Орикс и Коростель - Маргарет Этвуд

Завывает ветер, грохочет гром, все вибрирует, и то, что еще прибито к стенам и полу, дрожит, точно в гигантском моторе. В стену снаружи ударяется что-то очень большое. Снежный человек идет в глубь здания, минует одну дверь, потом другую, нащупывая в мешке фонарик. Вытаскивает его, нашаривает кнопку, и тут раздается очередной удар, и лампы над головой мигают. Какая-то давно поджаренная солнечная батарея поджарена снова.

Пожалуй, ему не хочется, чтобы лампы загорались, — в углу он заметил пару биозащитных скафандров, и то, что осталось в них, пребывает не в лучшем состоянии. Картотека открыта, повсюду раскиданы бумаги. Судя по всему, на охранников напали. Может, они пытались остановить людей, которые покидали территорию через эти ворота, — насколько он помнит, кто-то пытался ввести карантин. Но антиобщественные элементы — а в тот момент таковыми могли считаться все поголовно, — видимо, вломились сюда, рылись в секретных документах. Какой, однако, оптимизм — верить, что эти бумажки могут пригодиться.

Снежный человек заставляет себя подойти к костюмам, тычет их палкой. Могло быть хуже; не особо воняет, и всего несколько жуков; мягких тканей не осталось. Но оружия тоже нету. Антиобщественные элементы, видимо, забрали его с собой — впрочем, на их месте он поступил бы так же. Он так и поступил.

Он выходит из дальней комнаты, возвращается в приемную, где стоят конторка и стол. Неожиданно понимает, что зверски устал. Садится в эргономичное кресло. Он уже очень давно не сидел в креслах — ощущения странные. Надо бы достать из мешка спички и свечи, на случай, если свет опять погаснет; копаясь в мешке, он выпивает воды и съедает еще один пакет орехов. Снаружи доносится рев ветра и таинственные звуки, будто огромный зверь сорвался с цепи и буйствует. Ветер мчится мимо закрытых дверей, поднимает клубы пыли, в комнате все дребезжит. У Снежного человека трясутся руки. Он напуган больше, чем позволяет себе признать.

А что, если здесь водятся крысы? Здесь должны быть крысы. А что, если начнется потоп? Они будут карабкаться по его ногам! Он закидывает ноги на кресло, свешивает их с эргономичного подлокотника и обматывает простыней. Писка не расслышать — ураган слишком грохочет.

Великий человек достойно принимает вызов судьбы, говорит голос. Кто на этот раз? Лектор по мотивации, выступавший по «Омолож-ТВ», слабоумный зануда в костюме. Болтун по найму. Чем выше барьер, тем выше прыжок. Кризис способствует личностному росту человека.

— Ни хера я личностно не вырос, кретин! — вопит Снежный человек. — Посмотри на меня! Я дегенерат! У меня мозг размером с грецкий орех!

Но он не знает, каких размеров должен быть обычный мозг, потому что не с кем сравнить. Он потерялся в тумане. И никаких ориентиров.

Свет снова выключается. Он остается совсем один в полной темноте.

— Ну и что? — говорит он. — Раньше ты был совсем один при свете. Какая разница? — Но разница есть.

Но он к этому готов. Он взял себя в руки. Он ставит фонарик на стол, чиркает спичкой, ухитряется зажечь свечу. Пламя колышется на сквозняке, но свеча горит, и на стол ложится кружок мягкого желтого света, комната походит на древнюю пещеру — она темна, однако защищает.

Он снова роется в мешке, достает третий пакет орехов, съедает. Потом вытаскивает бурбон, думает, отвинчивает крышку и пьет. Буль буль буль, гласит мультяшная надпись в голове. Огненная вода.

Милый, говорит женский голос из угла. А ты неплохо справляешься.

— Ничего подобного, — отвечает он.

Сквозняк фыркает прямо в уши — ффыф-ф, задувает свечу. Он не станет ее зажигать — бурбон уже действует. Снежный человек посидит в темноте. Он чувствует, как Орикс плывет к нему по воздуху на крыльях из мягких перьев. Она вот-вот будет с ним. Он скрючился, уткнувшись лбом в стол и закрыв глаза, несчастный и умиротворенный.

= 10 =

Грифование

Прошло четыре сумбурных года, и Джимми закончил Академию Марты Грэм, получив свою сомнительную ученую степень по проблематике. Он не ожидал найти работу сразу и не обманулся. Он неделями рассылал свое чахлое резюме, письма возвращались слишком быстро, иногда с жирными пятнами и отпечатками пальцев мелких чиновников с уровнем развития ниже плинтуса, которые, видимо, пролистывали его бумажки за обедом. Джимми заменял грязные страницы и отсылал резюме снова.

На лето он нашел себе работу в библиотеке Академии Марты Грэм: просматривать старые книги и помечать их для ликвидации, а также выбирать, какие из них останутся на земле в электронном виде; он потерял эту работу через полтора месяца, потому что не мог заставить себя хоть что-то выкинуть. Затем он переехал к своей девушке, концептуальной художнице, длинноволосой брюнетке по имени Аманда Пейн.[25]

Имя было ее собственным изобретением, как и многое в ней: на самом деле ее звали Шип Джонс. Ей пришлось заново изобрести себя, объясняла она, потому что изначальная Шип была так подавлена своей жестокой, приторной семейкой белых отбросов общества, что была просто вещью, которую даже на распродажу домашней утвари не стали выставлять, музыкальной подвеской из погнутых вилок или трехногим стулом.

Это и привлекло Джимми: для него была экзотикой сама идея распродажи домашней утвари. Он хотел отремонтировать Аманду, починить ее и заново покрасить. Чтобы стала как новенькая.

— У тебя доброе сердце, — сказала она ему, впервые впустив его за свою линию обороны. Уточнение: под робу.

Аманда жила в запущенном кондоминиуме в одном из Модулей и делила жилище с двумя другими художниками, мужчинами. Все трое были из плебсвиллей, все трое — стипендиаты Марты Грэм и поэтому считали себя выше привилегированных, бесхребетных, дегенеративных отпрысков Компаундов — например, Джимми. Им приходилось быть стойкими, держать удары, грудью пробивать себе дорогу в жизни. Они провозглашали ясность видения, которая достигалась длительной обработкой на точильном камне реальности. Один художник пытался покончить с собой, что дало ему (намекал он) особое преимущество перед остальными. Другой ширялся, а заодно и торговал героином, а затем вместо потребления героина — а может, вместе с ним — углубился в искусство. Через несколько недель Джимми понял, что эти двое — паршивенькие ремесленники, да к тому же надутые снобы, хотя поначалу находил в них своеобразный шарм.

Те двое, которые не Аманда, еле терпели Джимми. Добиваясь их расположения, он временами хозяйничал на кухне — все три художника глумились над микроволновкой и в основном варили себе спагетти, — но повар из него получился так себе. Однажды он сделал большую ошибку, принеся домой куриное филе «ПухлоКуры», — за углом как раз открылся магазин, и, если забыть о происхождении «ПухлоКур», их вполне можно было есть. После этого те двое, которые не Аманда, вообще перестали с ним разговаривать.

Впрочем, это не мешало им разговаривать друг с другом. У этих людей было свое мнение по поводу всего, о чем они якобы имели какое-то представление; они провокационно занудствовали, толкали речи и читали неочевидные проповеди, нацеленные — как подозревал Джимми — в основном на него. Художники считали, что игра закончилась, когда изобрели сельское хозяйство, шесть или семь тысяч лет назад. После этого эксперимент под названием «человечество» был обречен на неудачу: сначала гигантизм, обусловленный избытком пищи, затем вымирание, поскольку все пищевые ресурсы исчерпаны.

— А вы что предлагаете? — спрашивал Джимми. Ему нравилось их подкалывать — кто они такие, чтобы судить? Художники, которые напрочь не улавливали иронии, отвечали, что верный анализ — это одно, а поиск верных решений — совсем другое, и отсутствие второго не отменяет первого.

И вообще, может статься, что никакого решения нету. Человеческое общество, заявляли они, — монстр, а его основной побочный продукт — трупы и руины. Этот монстр ничему не учится, делает одни и те же кретинские ошибки, покупая краткосрочный кайф ценой долгосрочной боли. Подобно гигантскому слизню, он пожирает остальные биологические виды, перемалывает жизнь на земле и высирает фигурный пластиковый мусор, который скоро-выйдет-из-моды.

— Вроде ваших компьютеров? — пробормотал Джимми. — На которых вы творите?

Скоро, говорили художники, игнорируя его слова, на всей планете останутся только длинные подземные трубы. В трубах будет искусственное освещение и искусственный воздух, потому что озоновый и кислородный слои Земли уже будут полностью уничтожены. Люди станут ползать по этим трубам, гуськом, нагишом, каждый видит только задницу впередиползущего, моча и экскременты падают вниз через отверстия в полу, а потом цифровое устройство случайным образом выбирает некоторых, обрабатывает и скармливает всем остальным с помощью приборов в виде игл, расположенных на внутренней стороне этих труб. Система автономная и потому вечная, все будут довольны.