Алеет восток - Владислав Олегович Савин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но здесь этого не будет? – тревожно спрашивает Лючия. – Неужели то, что было, можно так легко забыть?
– А это, как расскажешь, – говорю я. – Вот наша работа с «Мосфильмом»! Можно передать достоверно антураж, обстановку, все детали, можно показать цену победы, тяжелый труд, в грязи и крови. А как ты на экране передашь саму Победу – то самое ощущение, что мы сделали это, несмотря ни на что, – то, ради чего все? И будут те, кто не воевали, смотреть и скулить, ах, какая страшная цена, зачем? А вот надо было, или победить, или умереть – мы победили!
Вот и Арка Главного Штаба. Лючия уже фильм «Ленин в Октябре» видела и спросила:
– Это здесь революционные солдаты и рабочие бежали Зимний штурмовать, то красивое здание напротив?
По простору Дворцовой веяли вихри враждебные, черными порывами гоня пыль – на нас набросились с наглостью лиговской шпаны, задрали нам подолы и хотели сорвать плащи, так и сдергивали с плеч, трепали над головами. Возле самой колонны дуло сильнее всего, иногда мне даже казалось, что нас «повалит и покатит», на ногах не устоим, – но итальянка захотела взглянуть поближе, обошла неспешно вокруг столпа, держа шляпу, посмотрела ввысь, на верхушку с ангелом. Спросила:
– Как ставили такую громаду?
– А взяли и поставили! – отвечаю я. – После победы над Наполеоном. Когда лучший в мире полководец пришел к нам с лучшей и сильнейшей армией, в шестьсот пятьдесят тысяч со всей Европы (ну как Еврорейх сейчас) и едва ноги унес, с одной двадцатой частью своего воинства. После такого да какой-то столб поставить перед царским дворцом – ерунда! А если серьезно, то проект составил француз Монферран, который Исаакиевский собор строил. И две тысячи русских солдат с веревками, по команде раз-два, взяли, водрузили колонну на место. Это я рассказываю, как в школе слышала – в жизни, наверное, сложнее было, – но колонна, вот она, стоит!
Ну а вдруг сейчас упадет и на нас покатится – она же ничем не прикреплена к постаменту? Хотя она тут за сто с лишним лет сколько перенесла – и бури с наводнениями, и фашистскую бомбежку. А все равно страшно – даже снизу наверх гляну, и голова кружится, ужас! Только бы римлянка не заметила, а то ведь уважать меня перестанет!
– Брависсимо! – сказала Лючия. – Чем больше я русских узнаю, тем больше убеждаюсь, что для вас ничего невозможного нет! Ой, Аня, ты прости, я все еще так говорю – хотя так хотела бы стать русской итальянкой!
– А отчего нет? – отвечаю. – Вот этот самый Монферран, самый натуральный француз, служил в наполеоновской гвардии, против нас воевал! А как наши в Париж вступили в 1814 году, так преподнес русскому царю Александру рисунки триумфальной арки «во славу храброго русского воинства» и конной статуи царя-освободителя от наполеоновского ига. Которые так понравились Александру, что он пригласил Монферрана в Россию, где тот и прожил сорок два года до самой смерти, полностью состоявшись как архитектор – все, им построенное, лишь здесь, в России. В Горьком была, видела здание нижегородской ярмарки, это тоже он. Завещал себя тут и похоронить, в Исаакиевском соборе, но так как был католиком, то не разрешили, отправили тело во Францию.
Лючия замолкает ненадолго, а потом выдает:
– Нет, Аня, это как-то нехорошо. Если он присягу приносил… А если уж сюда приехал, то веру оставил свою?
– Люся, а ты сама разве не католичка?
Лючия снова замолкает, через минуту говорит:
– Аня, а ты знаешь, не совсем. Я и в коммунизм верю, но это ведь не церковь? А еще я отца Серджио очень уважаю, и, конечно, его святейшество, что нас с Юрием венчал, – но чтобы веру считать превыше всего? Ты ведь говорила, что главное, это поступать правильно в жизни – ну а после бог рассудит. Мы ведь не какие-нибудь протестанты!
Наверное, правильная мысль? Ведь если допустить (предположим!), что бог есть, и он, как попы говорят, всемогущий и всевидящий? Тогда зачем ему наши молитвы – или он помогает лишь тем, кто громче орет? Зачем ему наши дары – это крохоборство какое-то выходит с его стороны? И зачем вообще церковь нужна – как посредники, которые за это еще и деньги берут? Правильно крестьяне еще при царе говорили, «мы в бога верим, ну а попы тут при чем?». Ну а если бога нет, то и спорить не о чем! Жить по совести – а остальное приложится!
И совершенно не мучает меня совесть за то, что вот сейчас, трудясь в доме на Литейном, я своими резолюциями нескольким десяткам человек подписала приговор. Поскольку – заслужили.
На Дворцовом мосту было очень красиво – вид на Университетскую набережную (эх, моя бывшая альма-матер), солнце, снова выглянувшее меж облаков, и Нева внизу, меняющая цвет на глазах, корабли и катера, золотой купол Исаакия вдали. Мы остановились посреди и смотрели вдаль, вдыхая соленый запах моря, внизу волны бежали навстречу, вид как с палубы корабля – все мечтаю, как я когда-нибудь, с моим Адмиралом, на белом пароходе, по Черному морю, или в Италию, к Лючии в гости! Ветер хлестал в лица и продувал насквозь, влезал под платье – не только под подол, но и за ворот, в рукава, рвал все на мне так, что я его всей кожей ощущала, будто без одежды стою, – но, держась за перила, чувствовала какой-то пьянящий восторг, ощущение полета, как в книжке, что прочла на компьютере, про чайку с именем Джонатан Ливингстон.
– Мне Юрий так и не дозволил прыгнуть с парашютом, – с сожалением говорит Лючия, – а ты прыгала, целых два раза, как я тебе завидую! А вот если придумать такое приспособление, чтоб мощный пропеллер снизу, через решетку – чтоб человека могло поднять? И для обучения десантников было бы неплохо, и как аттракцион.
Ну, подруга, сама додумалась – я-то слышала, что у потомков это называлось «аэротрубой»! Может, и впрямь предложить Пономаренко, как одно из упражнений для парашютистов? И таких, как я – вот никогда не признаюсь Лючии, что высоты боюсь, летать хочется, но возле земли! Лючия, она счастливая, не опалила ее война, как меня, лишь краешком задела – оставила «идущей по жизни смеясь», как я была когда-то. Что ж, устрою я тебе прыжок с парашютом, коль сама просишь – как вернемся в Москву! Если Юрка разрешит. И про «трубу» доложу обязательно. Сама первой ее опробую – только не в платье, конечно, а в летном
