Космические волки: Омнибус - Уильям Кинг

Когда я просыпаюсь ото сна, я доволен. Я все еще помню, что однажды потерпел неудачу, но помню и о том, что все еще могу служить дальше. Это награда: я все еще служу.

Я не помню, как долго я нахожусь здесь, среди мрака и отблесков пламени. И не знаю, сколько еще буду оставаться. Возможно, всегда. Возможно, до тех пор, пока не настанет конец света.

Многое я помню смутно. Я Тарольф, и когда-то я любил лед.

Я хотел бы, чтобы я мог сражаться. Это мой сон.

Но это — долг Небесных Воинов, а мой долг — помогать им. Иногда мне достаточно просто чувствовать это.

Крис Райт

Железный жрец

Олвар шёл настороже, борясь со страхом и вспоминая всё, что ему рассказывал Эольф об этом месте и его опасностях. Море кипело и бурлило, пламя танцевало на его поверхности. Земля содрогалась, словно расколовшаяся льдина. Он прищурился, пытаясь разглядеть дорогу через клубящиеся облака снега. По коже тёк пот, и Олвар дрожал, проваливаясь в талый, грязный снег по колено. Впереди вздымалась гора, невероятно, непредставимо огромная, хмурая, словно сердитый великан, и коронованная кольцом молний.

Мышцы сводило от усталости, но Олвар не опускал зажатый в правой руке топор. Оббитый ухват в дрожащих пальцах казался тяжёлым, словно свинцовый брусок, но он знал, что пора идти дальше. Вот уже две зимы как Олвар готовился к испытанию кузней и не собирался сдаваться теперь. Если он опозорится, то не сможет взглянуть в глаза своей матери, уже оплакивающей сына, которого вряд ли увидит раньше загробного мира.

И затем Олвар вновь услышал это. Звук становился всё ближе. Он резко обернулся и вгляделся во мрак, сжимая рукоять. На берег нахлынула волна, посеревшая от остывающего шлака.

Сначала Олвар не видел ничего, кроме низких очертаний порожних камней, покрытых тающим снегом и тянущихся к сотрясаемому раскатами грома небу.

Но он слышал нечто: урчание, рык, шелест шерсти, скрежет натянутой шкуры. Зверь преследовал его уже два дня, подкрадываясь всё ближе, таясь в тенях. Он не мог ни видеть его, ни чуять, лишь слышать. Словно выходящей по ночам из кипящих морей упырь, зверь таился где-то с подветренной стороны, шёл среди обсидиановых и гранитных столбов.

Олвар замер. Время идти дальше. Нужно добраться до вышнеземья, земли, что не дрожит и не трескается, земли, которая не сбросит его в бездну вод.

Но он ждал, дрожа и наблюдая. Во мраке под уступом, вонзающимся в небо словно серп, он впервые видел их.

Во мраке мерцали глаза, отливающие чернотой и похожие на золотые шары.

Рагнвальд широкими шагами шёл к горящему жилому дому. Выпотрошенные внутренности здания тлели в окружении расплавленных металлических костей. В небесах горело зелёное пламя, а его отблески сверкали, отражаясь от частиц льда. Земля содрогалась от тяжёлого и размеренного как удары сердца артиллерийского огня.

Впереди над развалинами вздымалась разбитая эстакада, заваленная мёртвыми изувеченными телами. Впереди бежали его серые братья, мелькали в тенях, пригнув головы, и стреляли из болтеров. Рагнвальд шёл размеренно, чувствуя, как под сапогами поддаётся сухая, словно угли земля. Его ждал наполовину заваленный обломками «Носорог». Разбитые гусеницы застыли, а из труб валили клубы дыма. Отделение Лоэра бросило подбитый транспорт и ринулось на врага, и потому другие решат, будет ли «Носорог» спасён или растерзан.

Его дух был невредим. Рагнвальд чувствовал, как запертый в ячейках самого сердца машины дух стонет от боли. Он остановился и развернул серворуку, лязгнувшую, распахнувшую челюсти. Жрец подключился к ядру «Носорога», открыв служебный люк, и наружу, словно кишки вывалились провода.

А затем он услышал это — урчание, рык, шелест шерсти, скрежет натянутой шкуры.

Рагнвальд выхватил громовой молот и бросился назад, прочь из тени «Носорога», но враг уже был рядом. Из клубящегося дыма вырвалась фигура в красных доспехах, кричащая на бессмысленном, безумном языке. Рагнвальд увидел проблеск медной чеканки, жуткие бронзовые челюсти и цепной топор, жужжащий словно рой насекомых.

Они сшиблись. Тяжёлый, сильный взмах молота прошёл мимо цели, а цепной топор рассёк воздух, впиваясь в выставленную вперёд серворуку Рагнавальда. Клыки погрузились в металл, и воин ощутил боль так, словно они грызли его плоть. Рагнавальд оступился и рухнул на землю, предавшую его своей неровностью.

Линзы расколотого шлема чемпиона вспыхнули, словно сверкающие от радости глаза, и он прыгнул вперёд, обрушивая топор.

Зверь прыгнул, бросился на Олвара. Он видел лишь приближающуюся стену плоти и тёмной как полночный мрак шерсти.

Олвар отшатнулся, и сердце его сжалось от страха. Челюсти зверя широко распахнулись, брызнула жёлтая слюна. Зверь был огромен, высотой достигая плеча человека, поджар и сутул, длинная морда вздымалась, словно утёс на склоне хребта. И он бежал к нему, скользя лапами по замёрзшим неровным камням.

Олвар стоял. Он ждал до последнего мгновения, ждал, пока его не обдало запахом жёваного мяса из пасти зверя.

И тогда он ударил. Топор врезался в череп зверя, тяжело ударил по кости. Олвар оттолкнулся и прыгнул, уходя с пути мчащейся на него груды мускулов.

И ударил вновь, тяжело замахнувшись топором, глубоко погрузил его в плоть. Рычащий зверь обернулся и метнулся вперёд, желая впиться челюстями в ногу Олвара. Уже прыгая, тот ударил ещё раз, рассекая сухожилия зверя.

Но волк продолжал наступать, скрежеща зубами, пытаясь повергнуть воина. Он был быстрее, сильнее, крупнее, бесстрашней. И вот Олвар поскользнулся на грязном снегу, а зверь настиг его, сомкнув клыки на ведомой ноге.

Олвар закричал — сдерживаясь, чтобы не взвыть от боли — и ударил вновь. Кровь зверя и воина слилась в жарких челюстях. Движения Олвара были резкими, суматошными, выдающими ужас. Потяжелевший топор выскальзывал из пальцев.

Скалящаяся, рычащая морда тянулась к Олвару. Золотые глаза вглядывались в него. Слюна из пасти капала на обнажённую грудь. Олвар завыл от ярости и с силой метнул топор.

Но цепные клыки так и не нашли цели. Нечто тяжёлое и быстрое обрушилось на чемпиона. Рагнвальд видел, как оно пронеслось мимо — смятый мех, металлические челюсти, сверкающие протезы. Зверь покатился по земле, сжимая клыками шею добычи, тряся её как куклу и разрывая. Вопли чемпиона оборвались лишь вместе с его голосовыми связками.

Рагнвальд поднялся и направился к изувеченному телу. Он смотрел на зверя — поджарого и сутулого, с длинной мордой, вздымающейся, словно утёс на склоне хребта. Металлом сверкали его бока, а одна нога опиралась на поршни, покрытые проводами.

— Довольно, — приказал хозяин, и зверь отпустил добычу.

Рагнвальд встал над поверженным чемпионом, корчащимся в луже тёмной крови. Он замахнулся громовым молотом и опустил его, расколов багровый шлем, сокрушив бронзовые челюсти. Движение прекратилось.

Зверь стоял рядом, вздрагивая от охотничьей злобы, кровь струилась по его челюстям, а осколки брони застряли в перемазанной пеплом шкуре.

Рагнвальд помнил, как убил его. Помнил, как тащил тяжёлый горячий труп до железной горы. Тогда он был кем-то другим, но это было века назад, и что толку вспоминать, каким был растаявший лёд?

Он потянулся к загривку волка и провёл пальцами вдоль густого меха. Зверь зарычал и потёрся о доспехи. Потребовалось время, чтобы воссоздать его — годы работы в кузне под бдительным надзором скрывавшихся под масками учителей. Теперь зубы зверя стали железом, хребет — адамантием, а глаза — красными сферами сенсорных узлов.

Теперь зверь стал лучше. Он был его первым и самым любимым творением.

— Вперёд, — зарычал Рагнавальд. И тогда зверь и его хозяин скрылись во мраке.

Крис Райт

Охотничье чутьё

Голод гнал его. Хлестал его, когтям раздирая пустой желудок, заставляя бежать быстрее и искать лучше. От нехватки пищи зрение обстроилось даже в глубокой зимней ночи, мерцавшей вокруг. От голода всё вокруг стало ярче, чётче, живее.

Он перестал бежать и, тяжело дыша, опёрся на ствол ближайшего дерева. Впереди он видел снег, доходящий до голени, переливающийся сине-белым мерцанием под скрытыми пологом леса звёздами. Вокруг вздымались деревья, широкие и разросшиеся, слабо мерцающие, словно были вымазаны в масле. Между стволами словно разлились чистые чёрные пруды, в которых тонул поглощаемый свет. Остальные лучи не пускал густой полог листьев, и потому под ногами виднелись лишь мерцающие полоски и пятна снега.

Он чувствовал на спине пот. Останавливаться опасно — если он охладится слишком быстро, мускулы скрутит. А если их скрутит, то он не выберется из леса. Накинутые на плечи тяжёлые меха не смогут отгонять ночной мороз вечно. Чтобы согреть кости нужен огонь, а чтобы питать их — мясо.