Совсем другая тень - Анатолий Ромов

– Конечно. О чем разговор.

Минут через пять, попетляв вдоль берега, «уазик» затормозил у ворот «Рыболова Сенежья». Когда Рахманов вместе с участковым Маркиным подошел к ограде, на металлическую сеть, как и в прошлый его приход, бросилась привязанная к проволоке немецкая овчарка.

Рахманов посмотрел на Маркина:

– Собака-то злющая. А?

– Молодой еще, что с него взять. Раньше здесь другая была собака. Та зря не бросалась. Обучена была специально для базы.

– Куда ж она делась?

– Околела. Николай Иванович жаловался: пристрелил кто-то, – ответил Маркин и крикнул: – Эй! Есть кто? Николай Иванович, гости к вам! Ау!

Собака, охраняющая «Рыболов Сенежья», интересовала Рахманова и раньше, но лишь из-за поисков несоответствий в показаниях Лотарева. Теперь же выясняется, что собака здесь другая, а старую пристрелили. Когда, почему?

– Пристрелили? – Рахманов следил, как Дик исходит злобным лаем.

– Ну да. Летом. – Маркин посмотрел на Рахманова. – У нас тут бывают такие вещи. Люди ж разные.

Из-за домика вышел Голиков. Увидев Рахманова и Маркина, приказал собаке:

– Дик, молчать! Лежать! Тихо! – Пригласил: – Проходите. Ворота открыты.

– Как жизнь, Николай Иванович? – спросил Маркин. – Никто не обижает?

– Миш, кто меня обидит? Я сам кого хочешь обижу. Проходите, проходите, здесь поговорим.

На территории базы, пожав руки Рахманову и Маркину, спросил:

– По-моему, Андрей Викторович? Не ошибся?

– Не ошиблись.

– Пройдем, ну хотя бы на ту же скамейку. Вы ведь, наверняка, снова что-то хотите узнать?

– Верно, хочу. Давайте пройдем…

– Я, наверное, на бережку посижу? – сказал Маркин, когда они остановились у скамейки. – Вон там, у причала? Да, Андрей Викторович? Если что, позовете.

– Хорошо.

Маркин ушел к причалу.

Усевшись рядом с Голиковым, Рахманов спросил:

– Николай Иванович, заведующий ваш еще не вернулся?

– Заведующий? – Голиков поднял камешек, отшвырнул. – Пока нет.

– Вы ведь хорошо его знаете?

– Ну, знаю. Год все же вместе на базе. Часом, с ним не случилось ли чего? Он ведь третий месяц из отпуска не выходит?

– Признаться, я у вас хотел спросить, почему он не выходит. Не знаете?

– Откуда? Пропал, как говорится, с концами. Я уж беспокоиться начал.

– Вообще-то, вы могли бы сказать мне о пропаже Шеленкова раньше – при нашем первом разговоре.

– Раньше? – Голиков покачал головой. – Вы же в прошлый раз ни словом не заикнулись о Шеленкове. Интересовались каким-то художником. Что ж мне лезть, если меня не спрашивают?

– Так ведь пропал человек. Я бы, например, беспокоился.

– Теперь и я беспокоюсь. Тогда же, когда вы приезжали, думал обойдется.

– А что вы о нем скажете? Что это за человек?

– Шеленков-то? Человек он неплохой. Правда, молчун. Бывает, за весь день слова не вытащишь. Это есть. Но ладить с ним можно.

– Как понять: ладить?

– Ну, в душу он зря не лезет, дело свое знает. И, главное, от работы никогда не отлынивает.

– А что входит в его обязанности? Как заведующего?

– Это только так… звучит громко: заведующий. У нас же здесь, на базе, вся работа пополам. Неважно, кто ты – сторож, заведующий. Ну, что мы здесь делаем… Принимаем отдыхающих. Следим, чтобы всюду был порядок. Инвентарь бережем – причал, лодки, все остальное. Чистоту поддерживаем. Так что с Иваном Федоровичем мы всегда честно делили всю работу. Без обмана.

– Что, Шеленков прямо тут и живет? На базе?

– Да. В этом самом домике. Справа моя комната, слева его. Тут у него все: дом, работа, имущество. Вон его окно, видите?

– Вижу. Какие-нибудь родственники у него есть?

– Никого. Круглый бобыль.

– И никогда не было? Родственников?

– Ну, он мне рассказывал: была у него жена, но лет пять назад умерла.

– Где, не знаете?

– Где-то на севере. Но где точно, не знаю.

– А дети?

– Детей у них не было. Так он говорил.

– Хоть письма-то ему приходят?

– Нет. Во всяком случае, за весь этот год писем не было. Ни одного.

– Ну а знакомые? Приезжал к нему кто-нибудь? Хоть раз?

– Нет, не видел. Здесь-то уж точно все его знакомые – отдыхающие. С ними Иван Федорович и занимается.

– Здесь… А в Москве?

– В Москве… Вообще-то, он несколько раз оставался в Москве. Утром уедет, вечером следующего дня приедет. Если он у кого-то ночевал, значит, есть там знакомые.

– Вам он не говорил, у кого ночевал? Хотя бы намеком?

– Нет. Да я у него никогда и не спрашивал. Все равно бесполезно. Отмолчится.

– Ну а бывало, что он уезжал дня на три? Или, скажем, на неделю?

На лице Голикова отразилось колебание. Рахманов добавил:

– Вы что-то вспомнили?

– Тут такое дело… Иван Федорович страдает радикулитом. Ну и этой весной, в мае, у него было обострение. Он и попросил меня по-дружески отпустить его подлечиться, дней на десять.

– Подлечиться? Куда?

– Нашел он какого-то чудо-врача. В Москве.

– В Москве? В какой-то больнице?

– Не знаю. Знаю только: попасть к этому врачу практически невозможно, масса желающих. А тут представился случай. Конечно, я отпустил. В мае работы мало, еще не сезон. Ну а человек мучается.

– Имя, фамилию этого врача Шеленков не называл?

– Нет. Сказал только, что тот делал ему какой-то особый массаж и выписал мазь. Он этой мазью потом нахвалиться не мог – так помогла.

– И какого мая Шеленков уехал? К лекарю?

– Сейчас… – Голиков помолчал. – Уехал он числа седьмого – перед праздниками. Вернулся же, соответственно, через десять дней.

– Не помните, когда именно? Днем, вечером?

– Вечером. Поздно вечером, часов в одиннадцать.

Все совпадает. Седьмого мая Шеленков – Вадим Павлович вылетел в Сухуми. Позвонил Азизову из города. Восьмого встретился с Азизовым в ресторане «Тбилиси». Одиннадцатого или двенадцатого проверил кредитоспособность будущего «клиента», поговорив с Люкой. Наконец, семнадцатого, после решающего разговора с Азизовым, во время которого были уточнены детали, вернулся в Москву.

– Николай Иванович, сейчас я вам покажу несколько фотографий. Посмотрите их внимательно. Если кого-то узнаете, скажите.

– Ну, давайте.

Рахманов протянул предусмотрительно захваченные фотографии. Здесь были снимки Новлянской, Азизова, Аракеляна, Клюева, Шитикова и Чиркова.

Внимательно их просмотрев, Голиков покачал головой:

– Нет. Никого из этих людей я не видел.

– Никогда и нигде?

– Никогда и нигде. Хотя… – Взял фото Чиркова. – Это лицо вроде где-то мелькало. Но где, не помню. Случайно, он не дачник? Здешний?

– Угадали, дачник. Здешний.

– Тогда встречался. Правда, не помню где.

– А из других никого не видели?

– Никого.

– Жаль. – Рахманов спрятал фотографии. Кивнул на пса. – Собачка эта у вас давно?

– Дик что ли? – Обернувшись, Голиков посмотрел на пса, который при этом навострил уши. – Да нет. Месяца два. В августе я его взял. Из питомника.

– А до этого здесь была собака?

– Была. Тоже Дик. Ну, то вообще был не пес, а чудо. Умней человека. Все понимал.

– Какой породы? Тоже овчарка?

– Нет. Помесь лайки и южно-русской овчарки. Такой огромный был псище. Мохнатый. Одним словом, красавец. А нюх какой… Своего чувствовал за километр.

– Михаил сказал, этот ваш Дик был как-то по-особому обучен?

– Да. Чужого мог порвать, своего слушался. Ну, а отдыхающих не трогал. Стоит человеку поселиться на базе – все. Дик даже не зарычит.

– Куда же он делся?

– А-а… Лучше не спрашивайте. Пристрелили.

– Пристрелили?

– Да. Сволочи какие-то.

– Как же это случилось?

– Вот так и случилось. Без меня. Уехал я в Москву. База осталась пустая, только Дик… Вернулся через пару дней – вижу, лежит. Под проволокой. Как был на цепи, так и околел. Я посмотрел, у него два пулевых отверстия. Одно на шее, другое прямо над ухом. Так только и могли его убить, гады. Иначе он не дался бы.

– Все же за что его так? Может, пытались ограбить?

– Да нет. Я проверил, все было на месте. Ничего не тронули. Просто выродки. Увидели пса, стрельнули из мелкашки и ушли.

– И давно это случилось?

– В июле. Да, в июле.

– Какого июля, не помните?

– Сейчас… Четырнадцатого у нас получка… Четырнадцатого я и вернулся. А уехал на два дня раньше. Двенадцатого.

Интересно, подумал Рахманов. Опять начинаются попадания в десятку.

– То есть Шеленкова уже не было?

– Ну да. В том-то и дело. Иван Федорович ушел в отпуск восьмого. Если б на базе кто-то был, другое дело. Никто Дика не тронул бы.

Шеленков… Почему бы и нет… Шеленков, он же Вадим Павлович, и убийство собаки. Здесь какая-то связь. Впрочем, не какая-то, а самая прямая. После того как «операция» с трейлером была закончена, главной задачей Шеленкова – Вадима Павловича было скрыться, не оставив никаких следов. Но тогда вполне можно допустить, что Дик с его отличным нюхом мог представлять для Вадима Павловича реальную опасность. Ведь собака, обладающая идеальным обонянием, может опознать по запаху любую вещь, принадлежащую знакомому ей человеку. Причем в данном случае не имеет значения, кому будет принадлежать эта вещь – Шеленкову или Вадиму Павловичу, поскольку это одно и то же лицо. Или, допустим, собака вроде Дика может, сама того не желая, привести к тайнику. Если не привести, то помочь его обнаружить. Да мало ли что еще… Так что уничтожение Дика могло стать для Шеленкова – Вадима Павловича жизненно важной задачей. Подумав об этом, Рахманов спросил: