Тонкая красная линия - Джеймс Джонс

Джон Белл лежал распростершись на том самом месте, где упал, не двигая ни одним мускулом. Глаза его были закрыты, и он, конечно, ничего не видел вокруг, но настороженно прислушивался. На малых хребтах длительный треск пулеметов прекратился, и теперь слышались лишь короткие очереди. То тут, то там вопили, ныли, стонали раненые. Лицо Белла было повернуто налево, щека прижалась к земле, он старался даже дышать не слишком заметно, боясь привлечь к себе внимание. Белл осторожно открыл глаза, опасаясь, как бы пулеметчик за сто ярдов не заметил движения век, и увидел, что смотрит прямо в открытые глаза разведчика из первого взвода, лежащего мертвым в пяти метрах слева от Белла. Это был молодой призывник по фамилии Крэл. Он был знаменит самым безобразным кривоносым лицом в полку и самыми толстыми очками в третьей роте. То, что при такой близорукости он ухитрялся быть разведчиком, служило предметом шуток всей роты. И Крэл пошел на это добровольно: он хочет быть там, где есть настоящее дело, сказал он, будь то в мирное или в военное время. Разбитной парень из Джерси, он тем не менее верил пропагандистским листовкам. Он не понимал, что профессия первого разведчика стрелкового взвода отошла в прошлое, во времена войн с индейцами, и не очень нужна сейчас, в век дивизий с их огромной огневой мощью. Первая мишень, а не первый разведчик — так надо теперь именовать эту должность. На лице Крэла по-прежнему были большие очки. Повернутые под определенным углом, она увеличивали глаза мертвеца, и Беллу казалось, что глаза заполнили все линзы. Белл не мог оторвать от них упорного взгляда, и они смотрели в ответ с мудрым и терпеливым изумлением. Чем больше Белл на них смотрел, тем больше они казались ему отверстиями в центр вселенной, куда он мог провалиться и поплыть через звездное пространство среди галактик, спиральных туманностей и обособленных миров. Белл с усилием накрыл глаза. Он боялся пошевелить головой, и всякий раз, когда снова открывал глаза, на него смотрели глаза Крэла; их жалкое, чудное, дружелюбное выражение приводило его в смятение. И куда бы он ни глядел, они дружелюбно, но упорно следовали за ним. Сверху невидимые, но ощутимые огненные солнечные лучи тропического дня накаляли голову под каской, не давая покоя. Белл никогда не знал такого опустошающего, щемящего страха. Где-то, вне поля его зрения, разорвалась еще одна мина. Но в общем казалось, что наступает довольно спокойный день. Он мог видеть часы на своей руке. Боже мой! Неужели только семь сорок пять? Пав духом, он позволил глазам вернуться куда им хотелось: к глазам Крэла. Здесь покоится очкарик Крэл, умерший за нечто. Когда один из огромных глаз Крэла игриво подмигнул ему, он в отчаянии понял, что надо что-то делать. Не отрывая прижатой к земле щеки, он громко закричал:

— Эй, Кекк! — Он подождал. — Эй, Кекк! Надо убираться отсюда!

— Знаю, — прозвучал приглушенный ответ. Кекк, видимо, лежал, повернув голову в другую сторону и не имея желания ею пошевелить.

— Что будем делать?

— Ну…

Наступила тишина, пока Кекк думал. Ее нарушил высокий, дрожащий голос издалека:

— Мы знаем, ваша здесь, янки. Янки, мы знаем, ваша здесь!

— Тодзио жрет дерьмо! — закричал Кекк. Ему ответила сердитая пулеметная очередь.

— Рузовер жрет дерьмо! — провизжал далекий голос.

— Ты прав, черт возьми, он-таки жрет! — крикнул кто-то с правой, невидимой Беллу стороны.

Когда стрельба прекратилась, Белл опять крикнул:

— Что будем делать, Кекк?

— Слушайте, — последовал приглушенный ответ. — Слушайте все, ребята. Передать всем по цепочке. — Он подождал, пока утихнет приглушенный хор голосов. — Теперь слушайте. Когда я скомандую «Вперед», всем встать. Зарядить винтовку и поставить на предохранитель и иметь в руке еще одну обойму. Первое и третье отделения остаются на месте и прикрывают остальных. Второе и четвертое отделения мчатся со всех ног назад за эту высотку. Первое и третье отделения выпускают две обоймы, потом бегут. Второе и четвертое прикрывают их с этой высотки. Если ничего не видите, ведите огонь с рассеиванием по дальности. Их позиции где-то на середине склона этих хребтов. Всем стрелять по правому хребту, который ближе. Поняли?

Он подождал, давая возможность всем осмыслить услышанное.

— Все поняли? — приглушенно крикнул Кекк. Ответа не было. — Тогда вперед! — скомандовал он.

Склон ожил. Белл изогнулся, прыгнул и бросился бежать; ноги сами несли его, пока с последним прыжком он не бросился на землю. Почувствовав себя в безопасности за складкой местности, которая издалека казалась маленькой, а теперь приняла огромные размеры, он перевернулся и открыл огонь, ужасно боясь, что его прошьют поперек груди, как лейтенанта Уайта, который лежал всего в нескольких шагах от него. Он методически посылал выстрелы в серо-коричневый склон высоты, который по-прежнему скрывал невидимые стрекочущие пулеметы — один выстрел направо, один налево, один в середину, один налево… Он не верил, что действительно может кого-либо поразить. Если одна пуля достигнет цели, это ничего не даст: случайно убит, убит не потому, что целились в него, а по простой статистической вероятности, по рассчитанной возможности огня с рассеиванием, жертвой которой он сам может стать в любой момент. Математика! Математика! Алгебра! Геометрия! Когда первое и третье отделения, спотыкаясь и падая, прибежали на маленькую высотку, Белл с удовольствием растянулся, прижав щеку к земле, закрыл глаза и так лежал. Боже, о боже! Почему я здесь? Почему я здесь? После минутного раздумья он решил заменить этот вопрос на «почему мы здесь?». Теперь никакая карающая сила не сможет потребовать от него расплаты за эгоизм.

План Кекка, как видно, сработал очень хорошо. Второе и четвертое отделения, пользуясь внезапностью, добрались до укрытия невредимыми; первое и третье отделения потеряли только двух человек. Белл как раз смотрел на одного из них. Этот солдат, юноша по фамилии Клайн, бежал тяжело, опустив голову, и вдруг голова его дернулась, глаза расширились от испуга и ужаса, а рот стал похож на круглое отверстие. Он крикнул «Ох!» и упал. Досадуя на себя, Белл почувствовал, как в его груди клокочет истерический смех. Он не знал, убит Клайн или ранен. Пулеметы перестали трещать. Теперь, в сравнительной тишине, первый взвод залег в пятидесяти метрах от переднего края противника, невидимый среди воронок и скудной травы. То тут, то там, по всему полю боя стали раздаваться полные страдания и испуга крики: «Санитар! Санитар!» И второй взвод, избежавший гибели, постепенно понял, что даже здесь он далеко не в полной безопасности.

На командном пункте за первой складкой местности не один Стейн видел, как второй взвод, спотыкаясь, возвращается за третью складку. Видя, что их командир спокойно стоит на коленях, не пробитый пулями и не искалеченный, другие последовали его примеру. «Я подаю неплохой пример, — подумал Стейн, немного удивленный своей храбростью. — Там нужны санитары», — решил он и подозвал обоих ротных санитаров.

— Отправляйтесь-ка, ребята, туда! — крикнул Стейн сквозь грохот. — Думаю, вы там нужны. — Его слова звучали спокойно и твердо.

— Слушаюсь, сэр, — сказал один из санитаров. Это был старший санитар, человек ученого вида, в очках.

— Я постараюсь прислать вам в помощь носильщиков в низину между этой и второй складкой! — закричал Стейн. — Если не сумеете вытащить раненых так далеко. — Он опять стал на колени и вглядывался туда, где то и дело мины вздымали гейзеры земли за третьей складкой. — Если нужно, продвигайтесь перебежками, — нерешительно добавил он. Санитары ушли.

— Мне нужен посыльный! — крикнул Стейн, обернувшись к цепочке своих людей, у которых хватило духа и мужества встать на колени, чтобы видеть происходящее. Все его слышали, однако никто не пошевелился, не выступил вперед и не ответил ему. Стейн смотрел на них, не веря своим глазам. Он понял, что совершенно неправильно оценивал их, и чувствовал себя круглым дураком. А он-то ожидал, что не будет отбоя от добровольцев! Его охватил страх: если он мог так ошибиться в этом случае, значит, может ошибаться в любом другом. Он совсем пал духом. Чтобы не уронить своего достоинства, он отвернулся, стараясь сделать вид, будто ничего не ожидал, но упустил время и почувствовал, что все его понимают. Растерянно думая, что делать дальше, Стейн вдруг был спасен от неприятной необходимости принять какое-то решение: словно привидение, рядом с ним возникла призрачная фигура.

— Я пойду, сэр.

Это был Чарли Дейл с хмурым от напряжения, взволнованным лицом.

Стейн отдал ему распоряжение относительно носильщиков и смотрел, как он побежал трусцой, согнувшись по пояс, к склону высоты 209, на который ему предстояло взобраться. Стейн не имел понятия, где Дейл был раньше и откуда он так внезапно появился.