Призвание: маленькое приключение Майки - Константин Кропоткин

— Ты еще таблицу умножения спроси. — Несу фыркнул и играючи сложил свои листы в уже знакомую девочке фигуру.

Бумажная пирамида была не так красива, как у Никифора.

— Одаренность, дарование, дар, — перечислила Майка. — А где мое место?

Несу поиграл страницами, изображая не то огонь, не то дождь — понять Майка не успела. Послышались голоса. Несу закаменел. Назревало нечто серьезное.

Пометавшись по кабинету, девочка поступила самым известным ей образом. Сделала вид, что ее нет — спряталась под стол. Под ковровую скатерть.

Поголосим!

Майка сидела и боялась дышать.

То там, то сям перед ней возникали ноги — одни в штанах, другие под платьями, мужские и женские. Здесь были почти все, с кем Майку за последнее время свела судьба: костюмные брюки Никифора, элегантные брючки Гаргамеллы, строгая юбка Телянчиковой, розовая лепота Савонароловой, лоснящийся шевиот мастера Леши, Лизочкин оранжевый подол, темно-зеленое одеяние Софьи Львовны, глубокая синева брюк мистера Гифта и бурая рванина Обдувана Божьего.

Детина-мальчик-Васенька тоже явился к директору. О своем присутствии он оповестил громче всех: два длинных гудка, один короткий и еще один длинный.

— Ща-вам-не-ша, — сложила Майка странные слова.

— Васенька, вы не могли бы шуметь чуточку потише, — жалобно попросила Софья Львовна. — Девочки, нельзя ли научить его чему-нибудь более благозвучному?

— Чему, например? — мелодично осведомилась Фея Телянчикова.

— Хотя бы игре на флейте.

— И замучал бы нас вконец «Шуткой» Баха, — это вступила Гаргамелла. — Non, madame, пусть уж дудит, как ему хочется. Милая какофония.

— Заседание Предложного отдела объявляю открытым, — произнес Никифор. Его брюки находились во главе стола — судя по всему, он и руководил этим секретным заседанием. — Что у нас первым нумером? Ах, да, ветренность. Кому дать слово? Да, конечно…

Постукивая широкими ногами в тесных черных туфельках на низком каблуке, Савонаролова заговорила о пакле, которой надо законопатить все щелястые окна.

— …В левом крыле дуновенья царят, — страшным голосом информировала она.

Должного впечатления новость не произвела. Никто не дрогнул и не закричал «какой ужас!». Очевидно, дуновения царят в левом крыле так давно, что уже не удивляют.

— А вы зря, — осудила розовая блондинка и сообщила новость, которая вызвала легкое оживление: разгулялись покойные ветры, и некий Селестин смастерил кляузу, потому что не может творить в такой обстановке.

— И не мне объяснять, какие могут быть последствия, — со значением произнесла толстушка. — Наверху могут не одобрить.

— Эка невидаль, — сказал мастер Леша.

— Да, не одобрят, а могут кое-кому порицание выставить, — елейно проговорила Савонаролова.

— Об чем это вы? — заинтересовался Обдуван.

— Да, так, — сказала она. — Говорят, тут некоторые инструкции нарушают. Пользуют неразрешенные средства. И может даже с опасностью для жизнедеятельности.

— А некоторые подслушивают, — сказал великан, потирая ладони о штанины.

«Заволновался», — догадалась Майка.

— Как же вы, mon amie, за дело болеете, — весело включилась в разговор девица Арманьяк. — Сразу видно — за справедливость. Все в порядке очереди, без блатных, по-честному, — она воинственно закинула ногу на ногу.

Савонаролова раздраженно пристукнула каблуком свой тесной туфельки. Сдалась.

Страсти разгорались.

— Я еще в прошлой декаде сделал заявление на макаронную пайку, чтобы мне увеличили, как труженику незавидного фронта, — заскрипел Обдуван Божий.

— Неужто не увеличили? — удивился Никифор.

— Кого ж там! — засердился старик, нервно колотя тростью об пол. — Разве ж это пайка? Смех курий! Требую себе в соответствии со вкладом.

— Со вкладом? Вы собираетесь умереть от недоедания? — с ленцой произнес мистер Гифт. — Oh!

Потрепанные штиблеты Обдувана заплясали злой танец, один ботинок соскочил с ноги, показав серый носок с дырой на большом пальце.

«Бедный», — пожалела Майка.

Ей не нравилась равнодушная ехидца мистера Гифта. Все-таки нельзя так с пожилым человеком, он хоть и вредный, но ведь уже старенький…

— Дедушка, зачем вам эти макароны? От них один вред, — произнесла Фея Телянчикова.

— Я равенства хочу, — упрямился старик.

Вот и второй ботинок слетел с его ноги. На другом носке дырок Майка не приметила.

— Вкусненького хочу, длинненького с дырочками и перченым соусом, — толковал он.

— Предлагаю рассмотреть на особом Совете, — предложила Софья Львовна.

— Опять меня откладываете, — заныл Обдуван. — Обделяете!

— Кто не согласен с предложением? — перебил старика Никифор.

Судя по молчанию, все были «за». Один только Обдуван несогласно шевелил пальцами ног.

— Что ж! — продолжил директор Пан. — Переходим к третьему вопросу. Запуск Яшиной.

Майка застыла. Ноги под столом оживленно задвигались. Вопрос был явно не дежурным.

— Думаю, лучше начать по старшинству, — предложил директор.

— Негодная никуда. Противная девчонка, — заявил Обдуван Божий. — Взрослым дерзит, приказаний не слушает, идет наперекор. Лишняя она. Зряшная. «Против».

— Принято, — согласился Никифор. — Кто следующий?.. Да, мы вас внимательно слушаем, — его голос потеплел.

— Все запущено, — заговорила Гаргамелла, деловито покачивая ножкой в мягком башмачке. — Держит дистанцию. Понимает прекрасное. Чувствует шутку. Границы дара исключительны. «За».

— Исключаю, — вступила Фея Телянчикова, она провела рукой по юбке, будто стряхивая невидимые соринки. — Прозрение иных миров незавидное. Мнимое принимает за явное. Не ведется. «Против».

— Well, — начал мистер Гифт. — Я — «за». Хорошее поведение, чуткость, понимание относительности, умение держать себя в рамках, слушает и слышит.

— Ага, слышит звон, а не знает где он, — голос у Лизочки был веселый, но Майке казалось, будто она кидается утюгами. Даже оборки ее платья под столом угрожающе затопорщились. — Совершенно невыносимый экземпляр ребенка. Непроницаема. Неуступчива. Упряма и неуправляема. К тому же я вижу у нее тень прошлого.

— Глупости, — сказала Софья Львовна. — Какая может быть тень? Она ж еще ребенок. У нее такое маленькое прошлое, что можно считать, что его и нет вовсе.

— Будущего у нее тоже нет, — стояла на своем Лизочка. — Я — против.

— Да, вот и я вынуждена вас проинформировать, как специалист, радеющий за общее дело… — закружилась в словах Савонаролова.

— Никто не сомневается, что вы специалист, — перебил ее Никифор. — Ближе к делу, пожалуйста.

— Неразвитая, необщительная, бесконтактная совершенно, — Савонаролова вскочила. — Недалекая она.

— Эк, далеко зашли, — произнесла Софья Львовна.

— Я против. Против я! Против! — куковала толстушка.

Оскорбив девочку до глубины души, она села и пристукнула ногой об пол.

Победной дробью отозвалась и Фея Телянчикова. Ей нравился ход дела.

«Сговорились», — уверилась Майка. По неведомым причинам розовая толстушка и смуглянка-красавица решили дружить против нее — Майи Яшиной, десятилетней гимназистки.

Да, девочка сидела под столом, под покровом толстой ковровой скатерти, а все тайны — симпатия и неприязнь, боязнь и нежность — были видны ей, как на ладони.

— Вынуждена признать, что некоторые упреки небезосновательны, — осторожно начала свое выступление Софья Львовна. — Яшина далеко не всегда прозорлива, часто увлекается второстепенным в ущерб главному, ей недостает опыта, она так юна, что, боюсь, миссия ей, может, еще не по силам.

«И эта туда же», — пригорюнилась девочка.

— Вы помните Никифор Петрович наш спор… — тут бабка позволила своему голосу немного сердечности.

Софья Львовна была суровой к директору, но на деле его почитала.

— Еще бы, такое не забывается, — пробормотал директор.

— Да, спор был жарким, но я была вынуждена уступить. Уступаю и сейчас. Мне кажется, вы правы. Я — «за».

— Благодарю за понимание, что ж… — директор Пан старался набрать в голосе прежнюю серьезность, но чуткая девочка уловила, что мнение старухи было ему очень важно. — Ах, да, я сам. Ну, мое предложение известно. Итого…

— Кхе-кхе, — многозначительно кашлянула Савонаролова.

— Вот говорят, что… — вступила Лизочка.

Розовая сплетница не бездействовала. «Фамильный секрет» Никифора уже разнесся по всем этажам «Детского мира».

— Знаю, что говорят, — оборвал ее директор. — Мало ли говорят на свете чепухи. Все проголосили?

— А вы, Алексис? — спросила Фея Телянчикова. Майка видела, как она легонько ткнула башмак мастера носком своего сапожка.