Элохим - Эл М Коронон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты требуешь невозможное, Сосо. Немыслимое!
– А что ты требуешь, дорогой абба? Мыслимое!? Др*ть меня, свою дочь и при этом, чтобы я была счастлива. Уж нетушки! Только за одно такое намерение следовало бы тебе отрезать твоего Злодея.
Совершенно неожиданно для царя Соломпсио вдруг начала тихо плакать. Слезы ручьями лились по ее щекам. Она безутешно рыдала и была невероятно красива в этот момент.
– Сосо, не надо, не плачь.
– За что мне такая жизнь? Что плохого я сделала? Что плохого в том, что хочу быть самой красивой. Какая женщина не хотела бы быть самой красивой? Пусть только какая-нибудь сука скажет, что это не так? Была бы красивой, разве твоя мерзкая сестра посмела бы оскорблять меня? Или посмел бы твой поганый сын смеяться надо мной? Или ты стал бы жалеть что-нибудь для меня? Никто меня ни во что не ставит. Никто не любит. Даже ты меня не любишь.
– Я тебя люблю больше всего на свете.
Царь встал, подошел к ней, хотел обнять ее за плечи, утешить.
– Не трогай меня!
Ненависть засверкала в ее глазах.
– Хорошо, хорошо. Только успокойся.
– Ты не меня любишь. Тебе надо своего Злодея в***вить в д**ку. Я для тебя такая же д**ка, как любая другая женщина. Знаешь, я еще маленькой девочкой знала, что ты какой-то ненормальный, и что в один день пристанешь ко мне, как приставал все время к матери. Поэтому всегда я страшно боялась тебя.
– Сосо, я безумно люблю тебя. Я любил и Мариамме. Но не так, как тебя. Ты умная, красивая, единственная на свете. Ни с кем мне так не интересно, как с тобой. Мы думаем одинаково, видим мир одинаково.
– Не верю, абба. Если бы ты любил меня так, как ты говоришь, то выполнял бы беспрекословно все мои желания, все мои капризы и прихоти. И ждал бы, пока я сама не подойду к тебе, а не притирался бы ко мне сзади на ступеньках. Если бы ты меня так любил, может быть, я сама и подошла бы к тебе.
Царь Ирод сел обратно на кушетку и запустил пальцы в волосы.
– Ошибся я, Сосо. Допустил ошибку. Неправильно понял тебя. Помню, за три дня до того случая я возвращался из Иерихона. Всю дорогу я думал о тебе, представлял себе, как мы встретимся. У меня сердце билось, как у мальчишки. Волновался и радовался, что вскоре увижу тебя. И вот мы встретились. Помню я обнял тебя, вдохнул в себя твой родной запах, а ты прижалась ко мне как всегда, но вдруг неожиданно подняла ногу, вот так невысоко, и закинула ее за мою. Словно земля ушла из-под ног. Это был самый светлый миг в моей жизни.
– Неправда! Не было такого. Я не помню, чтобы обвила твою ногу.
– Сосо, в эту минуту мне незачем лгать тебе. Я признаюсь, что неверно истолковал твой жест. Тогда все три дня я жил только тем мигом. И когда я увидел тебя на ступеньках, просто не удержался.
– Хорошо. Может быть, случайно, ненароком я коснулась твоей ноги. Но у меня и в мыслях не было подать тебе какой-либо знак.
– Знаю, Сосо. Не ты, а я виноват. Я неправильно понял твое движение. Но как мне теперь доказать, что ты для меня не очередная д**ка. Как доказать, что потерял голову.
– Не знаю. Ты не выполняешь никаких моих просьб. Все из тебя надо вытаскивать клещами. Ну, хорошо, мать твоя еле дышит. Скоро сама подохнет. Убей, тогда эту старую суку! Соломею! И не жди, чтобы я легла с тобой сразу спать.
– Хорошо, Сосо. Она будет казнена. Обещаю!
34
Анна просидела у изголовья кровати отца до возвращения Иосифа. С первой минуты своего прихода она внесла в дом теплоту и женский уют, которых не хватало там со времени смерти ее матери. Она по деловому быстро устроила все для полного покоя и удобства отца, сделала короткие распоряжения служанкам и левитам и лишь после ушла к нему.
– Уже мне хорошо, Нана. Одно твое появление – и я здоров.
Рабби Иссаххар приподнялся, чтобы присесть.
– Нет, нет, абба. Ложись, ты еще слаб.
– Знаешь, о чем я больше всего жалею?
– О чем?
– Что за всю жизнь ни разу не болел. Хорошо болеть, когда ты рядом. Знал бы раньше, болел бы каждый день.
– Ничего, абба. Ты еще наверстаешь. Буду приходить каждый день, пока ты не встанешь на ноги. Вот увидишь, еще надоем тебе! Пожалеешь, что заболел.
– Как ты мне напоминаешь мать! Она тоже всегда говорила: «Вот увидишь, еще надоем тебе».
– Не удивляйся, абба. Какая мать, такая дочь. Говорят же «яблоко от яблони недалеко падает».
– Мне поговорки не нравятся. Каждая поговорка содержит в себе крошечную истину и громадную ложь. Поговорками люди обычно бьют друг друга по голове, как молотком.
– Наверное, легче пользоваться чужой мудростью.
– Верно. Умница, ты моя. Всегда легче и удобнее скрывать скудость собственного ума за чужой мудростью. Но это не достойно человека. Твоя мать никогда не скрывалась за чужой мудростью. Всегда была искренна. И потому никогда не надоедала.
– Я очень любила имэ, абба.
– Я тоже, родная моя. Она была самой лучшей женой и матерью на свете. Уверен, ты тоже станешь лучшей матерью.
– О, абба, скорее бы. Так хочу, чтобы ты держал своего внука в руках.
– Я тоже, радость моя.
– Видеть тебя, Элохима и сына вместе. Всех своих трех мужчин одновременно. Наверно, нет большего счастья.
Капли слез выкатились из глаз рабби Иссаххара. Он быстро вытер их.
– Абба, что с тобой? Почему слезы? Не огорчила тебя?
– Нет, родная, это слезы радости.
– Да, абба! Хорошо, что вспомнила. Тот юноша с родинкой говорил, чтобы я встретила Элохима через тридцать дней у Шушанских ворот в полночь. Я посчитала, это попадает на двадцать пятое число. А кто меня пустит в Храм и к Шушанским воротам в полночь? И кто их откроет?
Шушанские ворота отпирались лишь один раз в году на Йом Кипур, чтобы вывести козла отпущения.
Храм охранялся безупречно. Круглосуточно вооруженные левиты под строгим наблюдением трех священников посменно и неусыпно несли дозор. Левиты стояли на страже по одному, перед
