Черная кровь - Святослав Логинов

* * *

Тейко попал в тот отряд, которому выпало спуститься в речное русло со стороны Великой. Он шел, мрачно предвкушая, как посчитается с проклятым мангасом (приговор рода есть приговор рода, но ему, Тейко, думать по-своему никто не запретит!), как в одиночку завалит диатриму, и как сородичи воздадут ему хвалу. И Уника… вот тогда-то несчастная мангаска поймет, какой дурой была, им, Тейко, пренебрегая! Поймет, да поздно будет!

Он на нее и смотреть не станет. Зачем ему такая?.. Мало ли пригожих девок в роду. А уж вдовы из-за него и вовсе передерутся. Это же понимать надо: каждой лестно, чтобы не корявый какой сучок к ней вперся, а он, Тейко, молодой, красивый, с клювом добытой диатримы…

Тейко еще не успел придумать, на какое место он сумел бы пристроить громадный клюв длиной в локоть взрослого мужчины, когда отряд остановился.

Здесь, под откосом, у людей были кое-какие преимущества. Во-первых, диатримы не так ловко лазили вверх-вниз, как бегали по ровному месту; во-вторых, достать человека клювом на крутизне птицам было вовсе не просто; в третьих, бить птицам по ногам здесь было куда сподручнее, нежели на равнине. Поэтому Бойша и отправил на обрывы всего сотню охотников, оставив для сражения на равнине две.

Хвороста натаскать успели самую малость. Наверху завопили, загомонили карлики и заорали их птицы. А потом все вокруг внезапно осветилось; четко прорисовались пятна кустов на фоне трепещущего пламени – это Бойша зажигал сухую степь.

– Жги! – раздался приказ и Тейко с первого удара высыпал сноп искр в заранее подготовленный ком сухого ковыля.

От нетерпения Тейко облизнул пересохшие губы. Сейчас он всем покажет, что напрасно хвалили мангаса – подумаешь, трех баб до ворот довел! Чалох женщин спас, а Таши Чалоха бросил, и сам сбежал! Это все видели! Жаль его, Тейко, рядом не было… Будь он там, небось и Чалох живым вернулся бы…

Сейчас Тейко уже не помнил, что сам остался стоять за спинами охотников, когда Таши двинулся к воротам.

– Копья упира-а-ай! – не таясь, орали старшие охотники. Наверху, на крутизне, во всю слышался гомон, клекот и треск – это диатримы слепо ломили сквозь заросли, не разбирая дороги, одним лишь инстинктом чуя – надо бежать от огня. Куда лучше понимали это их вожатые – карлики.

– Лапы им руби! Копьем прикрывайся и поджилок руби! – надсаживаясь, орали справа и слева.

Тейко, как и Таши, стоял с толстым загонным копьем; рядом с ним оказалось трое или четверо охотников постарше, с топорами. Кое-кто ради такого случая успел пересадить кремневое лезвие рабочего топора на длинную рукоять топора боевого; на таких взирали с завистью – то-то удобно в схватке будет!

Над обрывом черными змеями взметнулись шеи диатрим. Птицы валили напролом, понукаемые зоркими хозяевами, на залитом тьмой склоне им было очень легко оступиться – и одна из птиц оступилась. Не выдержав тяжести, вывернулся камень, подломилась чудовищная лапа – и диатрима кубарем покатилась вниз, прямо под ноги охотникам. Прежде, чем она успела встать, заработали топоры и копья детей Лара. Памятуя слова вождя, били в глаза – ослепленная диатрима не противник, да и нельзя долго с одной птицей возиться – другие напирают.

Тейко к расправе не поспел: вовремя понял, что нельзя к врагу спиной поворачиваться. Пернатый силуэт, подсвеченный дальними кострами, вознесся над ним, и Тейко, хакнув от напряжения пхнул копьем спешащую к нему смерть. При таком ударе тяжеленное ратовище с иззубренным кремнем не смогло бы даже пробить скользкие перья, но и соскользнуть копью в сторону Тейко не позволил: успел упереть застроганную пятку в камень и диатрима, не сумев остановиться на крутизне, сама напоролась на преграду.

Почувствовав вошедший в тело камень, птица сиганула вверх, над головой Тейко мелькнули лапы, впустую загребающие воздух, вершковый коготь рванул из головы клок волос вместе с кожей. Клекот птицы слился с надрывным хрипом Тейко, а потом вся громада ухнула вниз, унося вырванное из рук копье.

Где-то должно было быть второе загонное копье – зря, что ли всю дорогу тащил на плече две жердины, но оно никак не попадалось под руку, Тейко безоружный метался, стремясь лишь уклониться от катящейся сверху птичьей лавы.

– Копья упира-ай!.. – натужно ревел чей-то голос и словно послушавшись команды, отыскалось копье, сам же положил на склон так, чтобы удобно было схватить.

Что творилось по сторонам, Тейко не очень видел, слышал лишь радостный посвист стрел – значит целы лучники, засевшие под каменным обрывом, сшибают с птичьих спин мелкую погань.

Вторую птицу взяли разом на два копья – кто пособил, Тейко и заметить не успел, гадина задергалась, отшвырнув Тейко в сторону. Приложило к камням крепко, но и то к добру, потому что в ту же секунду кувырнулось через бьющуюся тварь третье чудовище, и в той каше уже никто бы не уцелел.

Тейко с трудом приподнялся, ухватил топор, оброненный кем-то из старших охотников. Он уже видел, что лапы птицам так просто не перерубишь, но, когда мозолистая нога ступила совсем рядом, что было сил рубанул диатриме топором по голени. Всю силу вложил с этот удар – а только и успел, что просечь толстенную бугристую кожу. Оно и понятно – если так бегать, то неизбежно ноги набьешь. Да и кости птичьи упруги: нечеловеческая сила нужна, чтобы их сломать. И, все-таки раненая диатрима заорала дурным голосом, слепо ударяя клювом, скакнула, и Тейко, очутившийся сзади, саданул по той же лапе второй раз. Эх, кабы всегда можно было диатриму со спины бить! Острый рабочий топор, пересаженный на тяжелое топорище, пересек-таки сухожилие, лапа конвульсивно подогнулась, когтистые пальцы сжались, громадина запрыгала вниз на одной ноге, не умея ни остановиться, ни стать на больную ногу.

Рядом с Тейко уже почти никого не было. Люди вовремя сообразили, что грудью в грудь напор диатрим не остановишь. Отбегали, выпуская стрелы, норовя зайти сбоку, чтобы кремневый оголовок не скользил по плотным перьям. Диатримы, оступаясь на крутом склоне, скатывались к руслу; большинство повернуло не через Истрец, а через Великую, где ила оказалось куда меньше, да и противоположные берег был гол, точно камень-окатыш. Те же из диатрим, что первыми рванули через старицу, получили полной мерой.

Сухая корка проломилась; первые беглецы забились, пытаясь выбраться из зыбучей грязи. Людям там тоже пришлось несладко – но вывернулись как-то, исхитрились; били скатившихся на землю карликов пронзали копьями, разбивали черепа дубинами, втаптывали в ил ногами.

С той стороны, где расстилалось мертвое русло Великой, победа далась не так просто, но и там, пользуясь темнотой и неприятными противнику каменными россыпями, люди одолевали.