерыве я высказала Елене Боннэр опасения: если то, что вещали о последствиях Чернобыля западные ученые, будет положено в основу рекомендаций, скомпрометируется имя Сахарова. Ведь Ричард Вильсон едва ли не один к одному говорил то, что пять лет мы слышали у себя дома от официальной медицины. Хотя спустя пять лет, под грузом очевидных фактов, даже сам академик Ильин вынужден был признать, что полутора миллиона детей, которые испытывают ежедневно на себе воздействие малых доз радиации «сегодня в таком состоянии, которое вызывает опасения». Однако Боннэр, смутившись, как мне показалось, ответила: «Ну надо же кому-то верить!» Да, надо. Люди и врачи в зоне верят прежде всего собственным глазам и собственным результатам исследований, а не байкам о сравнении глобальных последствий катастрофы с эффектом от курения (неужели более полутора миллиона детей тоже прикуривают? Или прикюривают?), даже если эти байки заокеанские.

Нет, я не была против того, чтобы свою точку зрения высказали западные ученые, наоборот, я обеими руками – за. Но я также и за то, чтобы мы наконец начали уважать прежде всего самих себя. Почему в такой огромной стране организаторы конгресса, будучи хорошо осведомленными о том, что на самом деле происходит на зараженных территориях (а беседа об этом состоялась у меня с супругой бывшего президента США Розалин Картер по ее просьбе именно на квартире Елены Боннэр и при ее участии), не нашли не зависимого от официальной медицины советского ученого, который бы компетентно и авторитетно сделал доклад о катастрофе в Чернобыле на основании собственных исследований и выводов? Такие люди, слава Богу, у нас есть.

То, что произошло с оценками Чернобыля вообще, меня не удивляет: проядерная лоббистская война против жертв Чернобыля ведется давно. И у нас, и в проядерных кругах за рубежом. Удивило другое: такая же беспардонная попытка была сделана на Сахаровском конгрессе! И именно это было неожиданным и обидным.