Рыцарь Леопольд фон Ведель - Альберт Брахфогель

«Черт возьми, — подумал он, — она прелестна! Берегись, дружище, глаза у нее бедовые».

В своем замешательстве Анна едва могла произнести несколько вежливых фраз в ответ на его любезное обращение, это смущение доказало Леопольду, что он произвел на нее впечатление и он поклялся, что если Амур судил ему испытать вновь мучения любви, он уже ни за что не хочет быть побежденным.

— Должен предупредить вас, любезные мои гости, что вы, хотя найдете в Кремцове прежнюю дружбу, но увидите также большие перемены.

— Моя дорогая Иоанна все еще не совсем здорова! — заметила жена канцлера.

— Я желал бы, чтобы она была совсем здорова. Однако постигшее ее в прошлом году горе было слишком тяжелое, к тому же так как матушка живет одна со мною и уже не окружена, как прежде, молодою веселою толпою, то она чувствует себя очень одиноко.

— Гассо рассказал нам, — прошептала Анна, — что вы из любви к ней отказались от военных радостей?

— Это было моей обязанностью и думаю, что я не совсем дурной сын. Однако сегодня, дорогие мои гости, матушка выглядит моложе десятью ходами и так весела, что должен желать, чтобы вы остались в Кремцове как можно дольше. Постараюсь из благодарности быть любезным, что мне не очень трудно будет с вами, барышня, если только вы будете так добры и не отвернетесь от любезного человека, намерения которого честны, хотя и у него есть свои недостатки.

Говоря это, он протянул Анне руку, будто предлагая ей примирение.

Она улыбнулась и робко положила свою маленькую ручку в его руку, покрытую железной перчаткой.

— Будьте уверены, господин рыцарь, что я приму от вас все так же искренне, как вы это мне предлагаете!

— Замечательно. И поскольку трудности первого приветствия остались за спиной, возвратимся сейчас же к нашему прежнему тону, который наш милый Кремцов уже так давно не слышал.

— Это мы непременно сделаем, — сказал Гассо, — и я благодарю тебя, Леопольд, что ты сумел сейчас же найти его.

— А, вы, кажется, знаете толк в тонах, — заметила, улыбаясь, канцлерша. — Вы, говорят, отличный певец.

— Неплохой, не стану скромничать. Когда я служил под начальством графа Фольрада, я певал иногда, также в Венгрии при звоне стаканов, когда главное дело не в искусстве, а в веселости. Со времени же моего приезда сюда, само собой разумеется, я бросил песни.

— Это понятно, — заметила Анна, становясь все доверчивее. — Но если, как вы говорите, мы своим присутствием принесли радость в ваш дом, то не будет ли это достаточною причиной, чтобы заставить вас спеть?

— Для этого довольно будет одного вашего желания, барышня, но я должен вам сказать, что не делаю ничего даром.

— Как мне понимать это? — спросила она с легким трепетом и запинаясь.

— Ну что же, вы должны будете из благодарности, сказать мне, нравится ли вам или нет моя песнь. Вам, конечно, приходилось слышать лучших певцов и лучшие стихи, чем те, которыми восхищаются на войне, и потому вы должны быть снисходительны. Главное дело ведь в содержании, если же оно вам не нравится, вы мне скажите, равно как и причину.

— Я также обращаю основное внимание на содержание. Но, господин рыцарь, не рассердитесь, если я буду слишком откровенна?

— Как можно сердиться на это! Но может случиться, что мы не сойдемся во мнениях и тогда мы дружески поспорим немножко, это будет еще веселее, не так ли?

Все громко засмеялись и поскакали вдоль деревни к порталу замка.

Леопольд первый соскочил с коня и помог слезть канцлерше, которая тотчас обняла Иоанну и долго держала в объятиях.

— Ты, Гассо, — сказал Леопольд, — прислуживай своей жене, я же воспользуюсь тем, что у меня нет жены, и буду кавалером этой дамы. Вы позволите?

Анна прошептала «да!», и глаза ее сияли радостью и счастьем.

Он взял ее за талию, в то время как она ухватилась за его шею, и, поставив на землю, поцеловал ей руку.

— Еще раз милости просим, — сказал он.

Они вошли в дом, и скоро воцарилось между ними такое радушие и такая веселость, как будто никогда ничто не нарушало их взаимного согласия. Последовали счастливейшие дни.

Каждый держался совершенно просто, без всякого предубеждения, и потому между ними не было никаких недоразумений. Прежний, так долго длившийся и, как они теперь осознавали, глупый разлад Иоанна и Эмма старались загладить удвоенной нежностью, и хотя обе имели свои намерения насчет Леопольда и Анны, но ни одна не высказывала их, боясь лишить непосредственности начинавшееся сближение.

Да, в самом деле, казалось, что Амур вбил себе в голову соединить неразрывными узами Леопольда и Анну, несмотря на все неприятности, происшедшие по их собственной вине, и на твердое намерение Леопольда охранять свое сердце. Непринужденность, которую молодые люди проявляли по отношению друг к другу, чтобы не омрачить возобновившуюся дружбу родителей, равно как и приятные качества, открытые ими друг в друге при свидании — все это составляло сеть, в которую оба незаметно, но тем вернее запутывались. Во время бесед они обо всем успели переговорить. Леопольд рассказывал Анне о жизни при разных дворах, где он провел некоторое время с графом Фольрадом, о венгерской войне. Сара также сделалась предметом разговора и даже по инициативе самого рыцаря. Конечно, умолчал он о том, что считал неудобным рассказывать, но о Саре говорил с глубоким уважением.

— Я не могу сообщить об этой странной женщине никаких подробностей, особенно же в таком веселом кругу. Но если я как христианин и рыцарь скажу вам, что нет на свете женского существа несчастнее этой Сары, которой Бог определил постоянно скитаться среди величайших опасностей, не находя нигде спокойствия, и если я прибавлю, что женщина эта заслужила благодарность нашего дома, спасши меня от смерти, надеюсь, что вы мне поверите. — Леопольд произнес это так спокойно и с таким чувством, что тронутая Анна протянула ему руку и сказала:

— Вы поступили как благородный человек! Уверяю вас, ваши друзья могут лишь одобрить молчание, которое, я это чувствую, лучшее доказательство признательности к вашей спасительнице.

— Это правда, дорогая барышня! — воскликнул Леопольд.

— Невелико дело отвести уголок, где ей можно будет спокойно доживать свой век, когда она состарится и не в силах будет более странствовать, но уважить ее горе, ее печальную судьбу — вот что важней всего! В противном случае нам пришлось бы судить о вещах, знать которые должен один только Бог.

Гуляли, ездили верхом, охотились, пели, болтали — и время проходило незаметно. Часто Леопольд и Анна оставались одни, даже в известной нам беседке, но никогда ни смущение, ни глупое воспоминание не становились между ними.

Таким образом, прошли три недели со дня приезда гостей, вокруг замка все было в полном цвету и манил чистый воздух.

Гассо и Гертруда поехали три дня тому назад в Блумберг посмотреть, что там делалось. Сегодня или завтра ждали их обратно в Кремцов. Эмма и Иоанна попеременно хозяйничали или сидели в комнате. Они были неутомимы в разговорах и пересматривании всякой всячины. Вещи, остававшиеся годами без всякого внимания, вытаскивались теперь и делались предметом разговора. Леопольд и Анна, предоставленные самим себе, нашли наконец, что воздух в зале слишком душен.

— Выйдемте-ка немного в сад.

— Хорошо, господин Леопольд. — Она опустила глаза и пошла вперед.

В груди Леопольда бушевали вновь проснувшиеся чувства, прежнее юношеское пламя возгорелось опять, но уже не безумно и дико, а ясно и сознательно.

Тяжело дыша, обошла Анна сад в сопровождении Леопольда.

Какое-то время смотрел он на нее, не говоря ни слова, она же в смущении и краснея, отвечала на его взгляды. Видно было, как грудь ее подымалась и опускалась от стесненного дыхания.

— Барышня, — начал он, — нет, я бы хотел смотреть на вас как на дорогую подругу и называть вас просто — Анной. Вы позволите мне?

Анна кивнула головой и они пожали друг другу руки. Он повёл ее в старую, знакомую беседку, и она этому не противилась.

— Я бы хотел спросить вас, милая Анна, как друг спрашивает друга. Если бы я только знал, с чего мне начать! Если я хочу быть правдивым, то должен сознаться, что во мне горит желание отправиться в дальние края. Какое счастье объезжать чужие земли, знакомиться с другими людьми и видеть, как в каждой земле живут по собственным законам, а между тем всем посылает успех и всеми управляет Бог!

— Я себе все это хорошо представляю, но если вы, Леопольд, уедете… — Она запнулась и потом продолжала: — Бедная ваша мать, которой вы поклялись, что останетесь.

— Не сомневайтесь, я сдержу свое обещание. Но если я остаюсь, то только из сыновней любви, а не по собственной свободной воле. Честолюбие, стремление к знаниям и беспокойная кровь — вот что подстрекает меня взвиться и улететь, подобно птице. Скажите, не грустно ли для молодого человека терять свои лучшие годы, сидя на печи, между тем как вокруг него все: друзья, покровители, великие люди, подобные Оранскому и Ланге, — живут полной и яркой жизнью, в борьбе с вековыми проблемами!