Чернобыль. Большая ложь - Алла Ярошинская

Оказывается, еще в 1967 году народному хозяйству страны предлагалось три варианта реактора: РБМК-1000, газового – РК-1000 или реактора ВВЭР-1000. Технико-экономические показатели первого варианта были самыми плохими. Зато состояние разработки и поставок оборудования – гораздо лучше остальных. Поэтому первоначальное решение о применении газографитового реактора было отменено и принято другое, роковое – РБМК-1000.

В своем докладе комиссия Штейнберга приводит десятки пунктов нарушений „Правил ядерной безопасности атомных электростанций“ и „Общих положений обеспечения безопасности атомных электростанции при проектировании, строительстве и эксплуатации“. И вот печальный вывод: „Приведенный набор негативных свойств реактора рассматриваемого типа скорее всего предопределяет неизбежность аварийной ситуации, а вовсе не свидетельствует об их исключительности при крайне маловероятном сочетании порядка и режима эксплуатации персоналом энергоблоков. <…> Разработчикам характеристики реактора, опасные последствия их проявления и пути повышения безопасности реактора РБМК-1000, видимо, были понятны до аварии. Это подтверждается тем, что уже через полтора месяца после аварии были названы первоочередные технические меры для повышения безопасности РБМК-1000… Очевидно, что сущность этих мероприятий неадекватна официальной версии о том, что причины аварии кроются только в ошибках персонала“. За что же, спрашивается, в таком случае отсидели в тюрьме несколько человек этого самого персонала?

Как же так получилось, что в МАГАТЭ пошла односторонняя информация? Были ли ученые, специалисты, которые понимали и указывали на конструктивные ошибки реактора типа РБМК-1000? Кроме А. А. Ядрихинского, который стал предтечей этой версии, именно на это уже после аварии указала 5 мая 1986 года межведомственная комиссия под председательством нового заместителя министра среднего машиностроения СССР А. Г. Мешкова.

Еще на неделю раньше, 1 мая 1986 года, со своей версией аварии, которая „обусловлена не действиями обслуживающего персонала, а конструкцией активной зоны и неверным пониманием нейтронно-физических процессов, протекающих в ней“, обратился к директору Института атомной энергии имени Курчатова начальник группы по надежности и безопасности АЭС В. П. Волков. Такое же письмо он написал и в адрес руководства страны 9 мая. Да кто их, эти тревожные письма, там читал?

О конструктивных недостатках реактора направила дополнение к акту расследования аварии и группа специалистов Минэнерго СССР.

А завершилось все это тем, что, несмотря на то что на двух заседаниях межведомственного научно-технического совета 2 и 17 июня 1986 года (уже после катастрофы) под председательством академика А. П. Александрова были продемонстрированы конструктивные недостатки реактора, их не приняли в должной степени во внимание. Практически все причины аварии были сведены исключительно к ошибкам персонала. Эта позиция и стала официальной. Она же пошла и в МАГАТЭ от имени СССР. И могло ли быть иначе: Александров против Александрова?

В „Литературной газете“ 17 мая 1989 года был опубликован чрезвычайно интересный диалог-расследование политического обозревателя Игоря Беляева „По тому ли пути?“. Его собеседник В. А. Бобров, исполняющий обязанности начальника лаборатории государственной экспертизы изобретений ЦНИИ-атоминформ, рассказывал о том, почему реактор РБМК-1000 не был зарегистрирован как изобретение. Авторами заявки выступили тогда директор Института атомной энергии академик А. П. Александров и другие сотрудники. „В 1967 году первый вариант заявки (полторы страницы машинописного текста без формулы изобретения и чертежей) я возвратил авторам на переоформление. Затем началось невероятное. Переоформленная заявка на РБМК от 6.10.67 г. еще не была рассмотрена, а уже всего через месяц, 10 ноября 1967 года, академик А. П. Александров объявил в газете „Правда“ (статья „Октябрь и физика““) „что советским ученым удалось решить задачу повышения экономичности атомных электростанций“. Хотя „одной из причин непризнания конструкции изобретением было отсутствие промышленной полезности способа снижения стоимости электроэнергии путем использования РБМК с допотопным КПД – всего около 30 процентов“. Именно эту причину отказа оспаривал заявитель после его силового внедрения, в атомную энергетику в 1973 году. Напомню: на Ленинградской АЭС, там, где впоследствии произошло несколько аварий, которые скрыли. Утверждение академика А. П. Александрова о якобы „передовом техническом уровне“ реактора РБМК оказалось несостоятельным, так как Государственная патентная экспертиза тоже не признала этот реактор изобретением в СССР».

Академику Александрову все же удалось навязать широкомасштабное внедрение своего детища в народное хозяйство страны. В очередную пятилетку 1971–1975 годы две трети мощностей АЭС планировались именно с этими опасными реакторами.

Недавно в своем архиве я нашла любопытный документ, относящийся к периоду строительства Чернобыльской АЭС. Оказывается, еще на том этапе здесь многое шло вкривь и вкось (впрочем, как почти везде в СССР). «Секретно. Подлежит возврату в общий отдел ЦК КПСС. Комитет государственной безопасности СССР. 21.02.79 г. О недостатках в строительстве Чернобыльской АЭС. По имеющимся в КГБ СССР данным, на отдельных участках строительства второго блока <…> имеют место факты отступления от проектов, а также нарушения технологии строительных и монтажных работ, что может привести к авариям и несчастным случаям. Колонны каркаса машинного зала смонтированы с отклонением от разбивочных осей до 100 мм, между колоннами в отдельных местах отсутствуют горизонтальные связи. Стеновые панели уложены с отклонением от осей до 150 мм. Раскладка плит покрытия произведена с отступлением от предписания авторского надзора. <…> Во многих местах повреждена вертикальная гидроизоляция… [это] может привести к проникновению грунтовых вод в помещение станции и к радиоактивному заражению окружающей среды. <…> При укладке особо тяжелого бетона были допущены перерывы в бетонировании, что привело к образованию раковин и расслоению фундамента. <…> Председатель комитета Ю. Андропов».

Несмотря на то что речь здесь идет о втором блоке, у меня нет никакого сомнения, что то же происходило и на всех остальных. За почти пятнадцать лет работы журналистом отдела промышленности и капитального строительства областной газеты я приобрела в этом плане богатый опыт, напечатала (иногда с большим трудом, с последующими вызовами в обком партии на ковер, выговорами и даже судебными преследованиями) немало статей о советском партийном очковтирательстве и разгильдяйстве. Но вот в случае с Чернобыльской АЭС (как, впрочем, и с другими) даже «железный» Андропов с КГБ не помогли.

Из доклада комиссии Госпроматомнадзора СССР «О причинах и обстоятельствах аварии на 4-м блоке Чернобыльской АЭС 26 апреля 1986 года»: «Персоналом действительно были допущены нарушения технического регламента. Часть этих нарушений не оказала влияние на возникновение и развитие аварии, часть позволила создать условия для реализации негативных проектных характеристик РБМК-1000. Допущенные нарушения во многом определяются неудовлетворительным качеством эксплуатационной документации и ее противоречивостью, обусловленной неудовлетворительным качеством проекта РБМК-1000. Персонал не знал о некоторых опасных свойствах реактора и, следовательно, не осознавал последствий допускаемых нарушений. Но это как раз и свидетельствует о недостатке культуры безопасности не столько у эксплуатационного персонала, сколько у разработчиков реактора и эксплуатируемой организации».

В докладе комиссии приводится интересный факт, как отреагировали проектировщики на аварию на АЭС «Три Майл Айленд» (США). Они меньше всего пытались обвинить персонал, потому что инженеры «могут анализировать первую минуту инцидента несколько часов или даже недель для того, чтобы понять случившееся или спрогнозировать развитие процесса при изменении параметров». А оператор должен «описать сотни мыслей, решений и действий, предпринимаемых в течение переходного процесса». Эдвард Р. Фредерик, американский оператор, принявший ночью 28 апреля 1979 года ошибочные решения, но не преследовавшийся за них, писал: «Как бы я желал вернуться и изменить эти решения. Но это не может быть переделано, и не должно случиться снова; оператор никогда не должен оказаться в ситуации, которую инженеры предварительно не проанализировали. Инженеры никогда не должны анализировать ситуацию без учета реакции оператора на нее».

Главная причина, приходит к выводу комиссия Н. А. Штейнберга, не в ошибках персонала. Не в его каких-то психологических или профессиональных проблемах. Любая другая бригада в любом другом составе ничего не могла бы изменить. Авария – вольно или невольно – была запрограммирована.