Сестра милосердия - Мария Воронова

Саша помахала ей, Элеонора послала воздушный поцелуй и побежала открывать дверь.

Ждать пришлось очень долго, Саша поднималась медленно и с сильной одышкой. Услышав ее тяжелое дыхание, Элеонора выругала себя за несообразительность — надо было спуститься на улицу.

Подруга выглядела очень плохо. Далекому от медицины человеку могло бы показаться, что Саша пополнела, но Элеонора видела, что это отеки, а на самом деле женщина истощена. Немудрено, ведь почти всю беременность она провела впроголодь.

— Сашенька, какой приятный сюрприз, — улыбнулась она, пропуская подругу, — только тебе, наверное, уже тяжело совершать такие путешествия? Ты бы позвонила мне на службу, я бы сама с большой радостью тебя навестила.

Саша только покачала головой.

— Прости, у меня тут кавардак. Садись, отдыхай, я сейчас все уберу. Может быть, хочешь прилечь?

Подруга жестом остановила ее. Стул в комнате был один, и Элеонора устроилась у Саши в ногах, на краешке своего матраса.

— Я должна тебе сказать одну важную вещь, — сказала Саша медленно, — это очень важно. Мне скоро рожать, и я чувствую, что непременно умру.

— Саша, какой вздор! Ты родишь здорового малыша и останешься жива. Это обычные страхи беременных женщин, и пройдет совсем немного времени, как ты над ними посмеешься.

Подруга мягко улыбнулась в ответ:

— Милая, ты забываешь, что у меня есть опыт. Ни с Ванечкой, ни с Соней я не думала ничего подобного.

— Тогда время другое было. Никто не голодал. Совершенно естественно, что в этот раз беременность не могла протекать так же безмятежно, как раньше. Организм истощен, вот тебе и приходит в голову бог знает что! Ты здоровая крепкая женщина, все будет прекрасно.

— Дай бог, конечно, но я все же должна тебе признаться. Не хочу с таким грехом на совести новую душу на свет пускать, — голос Саши дрогнул, а глаза наполнились слезами. Элеонора ничего не сказала, только обняла ее колени. Почему она никогда не находит нужных слов? Ни в последнем разговоре с Катериной, ни сейчас.

Саша похлопала ее по плечу. Неожиданно показалось, что вернулось прошлое, и она снова юная смолянка, вдруг оказавшаяся в пугающем и завораживающем мире операционной, а Саша — ее заботливая наставница.

— Милая моя девочка, — произнесла Саша грустно, — ты льнешь ко мне, а я не имею права на твою ласку. Это же я донесла на тебя…

Элеоноре очень хотелось, чтобы эти слова никогда не были сказаны. О предательстве Саши она догадалась бы сама, если бы строго-настрого не запретила себе думать о том, кто сдал ее и Архангельских. В сущности, у нее было так мало близких людей, что, кроме Саши, и подозревать-то некого… И все же очень грустно об этом узнать.

— Ничего, — тихо сказала она, не меняя позы, — ничего.

— Ты не прогонишь меня?

— Бог с тобой, нет! Сейчас такое время…

— Милая моя! — Саша заговорила горячо и быстро. — Если бы ты знала, как тяжело мне досталось счастье! Столько лет любить украдкой, втихомолку! Знать, что мы ничего плохого не делаем, и каждую минуту ждать презрения и позора… Делать вид на людях, что мы едва знакомы, и расставаться каждый вечер… Мы любили друг друга больше лет, чем вместе провели ночей! И тут вдруг такой поворот, когда я уже перестала надеяться. Эля, я ведь просто человек и просто хотела жить!

Элеонора кивнула. Люди склонны персонифицировать зло, назначать главного злодея и возлагать на него ответственность за все творящиеся вокруг безобразия. А может быть, все гораздо проще? Может быть, Ленин, Маркс и кто там еще не так уж виноваты? Они указывают цель, а пулю выпускают просто люди, которые просто хотят жить…

Но этого она, конечно, не сказала беременной женщине.

— Все хорошо, Сашенька.

— Не думай, я не была штатной осведомительницей, — сказала Саша так, будто это имело какое-то значение, — но раз новая власть поверила Николаю, он же должен был оправдать доверие?

— Да, безусловно.

Элеонора поудобнее устроила голову у Саши на коленках, а та, не почувствовав иронии, продолжала свой рассказ о том, как они решили жить законопослушными людьми и выполнять все прихоти власти, которая так много им дала. (Какой рабский взгляд, вскользь подумалось Элеоноре. Шварцвальду новая власть дала гораздо меньше, чем отобрала, а Саша рада подачкам.) Прежний круг знакомых барона выходил в устах Саши толпой жадных попрошаек, которые только и делали, что обивали порог новобрачных с разными неудобными просьбами. «Ты представляешь, Эля, каковы эти аристократишки, особенно бабы! Одна, генеральша Сугробова, такая стерва… Помню, мы как-то с Николаем гуляли в Таврическом саду и ее встретили. Он имел глупость меня представить, мол, Александра Титова, лучшая сестра милосердия в Клиническом институте. Что такого, не сказал же: вот моя любовница, прошу любить и жаловать. Все прилично, сослуживцы вышли после работы воздухом подышать. А эта старая сволочь так меня смерила взглядом, и через губу: ах, милый барон, простите, я не расслышала, что вы сказали. И дальше посеменила. Показала, что я для нее хуже грязи. Зато как прижало, сразу к нам приползла: дорогой барон, спасите! Устройте моего сына на службу, не дайте погибнуть голодной смертью. Нет, ты понимаешь, ты, специалист мирового класса, отказалась от нашей помощи, потому что кумовство, а эта тварь на голубом глазу сует нам сына-балбеса, хотя прекрасно знает, что за такого работника никто спасибо не скажет. Ну, тут уж я пошла на принцип! Говорю: ах, простите, мы с милым бароном не расслышали, что вы сказали!»

Элеонора невольно улыбнулась. Очень заметно было, что радость мщения перевесила все остальные чувства у Саши, в том числе стыд за предательство. Что делать, такие мелкие обиды действительно ранят больнее всего и прощаются труднее настоящих оскорблений. Можно было заметить, что выходка Сугробовой ничего не изменила в Сашиной судьбе, а вот Сашина месть действительно поставила целую семью на грань выживания. Таков уж закон жизни: сделанная тобой мелкая пакость вернется к тебе огромным злом, но большое зло, скорее всего, останется безнаказанным.

Странно, но она совсем не сердилась на Сашу. Ни гнева, ни разочарования, только брезгливое сочувствие. Даже мысль, что именно по вине бывшей подруги с ней случилось то, что случилось, не ранила. Не Саша, так кто-то другой, но обязательно донес бы.

— Я говорила Николаю, что не нужно связываться с этой перепиской, — продолжала Саша, — уже его поручительство было глупостью, и как только Архангельские вернулись, следовало разорвать знакомство. Мы при чем, что у них дочь за границей? Вообще интересно получается: моя судьба никогда никого не интересовала, а теперь я почему-то должна за всех переживать! У меня дети в конце концов, в первую очередь я должна о них думать. Поэтому, когда со мной встретился один сотрудник, якобы для дружеской беседы, я рассказала о письмах от Лизы. Только я сказала, что вы напрямую получали их из Красного Креста.

Элеонора тускло подумала, что это было глупо и недальновидно. На первом же допросе могла всплыть роль барона в этой переписке. Но потом поняла, что Саша, предавая своих старых друзей, сама доверяла им безусловно и знала, что они никогда не покажут на Шварцвальда. Парадокс и ирония судьбы.

Не исключено, что Саша действительно оказала Архангельским услугу. Для Элеоноры все сложилось наихудшим образом, но, как знать, вызволил бы Костров дядю с тетей, арестуй их ЧК на год позже? Он бы тогда переехал в подходящую по статусу квартиру и ничего не знал бы об их судьбе. Или обвинение было бы другим, и он ничего не смог бы сделать. В конце концов Сергей Антонович сам не застрахован от ареста. Подумав так, Элеонора быстро постучала по ножке стула, тьфу-тьфу-тьфу.

— Сашенька, а можно послушать малыша?

— Ну конечно! — она растроганно улыбнулась.

Элеонора осторожно приникла ухом к Сашиному огромному животу, положила на него ладони и замерла. Где-то совсем рядом быстро-быстро билось маленькое сердечко, а вскоре она почувствовала, как младенец двигается, устраиваясь поудобнее в своей естественной колыбели. Это было чудесно и непостижимо: вот он, ребеночек, совсем рядом, под руками, и в то же время далеко, еще в другом, неведомом мире.

— Так ты меня прощаешь?

— От всего сердца, Сашенька!

Проводив бывшую подругу, Элеонора прислушалась к себе. Нет, она действительно не сердилась, напротив, душа наполнялась давно забытым радостным чувством, почти как в юности. Стоя на подоконнике, она вдруг поймала себя на том, что напевает в такт скрипу газеты по стеклу. Она думала о малютке, которому вскоре предстояло появиться на свет. Саша обещала сделать ее крестной матерью, значит, она сможет ласкать его и нянчить. Снова и снова она вспоминала, как ребенок толкался прямо ей в ладошки, и чувствовала почти болезненную нежность. Это было похоже на снятие жгута, когда кровь вновь устремляется в онемевшую конечность, вызывая сначала покалывание, а потом настоящую боль. Но человек с удовольствием ее терпит, потому что знает: он оживает.