Космические волки: Омнибус - Уильям Кинг

Сам жрец более не чувствовал свои конечности. Все туловище окутывала притупленная боль — нервные окончания уже выгорели. Они достигли цели на Гат Риммоне, хотя она и не была той, которую он ожидал.

— Они ничего не показывали, — прокашлял Клинок Ворона и почувствовал вкус крови во рту.

— Что? — в голосе Свелока более не было подозрительности. Двое боевых братьев погибло. Двое членов стаи. Связь между ними была прервана. Теперь прервется и третья нить.

Рев в небе стал громче. Это был не просто гром. Облака озарял свет, и слышался вой двигателей.

— Руны, — сказал Клинок Ворона. Он увидел огромную тень «Громового Ястреба», спускающуюся с неба, его прожекторы, шарящие по сторонам. Хорошо. Свелок выживет, чтобы поведать свою сагу.

— Лучше не говори, брат.

Боль ушла. Всеотец наконец вознаградил его, хотя бы таким образом.

— Буду говорить, — просипел Клинок Ворона, позволяя остаткам воздуха в легких улетучиться прочь. — Это должно стать для тебя уроком, Волчий Страж. Мы были частью большего. Всегда есть что-то большее.

Все вокруг почернело.

— Ярость дает тебе силу, но ведет тебя судьба. Помни это.

Темный волк со скорбью посмотрел на него в последний раз, а затем легким шагом скрылся в тенях. Теперь Клинок Ворона был совсем один, как тогда, перед принятием Канис Хеликс.

— Даже после столь долгого времени, на таком расстоянии… — прохрипел он, чувствуя, как на него беззвучно надвигается Моркаи. — Руны никогда не лгут.

Крис Райт

Награда неудачника

Многое я помню смутно. Иногда воспоминания возвращаются ко мне. Иногда, в худшие дни, я не помню собственного имени.

Но сейчас я помню его: я Тарольф. Я был Тарольфом с тех пор, как родился и солнце светило надо мной. Не знаю, где это было. Подозреваю, что с тех пор прошло долгое время. Дольше, чем живут некоторые люди.

Когда я подумал об этом, то вспомнил про лед. Я любил лед. Любил то, как он трескался и крошился, когда я бежал по нему. Я все еще могу вспомнить запах шкуры, которую носил на плечах. Я и сейчас ношу шкуру, но теперь она пахнет пеплом. Мои плечи тоже изменились: они увеличились вдвое. Меня бы приняли за монстра, вернись я на лёд. Я испугаю Хеля Две Кости и Ульфара, если они увидят меня вновь.

Кто они, Две Кости и Ульфар? Я не совсем уверен. Они должны быть мертвы. А может быть, они были просто снами. Я создал сон про лед — про то, как он блестел, когда солнце ярко пылало — так что, должно быть, все это было сном.

Сейчас я смотрю на то, что делаю. Об этом я знаю все. Я хорошо делаю свою работу. Во время работы я не сплю и не забываюсь, я просто делаю. Чистота. Осторожность. Об этом мне напоминают жрецы, и это помогает.

Я придаю чашевидную форму священной детали незавершенной брони в моей ладони. Она тяжелая, как кусок камня, хотя в моих огромных руках и не кажется такой. Не помню, из чего она сделана. У этого вещества есть название, которое я бы сказал, но сейчас не могу вспомнить его. Это не сталь, не горная порода и не каменное сердце. Я просто называю это деталью. Другие знают, что я имею в виду.

Итак, это то, что я делаю. Использую наковальню. Беру деталь и зажимаю ее в тисках. Туго затягиваю тиски, и иногда их железные края могут оставить на детали вмятины, однако голыми руками ей нельзя нанести повреждения — деталь тверже гранита. Затем покрываю поверхность воском, толстым слоем, надев перчатки для защиты от химических ожогов. На это требуется долгое время: однажды прошло два дня, прежде чем удалось достичь безупречного результата. Когда поверхность становится ровной, я любуюсь ей в свете костра. Она гладкая, как кожа — не моя, но как кожа девушки, по крайней мере, той, которую я помню.

Затем я беру штифт и работаю. Работаю осторожно. Это занимает недели, иногда месяцы. Я никогда не знаю этого наверняка, поскольку погружен в работу, и не могу увидеть здесь смену дня и ночи — только огонь, жар и людей, которые приходят и уходят. Они никогда не смотрят на меня, даже когда приносят новую деталь или забирают уже завершенную. Я тоже не уделяю им особого внимания, просто получая удовольствие от своей работы.

Я беру долото, острое, как рыболовный крючок. Если оно соскользнет, то сдерет кожу, даже мою. Я наклоняюсь ниже, опустив глаза так низко, как только могу, постукивая по воску. Стук, стук, стук. Этот звук приятен. Он напоминает о том, что я делаю, и я никогда не вспоминаю про лед или про солнце, когда работаю.

Пройдут месяцы, прежде чем все будет сделано. Если я совершаю ошибку, то начинаю все заново. Готовая деталь не должна содержать ошибок: всего одна, даже самая маленькая, сделает магию бессильной. Однажды мне пришлось начинать все сначала, вернув деталь обратно в сердце кузни, жрецам в глубине горы. Они избили меня за это, но я чувствовал, что поступил верно, даже когда кровь стекала по моей спине.

Если бы я не потерпел неудачу и стал тем, кем мечтал стать, то не захотел бы носить броню, которая содержала ошибку. Я думаю о тех, кто добился успеха, и мне хочется, чтобы эта броня была лучшей, пусть даже я сам не смогу носить ее, как хотел долгое время.

Так что я работаю с воском, создавая священные рисунки, я вычерчиваю древние линии, кривые и узлы. Рисую змеев, головы волков и крылья драконов. Но я не изображаю руны — только жрецы могут делать их, связывая могущественной магией. Мне бы хотелось увидеть, как они создают руны, как их контуры горят на броне, хотя я и знаю, что это является секретом.

Когда фигуры воплощены в воске, я беру кислоту. Я приношу ее в тигле и поливаю ей деталь в тисках. При обжиге она шипит подобно змее. Я должен быть осторожен: слишком много — и деталь будет испорчена; слишком мало — и некоторые места будут пропущены. Я должен спешить, стерев кислоту прежде, чем она въестся в наковальню и сделает железо непрочным.

Однажды я пролил кислоту на руку. Она жгла сквозь перчатку. На моей левой руке осталось только три пальца, к счастью, я вырезаю фигуры правой, и потому смог служить дальше. Теперь я стал осторожнее, чем раньше. Это был хороший урок.

Когда кислота заканчивается, я разжимаю тиски и обламываю воск с поверхности детали. Я полирую поверхность стальной щеткой и промываю водой, лью на нее масло, наблюдая, как оно стекает по сделанным мною узорам.

Иногда я просто поднимаю деталь, поворачивая ее в отблесках огня, глядя на то, что я сделал. Я знаю, что в этот момент вижу свою работу в последний раз, и иногда эта мысль вызывает боль в желудке.

Я беру ткань и тщательно заворачиваю деталь. Затем иду к жрецу и встаю на колени, склонив голову и предлагая свою работу. Он осматривает ее, иногда делая это в течение часа. Иногда отправляет меня обратно, хотя в большинстве случаев забирает деталь. Это наполняет меня гордостью. Если я трудился долгое время, он обычно принимает мою работу. Я продолжаю приносить пользу, и от осознания этого тошнота проходит.

Когда я ожидал в последний раз, то увидел, как они крепят сделанную мной деталь. Единственный раз я стал свидетелем того, как это происходит. Детали крепились на теле Небесного Воина с огненно-рыжими волосами и гладкой кожей. Тот носил остальные части доспеха, они были новыми и не имели отметин. Только часть, сделанная мной, осталась неустановленной. Жрец взял ее, и рабы-техники прикрепили ее — установили на колене, между большими пластинами на левой ноге. Теперь доспех стал завершенным.

Я должен был уйти. Я знал, что должен, но оставался там еще некоторое время. Я видел Небесного Воина, стоящего там, и мои мысли вновь вернулись к тому, как я проходил испытания, и как близок был к успеху. Я вспомнил, как они сделали мое тело сильнее. Вспомнил, как больно было, когда я потерпел неудачу, и как я думал, что умру. Это вновь вызвало боль в желудке. Вспомнил, как хотел умереть и как желал, чтобы они позволили мне это.

Но затем Небесный Воин посмотрел на меня, и увидел, что это я сделал деталь. Он кивнул, всего один раз, а затем отвернулся от меня, и они продолжили снаряжать доспех. Жрец заметил, что я стою там, и я ушел. Они вернули меня в кузницу, вернули меня к наковальне и дали мне новую деталь для работы, еще одну деталь без отметок на ней.

И сейчас я смотрю на то, что делаю. Об этом я знаю все. Я хорошо делаю свою работу. Во время работы я не сплю и не забываюсь, я просто делаю. Чистота. Осторожность. Об этом мне напоминают жрецы, и это помогает.

Я все еще ощущаю боль, время от времени. Иногда я не сплю или вспоминаю о вещах, которые не хочу помнить.

Но есть один сон, который я люблю. Я вижу Небесных Воинов в море звезд. Вижу, как они сражаются, одетые в свою броню. На некоторых деталях имеются знаки, оставленные мной. Как и все, что они носят, знаки безупречны. Тысячи подобных мне работают в кузнях, вырезая и мастеря. Небесные Воины не знают об этом, но они и не должны знать. Достаточно того, что они служат.