Аниськин и снежный человек - Максим Курочкин

– Мы и ваш папа заберем, – не смутился Мачо-Саймон, – папа хорошо, папа надо беречь.

– Прямо как в «Алых парусах», – даже в полной темноте было ясно, что Калерия улыбалась.

Вербовщик и его жертва как раз проходили мимо Костика. Он затаил дыхание и закрыл глаза, чтобы они ненароком не блеснули в темноте. И вовремя: что-то тяжелое, жесткое, как конский хвост, хлестнуло его по лицу. Комаров автоматически выхватил «макарова», но выстрелить в техасца не успел: в темноте раздалось тихое, нежное ржание.

«Кентавр что ли? Да нет, не может быть. Вот балда! Как я сразу не догадался! – вздохнул облегченно Костик, – Болотникова же говорила мне, что они часто совершают прогулки на совхозных лошадях Поэтому и кажутся такими огромными». Гора спала у него с плеч. После приключений в лесу он не удивился бы, если бы Мачо превратил и Калерию в кентавриху.

Костя попытался какое-то время красться за парочкой, но, видимо, от усталости, он крался так громко, что в один прекрасный момент чуть не провалил всю операцию. Он давно уже мучался от голода, а тут в животе так предательски-грозно заурчало, что ему пришлось шарахнуться в сторону. Шараханье не прошло ему даром. Ну не увидел он эту ямищу в темноте! Ну нет у него еще прибора ночного видения! Костя лежал в мягкой, поросшей травой ямке и злился. И вообще: почему он должен работать днем и ночью? Он голоден и хочет спать. Костя встал, попытался отцепить от волос пару впившихся в них репьев, с досадой махнул рукой и зашагал по направлению к приветливым огонькам крайних домов Но-Пасарана.

Глава 12

Каша «дружба народов» или «за вспышкой последовал мрак»

О том, что посиделки в районе квартирования американцев не случайны, Костя узнал утром. Он бы непременно проспал (Прапор все еще находился на больничном) если бы не Печной. Дед добровольно взвалил на себя обязанности Прапора и разбудил Костю ровно по третьему сигналу петуха Анны Васильевны.

Костя встал хмурый, лохматый. За ночь так и не выпутанные репьи окончательно запутались в волосах, короткий сон так и не снял усталости, а вместе с ней, дурного расположения духа.

– Чегой-то ты совсем малахольный стал, – озабочено констатировал дед. – Не нравишься ты мне.

– Что я, бабка Пелагея, чтобы тебе нравиться? – буркнул Костя.

– Не грубиянь! И не топчи мою лебединую песню своими грязными кедами! – моментально обиделся дед.

Комаров улыбнулся. Сам того не ведая, он угадал тайную симпатию деда. Улыбка, почти насильно растягивающая его губы, самым волшебным способом прогнала добрую часть хандры. А когда во дворе он вылил на себя ведро вкусной ледяной воды из колонки, то мир снова показался ему не таким уж и плохим. Костя даже сам сбегал к Анне Васильевне за завтраком. Первая же ложка каши окончательно привела его в себя.

– Не сердись, дед, – – пошел на примирение Комаров, – я был неправ.

– Я те дам, неправ, – раздалось ворчание с печи, – и не думай даже!

– Чего не думай? – замер в предвкушении чего-то забавного Костя.

– И не думай, что я с тобой тут долго мучиться буду. Вот как соблазню Пелагею, так и съеду от тебя. Вместе с печкой. И пусть Пензяк не думает, что он ее своими сиротским копиями сразил. У меня на его копии свои найдутся.

– Что за копии?

– Сценария. Я тут сценарий придумал, а он его на какой-то колдовской на сиротских слезах замешанной машинке распечатал. И при Пелагее отдал, колдунишка паршивый.

– Ксерокопии? Да ничего тут колдовского и сиротского нет. В городе на каждом углу их делают.

– Правда? Вот жук! – обрадовался дед, – а мне говорил: «магия, магия». Теперь его разоблачу и точно от тебя к Пелагее съеду.

– А как же я? – почти всерьез испугался Костя, – мне без тебя не жить.

– Вот и мозгуй, – довольный реакцией постояльца пригрозил дед, – может, последние счастливые денечки доживаешь.

Может, некому тебе помогать будет. Другого Печного искать будешь.

– Кстати, о помощи, – надоело «пугаться» Комарову, – ты не в курсе, что случилось с но-пасаранцами? То они американцев за три версты обходили, а то целые посиделки у барака устроили.

– Дык, как же не знать. Все уже знают, это только те, кому знать положено, по-грибы ходят, вместо того, чтобы шпионов ловить.

– Каких шпионов? – ложка с кашей замерла на полпути к

своей цели.

– Каша «Дружба народов»?

– Чего?

– Кашу, говорю, пшенно-рисовую Анчутка наварила?

– Не знаю. Просто вкусную.

– Значит, «Дружба». Оставить не забудь.

– Когда это я забывал? Ты о деле давай. Что ты там о

шпионах говорил?

– А вдруг забудешь? Знаю я тебя. Как закопаешься ложкой в каше, так и не остановишься. Про шпионов это я так. Прикалываюсь, по-нынешнему. Дружатся они.

– Пшено с рисом в каше?

– Союзники с нашими. Давеча мучили их поварешки почем зря, вот и искупляют вину мирные жители. Кормят, разговоры задушевные ведут. Ремонтируют, в общем.

– Реабилитируют?

– Оно самое.

– Значит, вы хотите сказать, что вся эта шумиха возле посольст… барака, то есть, только ради того, чтобы загладить свою вину за щи с лютиками?

– То ли еще будет! Вот устроим им Купалу, тады посмотрим, как они запоют.

Комаров вздохнул с облегчением. В некоторых случаях Печному можно было верить. Старый разведчик нескольких войн сразу, как-никак. Значит, тотального вербования но-пасаранцев нет. Уже хорошо. Тотального! Чего нельзя сказать в случае с Калерией. То, что техасец призывал ее покинуть Родину, Костя слышал своими ушами. Своими же ушами он слышал, что в других группах разговоры шли довольно невинные. На всякий случай, надо было расспросить Маринку Зацепину. Наверняка она всю ночь проторчала у барака.

Маринка уже ждала его возле отделения.

– Сегодня я нужна, Константин Дмитриевич?

«Как бы не так, – подумал Костя, заметив темные круги под глазами девушки, – отпущу я тебя».

– Конечно, у нас с вами сегодня много дел, Марина Алексеевна.

Маринка заметно вздохнула и поплелась за Костей в кабинет.

– А я не выспалась, – несколько не скрываясь, пожаловалась она, – а сегодня ночью опять не высплюсь. А завтра – тем более.

– Это ваше личное дело, – противным для себя самого голосом сказал Костя, – работа не должна страдать оттого, что вам не спится по ночам.

– А вы завтра ночью будете? – Маринку невозможно было обидеть.

– Где? На посиделках? – вытращил от такой фамильярности Комаров глаза.

– Да что вы! Вам нельзя на посиделки. Вы там всех распугаете. Я о празднике.

– Ивана Купала? – начал что-то понимать Костя.

Неужели та затея с праздником, о которой что-то бормотал Печной, действительно состоится? А впрочем, ему-то какое дело? Пускай веселятся. Милые, легкомысленные люди. Будут ли и для Кости когда-нибудь будут праздники? Наступят ли и для него беззаботные дни?