Драконовы сны - Дмитрий Скирюк

— Тебе, Шпент, лишь бы потрепаться, а у меня на рыбе дважды руки поморожены, так холоду не терпят вовсе… Ох, задувает, ну и задувает. Да дождь ещё… Перебраться, что ль, под стену, ближе к энтим? А, Шпент?

— Подберёшься, как же… Враз вылезет этот бугай и сам с тобой разберётся. Встали, мать их раздери, на лучшем месте со своей телегой и торчат уже неделю.

— А чего им тут?

— Да хрен их разберёт. Ахтёры, говорят. Дня три-четыре и взаправду выкобенивались. Эти… как их… преставления давали.

— Да-а? И об чём преставлялись?

— Да ни об чём. Они там эти… вокрубаты. Крутят, значит, это… ну, вокруг. Девка там у них ещё такая, ого-го, какая девка. Стрелки мечет. Ничего так, симпатишная. Я б её, ну, если б случай выдался, так я б ей это бы… не прочь.

— Это маленькая-то? Видал. Чё ты в ей нашёл?

— Э, не скажи. Она же это… она же знашь, как выгнуться могёт, ого! Да…

— Ори тише — неровён час этот услышит, вылезет и сам тебя это… выгнет. Лучше дров подбрось.

— Ох, Зяблик ты, Зяблик и есть. Связался я с тобой… Кажи спасибо, что до кучи надо было Фрицу морду наскоблить, а то б…

— Вот… вот правду про тебя говорят, Шпент, что ты мать родную обкрадёшь и за гроши жидам заложишь! Первый же пришёл, как хвост подпалили! У, знал бы я, что Хольц меня с тобой поставит…

— Ха-ха, ладно, проехали. Чё там у тебя?

— А во. Селёдка.

— Бр-р, опять селёдка… Обалдел? Чего получше не было?

— Да будет ерепениться — хорошая селёдка. Брууновская. Нюхни, коль не веришь.

— М-мм. Кхе-кхе… Вроде, ничего. Хотя, на вид не больно-то казиста.

— Не ндравится, не ешь.

— И-и-эх. Ладно. Нарезай, что ли…

Два бродяги, кутаясь в тряпьё, придвинулись к костру. Один из них достал нож, долго примеривался к большущей селёдке, лежащей у него на коленях, и наконец распилил её пополам. Некоторое время оба жевали, с завистью поглядывая в сторону большого полотняного шатра, разбитого у городской стены, потом устроились под навесом, у стены, покидали рыбьи кости в огонь, подбросили дров и стали устраиваться на ночлег.

— Ишь, сидят, — Олле сплюнул и поправил полог. Постоял, задумчиво скребя в затылке. — Как бы лошадь не свели. Выйти, что ль, разобраться, а? Как считаешь, Арни?

— Сядь, не дёргайся, — ответил здоровяк, подбросил дров в чугунную печурку и затворил плотнее дверцу. — Пускай сидят. С коптилен их повыгоняли — кончился сезон, а из города уходить не хотят. Так и так — не уйдут, а вот подойти побоятся.

— А может, всё ж таки прогнать?

— Пускай сидят. Ложись. Спи.

Олле предпочёл не спорить, но из чувства протеста поворчал, лёг поближе к печке и отвернулся. Тил, заинтригованный, закутался плотнее в одеяло и сам поплёлся к выходу. Приподнял полог. Пару мгновений рассматривал сидящих у костра двоих оборванцев, затем повернулся к Арнольду.

— Думаешь, это за мной?

— Кто знает, — тот пожал плечами. — Но вообще-то, вряд ли. Никто не знает, что ты здесь. Хотя, ты прав — наверняка они из той же кодлы.

Рик вскинул голову, не почувствовав тепла под боком, и суматошно заоглядывался. Гневно пискнул и принялся выпутываться из одеял. Палатка заходила ходуном.

— Тише ты, идолище! — выругался Олле. — Раздавишь…

— В самом деле, Телли, приструни его, — сонно отозвалась Нора из своего угла. — Не ровен час, увидит кто.

— За ветром не заметят, — успокоил её Вилли.

С грехом пополам дракона удалось уложить обратно. Рик протестовал сначала бурно, потом замёрз и угомонился. В последние дни он рос не по дням, а по часам, соответственно, и ел за троих. Единственным, что в нём пока не изменилось, был голос. Прятать его от соглядатаев Тройки становилось всё труднее и труднее. Вдобавок, Рику до смерти надоело сидеть на месте и хотелось поразмяться. На счастье всех пятерых вдруг похолодало, и дракона одолела вялость.

Прошло три дня со времени пожара в доме на Канаве. Несмотря на уверения Арнольда, выбраться из города им так пока и не удалось — на каждой улице, у всех трёх городских ворот шныряли люди Хольца или Яббера. Арнольд и все его спутники были вне подозрений, но вывезти из города дракона незаметно не было возможности. Арнольд арендовал местечко у стены, передвинул туда помост, поставил палатку и теперь выжидал удобного момента, отгоняя шантрапу и слухачей, а вынужденную проволочку заполнил тем, что обрабатывал под чучело драконью шкуру. Скрыть полностью такую тварь, какой стал Рик, оказалось невозможно, но когда пошёл слушок, что кто-то видел «ящеру» в палатке акробатов, Арнольд продемонстрировал явившимся «на стук» стражникам почти готовое драконье чучело, для пущей достоверности набитое соломой и со стекляшками от горлышек бутылок вместо глаз.

— Точно, он это! — воскликнул тотчас же один из них. — Он!

— А не свистишь, Сорока? — с сомнением переспросил второй. — Давно ж видал, поди, да с пьяных глаз ишшо…

— Гад буду, он! — ответил тот и, выставив для верности перед собою протазан, опасливо приблизился. — От нас же с Клаасом тады и сбёг.

— Слышь, ты, чучело, — мягко сказал Арнольд, брезгливо перехватывая оружие за древко, — не трогай чучело. А то ведь я тебя тоже… потрогать могу.

— Но-но, ты не очень-то… не очень! — окрысился тот, но смерил взглядом силача и предпочёл не связываться. Протазан, однако же, убрал.

— Ишь как… Таки подох, змеёныш!

Воспользовавшись замешательством солдат, Арнольд поспешил их выпроводить прочь, пока настоящий дракон не заворочался под настилом. Двумя днями позже помост пришлось разобрать, и теперь им топили печку: по вечерам с неба уже сыпался снежок.

Рудольф пропал без следа. Тил каждый день ходил к нему, но дом стоял пустой и запертый. Проникнуть внутрь никто не посмел. Сам Телли жил теперь в шатре у акробатов. Он подрезал волосы, по предложенью Норы выкрасил их сажей и выходил наружу лишь когда темнело. Кафтан для него одолжили у Олле. Говор у него теперь тоже изменился — челюсть всё ещё побаливала после удара, язык двигался неловко, всякий раз нашаривая пустоту на месте выбитого зуба. Узнать его никто пока что не узнал, и если бы не Рик, всё складывалось лучше некуда.

Нора, чтобы не терять времени даром, взялась натаскивать его на дротики, но результаты были более, чем скромные — Тил попадал куда угодно, только не в цель. Приходилось отрабатывать стойку, рассчитывать силу броска и глазомер, а странное всеобъемлющее чувство видения, так неожиданно возникшее тогда на рынке, никак не могло прийти.

Или не хотело.

Его наставница, надо сказать, отнеслась к этим неудачам неожиданно спокойно.

— Ну что ж, — говорила в таких случаях она, ободряюще похлопывая мальчишку по плечу, — кучность уже есть, осталось добиться точности. Поначалу всегда так бывает. Потом навостришься.