Новый Мир. № 3, 2000 - Журнал «Новый мир»

(Порывается сделать это, но останавливается. Смотрит на руки.)

Не знаешь, какие использовать.

(Мгновение колеблется, потом быстро кладет крест обеими руками.)

Целая вечность, миллионы лет, производя впечатление юродивого.

(Повторяет знак креста двумя руками.)

Ад. Рай. Ничего смешного.

(Оборачивается, идет к кулисе, но не уходит, а вновь поворачивается к публике: его глаза блестят.)

Хотя… знаешь, музыку тем не менее… этими руками, двумя правыми… если только есть рояль… (Вновь становится серьезным.) То, что у тебя, брат, под задницей, — динамит. Встань и уходи отсюда. Все кончено. На этот раз действительно все кончено.

(Уходит.)

Перевел с итальянского Валерий Николаев.

Алессандро Барикко родился в 1958 году в Турине (Италия). Дебютировал в 1988 году книгой о творчестве Россини. Автор романов «Замки ярости» (1991), «Море-океан» (1993), удостоенных крупных литературных премий Италии.

Мариэтта Чудакова

Людская молвь и конский топ

Из записных книжек 1950-1990-х годов

Эти меленькие белые цветочки, которые посажены по всей моей стране — у каждого райкома и каждого гипсового или окрашенного грубой металлической краской памятника. Облако медового запаха, плывущее от этих цветов, навсегда отравлено для меня тяжелым шинельным запахом государственности.

«Захоронить» — так говорят теперь почти все. «У вас там захоронен кто-нибудь?» Нет, это не каприз языка! Слово «похоронен» слишком духовно, оно связывает с умершими какой-то нитью. Понадобилось именно такое словцо, переводящее покойников в разряд отбросов.

…Наше мирное время!.. Тут-то и появилось словцо «отдыхаем» вместо «спим» — мерзкий эвфемизм. Все работали и отдыхали. Благо четверти века мирной жизни осталось неиспользованным. Не мир как расцвет, возможность развития всего человеческого, а мир как мирное гниение.

Гнусная целеустремленность, искусственно сообщенная недвижной жизни, ревет из репродукторов, льет с длинных красных полотнищ, развешанных поперек всех дорог как «Ни шагу дальше», воет со страниц всех газет.

Цветной кинофильм [ «XXIV съезд КПСС»] — сборище на экране. Скошенный рот лидера. Он дергается, обезьянничает. «Г» фрикативное. Никто, кроме одного (К.), не может выговорить прилагательное «соц.». В зале хлопают — силе. Пустоте, возымевшей силу. Месту на трибуне. Это очевидно. Как плотоядно ощерились все при виде войск! Долгая овация, похожая на вздох облегчения; единственная их надежда.

Да, еще 40 лет назад были совсем другие люди — покалеченные тюрьмами, увечные, с невротичным, фанатическим блеском в глазах. Теперь в зале все одинаково сыты, довольны, уравновешенны (мелькают, правда, очень приличные физиономии работящих и порядочных мужчин) и мечтают только о статусе, о нем одном.

…Как забавно, наверно, дикарски весело этим невежественным, необразованным людям, не думающим о философии, истории, о душе нации и прочем, встречаться то и дело с людьми из разных стран — обниматься с арабами, пожимать руки вежливо скалящимся европейцам.

7 марта. «На Украине — дожди!..» — восклицает наш приятель, маниакально ненавидящий радио, растравляющий себя смакованием всех оттенков интима, принятого сейчас в дикторском слоге.

10 марта. На картине Льва Бруни была еще одна Москва жаркого лета 1932 года — красная, раскаленно-кирпичная, душная, тесная, без влаги, без тени, без воздуха.

13 марта. Реальный случай с весьма импозантным мужчиной. «Вхожу я в общественный туалет, сажусь.

Вдруг входит кто-то, снимает с меня пыжиковую шапку, надевает кепку — со словами:

— И в кепке по…!

И исчезает».

Русскому человеку реальной выгоды мало — ему литература нужна, жест!

16 марта. Свели под корень всех этих с бородками, с мутноватым к тридцати уже годам взглядом, с перхотью на поблескивающих плечах их черных костюмов, с тягучей, наполненной междометиями и паузами речью.

18 марта. Детские поликлиники — неисчерпаемый источник наблюдения за современными людьми. Как иные отцы чуть ли не внимательней, чем женщины, возятся с косыночками, кофточками — напряженно прислушиваясь к температуре воздуха, сквознякам, обдумывая, когда что снять, когда что надеть… Каждому, каждому пришлось приобрести профессию бонны. Не спрашивая полной отдачи в своем деле — и даже противодействуя этой отдаче, — всем навязали одни и те же профессии. «Каждый должен уметь стать кухаркой…»

19 марта.

А что нам осталось?А что нам осталось?Одна лишь усталость.Усталость, усталость.А что мы читали?Ах, что мы читали!..Над чем мы ночамиС тобой размышляли!

23 марта. В те годы — 30-е — дела решались по ночам. Ночью человеку звонили, что пьеса его разрешена.

В 70-е жизнь прекращалась в 5 часов вечера — до следующего дня. Времени на решения было чрезвычайно мало каждый день. Решать было некому — потому пользовались правом оттяжки: все переносилось день за днем на следующий день.

30 марта. «Я недавно впервые побывал в Японии» — характерная фраза современного оратора.

Апрель. Ленинград. Ленинградские шептуньи. Тихие ядовитые голоса — перешептывания последних, вымирающих, то и дело засыпающих в белом, большом, пустынном (что только не повидавшем!) зале тыняновских слушательниц и учениц — старух с длинными зубами, с помутившимися от старости, от арестов мужей, от смерти учителей и вытравления их учений глазами.

25 апреля. «И шумной черни лай свободный» (сегодня Эйдельман подарил мне эту пушкинскую строку).

26 апреля.

— Ну, добре!

— Лады!

Ненавистные слова.

25 мая. Кто не убивал — тот уже герой (похороны Ф. М. Левина).

Вот она, заветная дверка без таблички, позор моей страны (спецхран).

…Поехал, привез себе арапчонка — и дал ход литературе целого века, и на века вперед. Какая фантастика может с этим состязаться?

27 мая. Вальтер Ульбрихт и Альтер Эго.

28 мая. Человек, который уверен, что все погибли вовремя — и Лермонтов вовремя, и Пушкин. Новейшее живодерство.

4 июня. Вспомнила декабрьский рассказ брянского поэта об ихнем комсомольском деятеле, которому в Чехословакии на встрече в райкоме подарили (как каждому члену делегации) «Доктора Живаго», а он приехал в Брянск и со страху сунул его на улице в урну.

2 июля. Все время по радио из соседнего дома несся хриплый бабий хор, вот уже три десятилетия знаменующий советскую жизнь.

7 июля. Сегодня в «Новом мире» — Калерия, бредущая по ступенькам «Известий» в бухгалтерию за деньгами («Еще неизвестно, выписаны ли»), Ася, принесшая Инке отзывы на рукописи, сидящая устало на стуле перед ее столом, Инка — оголенная (жара — 36о), все так же прямо, гордо и молодо восседающая за столом. Видимость жизни. И тут явился Домбровский, косолапя, неся свой круглый странный живот арбузом на сухощавом теле. «Я теперь ни каши, ни хлеба есть не могу — ничего, что я долго ел, чем нас кормили там ежедневно». Асе, целуя руку: «Никому, наверно, я так не желаю счастья, как вам…» Она: «А я — вам». — «Я сейчас озабочен Сталиным». Ася: «Кем?» — «Сталиным». Ася, хохоча: «Я думала, что ослышалась!»

4 апреля. Вечер памяти М. Семенко.

Председательствует Лев Озеров. Вступительное слово Е. Адельгейма.

Выступление Л. Я. Гинзбург. «Искусство есть процесс искания и переживания без осуществления».

Пинский, Вяч. Вс. Иванов, незнакомые.

Вышел розовый хорошо одетый мальчик с пухлыми губами, в больших темных очках и затараторил, плавно поводя руками и с трудом подбирая русские слова. Это был киевский литературовед, но напоминал он американского молоканина. «Ну, это такое стихотворение, у меня руки дрожали, когда я его переписывал».

Потом Озеров стал читать Семенко в подлиннике, и киевляне дружно сморщились, как от лимона.

3 мая. «Думается, что…» — официозное словцо, вошедшее в обиход после того, как «развязана была инициатива масс», исчез «культ»… Теперь не «навязывали» уже решения — лишь указывали: «думается, что так будет лучше…»

5 мая. Из окон вагона грозным напоминанием смотрело со всех сторон «вечно ж…й». («Вэжэ», как сокращает имя Наталья Ильина.)

Но нет, уже не было это имя живым, и даже не чувствовалась, как-то забылась личная его вина.

Побеги отошли от корня, хотя и жили его соками. Не было личной вины ничьей. И хотелось, подобно Аркадию Райкину, сказать этой сотне — не меньше — добрых молодцев:

— Привет, ребята! Я к вам претензий не имею. Вы хорошо устроились.

Ибо нельзя было претендовать и апеллировать к безличностям.

…Это были годы, когда женщины получили себе занятие — складочку за складочкой расправлять складные японские зонтики, укладывая их в чехольчики.