Коринна, или Италия - Жермена Сталь

— Вы правы, милорд, — сказала Коринна, — утверждая, что из картин религиозного содержания следовало бы убрать тягостные подробности: в них нет необходимости. Но согласитесь, что гений может восторжествовать над всем. Взгляните на «Причастие святого Иеронима» Доменико. Тело умирающего праведника мертвенно-бледно и измождено; смерть овладевает им; но в его взгляде сияет вечная жизнь, и все бедствия мира не в силах погасить чистый пламень его веры. И все-таки, милый Освальд, — продолжала Коринна, — хоть я и не во всем разделяю ваши взгляды, я хочу показать вам, что даже и в наших разногласиях есть нечто общее. Я попыталась собрать то, что и вам по вкусу, в моей картинной галерее, составленной для меня моими друзьями-художниками; для нее я и сама набросала несколько рисунков. Вы там найдете все недостатки и достоинства излюбленных вами сюжетов живописи. Эта галерея находится в моем загородном доме в Тиволи. Сейчас как раз подходящая погода для ее осмотра; хотите, мы завтра поедем туда?

Она умолкла в ожидании его согласия.

— Друг мой, — сказал ей Освальд, — неужели вы сомневаетесь в моем ответе? Есть ли у меня другое счастье на земле, кроме вас, иные помыслы, чем о вас? И разве вся моя жизнь, быть может, слишком свободная от забот и занятий, не заполнена лишь блаженством вас слышать и видеть?

Глава четвертая

На другой день они поехали в Тиволи. Освальд сам правил четверкой лошадей и наслаждался быстрой ездой; казалось, она еще усиливала то ощущение полноты жизни, которое так сладостно, когда рядом любимое существо. Он вел карету с величайшей осторожностью, боясь причинить малейшее беспокойство Коринне. Он окружил ее нежной заботой, придающей такую прелесть отношениям между мужчиной и женщиной. Коринну не легко было испугать, в отличие от большинства женщин, опасностями, какие встречаются в пути; но ей было так приятно внимание Освальда, что она почти желала чего-нибудь испугаться, чтобы он успокаивал ее.

Как мы увидим в дальнейшем, лорд Нельвиль приобрел непобедимую власть над сердцем Коринны неожиданными контрастами своего поведения, придававшими ему особую притягательную силу. Его ум и красивая внешность вызывали всеобщее восхищение; но больше, чем кого-либо, он мог заинтересовать женщину, которая, соединяя в себе удивительным образом постоянство и живость, любила впечатления разнообразные и в то же время неизменные. Он был занят только Коринной; но и всецело поглощенный ею, он никогда не оставался одинаков: порой чрезмерно сдержанный, порой самозабвенно влюбленный, он бывал то ласков и кроток, то угрюм и полон горечи; все это говорило о глубине его чувства, но смущало Коринну и давало ей повод к бесконечным тревогам. Испытывая душевное смятение, Освальд старался сохранить невозмутимый вид; стремясь понять любимого, Коринна беспрестанно думала об этой загадке. Казалось, сами недостатки Освальда делали его еще более привлекательным. Другой человек, даже замечательный во всех отношениях, но с характером, лишенным противоречий, и не знающий душевной борьбы, никогда бы не смог так пленить воображение Коринны. Освальд внушал ей какой-то страх, который порабощал ее; он царил в ее сердце как добрый и злой властелин, благодаря своим достоинствам и тому беспокойству, которое снедало ее при мысли об их неблагоприятном для нее сочетании, — короче говоря, счастье, которое дарил ей лорд Нельвиль, не было надежным; и быть может, именно этим объяснялась сила страсти Коринны: быть может, она могла так горячо любить лишь того, кого боялась потерять. Ее выдающийся ум, ее сердце, столь же пламенное, как и нежное, могли бы пресытиться всем, кроме любви к человеку, поистине необыкновенному — с потрясенной душой, которая была подобна небу: то ясному, то покрытому тучами. Освальд, всегда правдивый, всегда глубокий и страстный, нередко готов был отказаться от предмета своей нежности, ибо длительная привычка к страданиям внушала ему мысль, что слишком пылкая привязанность ничего ему не принесет, кроме мучений и укоров совести.

По дороге в Тиволи лорд Нельвиль и Коринна проехали мимо руин дворца Адриана, окруженного огромным садом. В этом саду император собирал редчайшие произведения искусства — самые чудесные творения всех стран, завоеванных римлянами. Там и теперь еще можно увидеть каменные глыбы, которые носят названия «Египет», «Индия», «Азия»{155}. Немного подальше находилось убежище, где закончила свои дни Зенобия, царица Пальмиры. Она не сумела сохранить в несчастьях величие своей судьбы{156}: ни умереть ради славы, подобно мужчине, ни предпочесть смерть измене своему другу, подобно женщине.

Наконец они увидели Тиволи, любимое местопребывание великих людей древности: Брута, Августа, Мецената, Катулла и особенно Горация, своими стихами прославившего этот уголок{157}. Дом Коринны был выстроен над бурным Теверонским каскадом; на вершине горы, напротив ее сада, высился храм Сивиллы. Какой прекрасный обычай был у римлян — воздвигать храмы на возвышенных местах! Эти храмы господствовали над равниной, как религиозные размышления над всеми другими помыслами. Они внушали благоговейное отношение к природе, возвещая о Божестве, эманацией которого она была, и вызывали благодарность к ней у всех последующих поколений. С какой бы стороны ни рассматривали пейзаж, он всегда представлял собой картину, украшением и центром которой являлся храм. Руины придают особенное очарование итальянскому пейзажу. Они не говорят, подобно современным постройкам, о близости человека, о его труде; они сливаются с природой, с деревьями; они гармонируют с уединенным ручьем, этим образом времени, которое так долго разрушало их. Самые красивые места в мире, не пробуждающие воспоминаний, не носящие печати великих событий, не представляют никакого интереса, если их сопоставить с местами историческими. В какой местности Италии подобало Коринне иметь свой дом, как не в той, какая была освящена пребыванием Сивиллы, женщины, горевшей божественным вдохновением? Дом Коринны был восхитителен: он был убран с изяществом новейшего вкуса, и в то же время там все говорило о склонности его хозяйки к античной красоте. Во всем чувствовалось редкое понимание счастья, в самом благородном смысле этого слова, то есть понимание того, что может возвысить душу, возбудить мысль, воодушевить талант.

Прогуливаясь с Коринной, Освальд заметил, что легкий ветерок издавал гармонические звуки и в воздухе слышались аккорды, которые словно рождались из шелеста цветов и деревьев и дарили свой голос природе. Коринна сказала ему, что это звучат эоловы арфы, которые она развесила в саду в нескольких гротах, чтобы наполнить атмосферу не только благоуханием, но и мелодиями. В этом чудесном убежище Освальда с особой силой охватило чувство возвышенной любви к Коринне.

— Выслушайте меня, — сказал он, — до этого дня совесть мучила меня за то, что я был счастлив возле вас; но сейчас я верю, что мой отец послал мне вас, чтобы покончить с моими страданиями. Я его оскорбил при жизни, но его же молитвы принесли мне милость Небес. Коринна! — вскричал он, падая перед ней на колени. — Я прощен! Я это чувствую по тому сладостному, непорочному покою, который царит в моей душе. Ты можешь без страха соединить свою судьбу с моей; в ней уже нет ничего рокового!

— Хорошо, — ответила Коринна, — так насладимся еще некоторое время ниспосланным нам душевным покоем. Но не будем говорить о нашей судьбе: она так пугает, когда желают в нее вмешаться, когда пытаются получить от нее больше, чем она может дать. Ах, мой друг, не будем ничего менять в нашей жизни, раз мы счастливы!

Лорд Нельвиль был задет ответом Коринны. Как он полагал, она должна была заметить, что он готов рассказать ей все, обещать ей все, если она в эту минуту поведает ему свою историю; но она еще раз уклонилась от объяснения, и это оскорбило и опечалило его; он не понимал, что тонкое чувство такта помешало Коринне воспользоваться его порывом и связать его клятвой. К тому же, быть может, истинной и глубокой любви свойственно страшиться приближения торжественного момента, каким бы он ни был желанным, и с трепетом менять надежду на само счастье. Освальд, которому это не приходило в голову, решил, что Коринна, при всей любви к нему, хочет сохранить свою независимость и старается отдалить все, что может привести к их нерасторжимому союзу. Эта мысль вызвала в нем болезненное раздражение, и тотчас же, приняв холодный и замкнутый вид, он без единого слова последовал за Коринной в ее картинную галерею. Она сразу догадалась, какое впечатление произвел на него ее ответ. Но, зная его гордость, она не посмела сказать, что заметила это. Тем не менее, показывая ему свои картины и объясняя их содержание, она смутно надеялась смягчить его, что придавало ее голосу еще более трогательное очарование, даже когда она произносила самые безразличные слова.