С/С том 26. В этом нет сомнения. Шантаж и флакон духов. Скупщик краденого. - Джеймс Чейз

Для меня момент прозрения наступил, когда я увидел ее с протянутой к телефону рукой, увидев флакон с духами.

Я смотрел, как она медленно убирает руку, как на ее лице появляется настороженное, выжидательное выражение, как становятся беспокойными ее красивые глаза. Ее губы сжались в тонкую линию, и впервые со времени нашей встречи я заметил, что она не так красива, как мне казалось.

Когда двое любят, между ними зарождается нечто совершенно невосполнимое. Это нечто драгоценно, но хрупко, невероятно хрупко. Когда я сидел за столом и смотрел на Линду, это нечто драгоценное вдруг угасло во мне. Так перегорает лампочка: ровный, яркий свет и в долю секунды — тьма.

Я ждал и смотрел на нее. Она держалась настороженно. Облизав губы, она взглянула на меня.

— Почему у тебя здесь мои духи?

— Сядь, Линда. Ты навлекла на нас большую беду. Мы должны вместе постараться как-нибудь из нее выпутаться.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. — Она уже оправилась, ее голос звучал совершенно спокойно. На лице у нее появилось выражение скуки, к которому она обычно прибегала, желая показать, что я ей надоел: — Позвони, пожалуйста, и скажи Фрэнки, что мы к ним придем.

— Тебе что-нибудь говорит имя Джесс Горди?

Она нахмурилась.

— Нет. Да что с тобой сегодня? Послушай, если ты не хочешь никуда идти, так я пойду одна, мне…

— Горди — управляющий универмагом «Белком». Сегодня днем он приходил ко мне, и я записал наш разговор на пленку. Я хочу, чтобы ты послушала его. Сядь.

После короткого колебания она повиновалась.

— Почему ты хочешь, чтобы я это слушала? — Ее голос все же утратил обычную независимую самоуверенность. Она перевела взгляд на магнитофон, и я заметил, что ее руки сжались в кулаки.

Я нажал кнопку, и мы в молчании слушали звучавший из аппарата голос Горди, который рассказывал свою грязную историю. Когда он упомянул о фотографии, я достал ее из ящика и положил перед Линдой.

Она бросила взгляд на фото. Ее лицо вдруг осунулось. В эту минуту она выглядела на пять лет старше, а когда Горди сказал: «…и ваша милая, красивая супруга попала бы в тюрьму, мистер Мэнсон…» она вздрогнула, словно ее хлестнули бичом.

Мы прослушали все до конца.

«ВОТ МОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ: ДАЙТЕ МНЕ ДВАДЦАТЬ ТЫСЯЧ, А Я ВАМ ЭТОТ КУСОК ПЛЕНКИ. УЧИТЫВАЯ ВАШЕ ПОЛОЖЕНИЕ, ЭТО, СОБСТВЕННО НЕ ТАКИЕ УЖ БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ. ИТАК, Я ПРЕДЛОЖИЛ БЫ ВАМ ЗАВТРА ВЕЧЕРОМ ЯВИТЬСЯ КО МНЕ С НАЛИЧНЫМИ… ЗНАЧИТ, ЗАВТРА ВЕЧЕРОМ, МИСТЕР МЭНСОН… И, ПОЖАЛУЙСТА, С ДЕНЬГАМИ».

Я выключил магнитофон. Мы молча смотрели друг на друга. Линда заговорила после долгой, очень долгой паузы.

— Не понимаю, почему ты поднял такой шум из-за дурацкого флакончика духов. Что же, видимо, тебе не остается ничего иного, как дать ему эти деньги. — Она встала. — Я сделала глупость, признаю, но так поступают многие, почему же, в конце концов, нельзя и мне? И вообще, как сказал этот тип, это не такие уж большие деньги для человека с твоим положением.

Она направилась к двери, а меня охватила страшная ярость, такая, какой я, пожалуй, не испытывал еще ни разу. Я вскочил, обошел вокруг стола и схватил ее за руку в тот момент, когда она бралась рукой за дверную ручку. Я дал ей такую затрещину, что она упала бы, не удержи я ее за руку. Ее отбросило к стене, колени у нее подогнулись, и она сползла на пол.

Яростным рывком я поставил ее на ноги и швырнул в кресло.

Она упала на сиденье, едва дыша, прижав руку к красной пылающей щеке, и со жгучей ненавистью уставилась на меня.

— Сукин сын!

— А тебя мог бы я обозвать воровкой!

— За это я с тобой разведусь! Ты меня ударил! — закричала она вне себя. — Ты сделал мне больно, зверь! Боже, как я тебя ненавижу! Теперь я никуда не смогу выйти. Что скажут люди, если увидят меня! Мерзавец, избить женщину! Подожди, тебе это дорого обойдется, уж я об этом позабочусь! Ты еще пожалеешь об этом!

Я молча сидел и смотрел на нее. Она стучала кулаками по коленям. Глаз у нее начинал заплывать. Она выглядела нелепо и глупо, как капризный, избалованный ребенок, впавший в истерику.

Потом она вдруг расплакалась. Она сползла с кресла, подбежала ко мне, упала на колени, обняла меня за талию и уткнулась лицом в мою рубашку.

— Не позволяй им посадить меня, спаси меня от тюрьмы!

Я испытывал к ней сочувствие, и только. Еще вчера ее объятия могли пробудить во мне желание, теперь же они ничего для меня не значили.

— Линда, прошу тебя, успокойся, — Я понимал, что говорю холодно. — Ну, успокойся же. Поднимайся и садись сюда, нам нужно вместе поискать какой-нибудь выход.

Она подняла распухшее, залитое слезами лицо и отпустила меня.

— Стив, ты меня ненавидишь, правда? Наверно, я это заслужила. — Она подавила рыдание. — Обещаю тебе, что буду хорошей, если ты избавишь меня от этого. Честное слово, я буду тебе хорошей женой. Я…

— Замолчи. И смотри не скажи чего-нибудь такого, о чем будешь потом жалеть. Сядь, я принесу тебе выпить.

Она встала. Ее колени дрожали.

— Боже! Ты словно каменный. Никогда бы не сказала…

Она упала в кресло.

Я подошел к бару и налил нам обоим неразбавленное виски. Когда я возвращался со стаканами к письменному столу, зазвонил телефон. Я поставил стаканы и взял трубку.

— Можно попросить Линду? — произнес женский голос.

— Линда заболела. У нее простуда. А кто ее спрашивает?

— Это Люсиль. Линда простудилась? Какая жалость. Я могу чем-нибудь помочь? Только скажите, и я сразу прибегу. Я умею варить чудесные супы.

Люсиль Бауер жила в одноэтажном домике в конце нашей улицы. Это была высокая, некрасивая лесбиянка, средних лет, которая, по-моему, проявляла чрезмерный интерес к некоторым девушкам из нашего района.

— Спасибо, Люсиль, но мы справимся сами.

— Бедняжка Линда. Я могла бы прийти хотя бы утешить ее.

— Ее сейчас утешают три таблетки аспирина. Но все же спасибо.

— Ну так я не стану вас больше задерживать. Я знаю, что у вас всегда много работы. Мне очень нравится ваш журнал, Стив.

— Спасибо, я рад этому. А пока до свидания. — Я повесил трубку.

Стакан Линды был уже пуст. Она дрожала всем телом, а ее глаз заплыл еще больше. Я долил ей еще.

— Что нам делать? — спросила она. — Господи боже, и дал же ты мне. Что делать? Ты сможешь заплатить этому типу?

Я сел и закурил сигарету.

— Это шантаж. По-твоему, мы должны поддаваться шантажу?

— А как же иначе? — Она опять сорвалась на крик. — Ведь он может засадить меня в тюрьму!

— Ты этого очень боишься? — Я посмотрел на нее. — В конце концов, доказано, что ты воровала, а вор всегда должен считаться с тем, что его посадят, когда поймают.

— Ты стараешься меня напугать, но я просто не буду тебя слушать! Ты ненавидишь меня, да? Ты с ума сходишь по этой твоей подлой секретарше! Уж я-то это отлично знаю, как вы с ней развлекаетесь в редакции.

Я подался вперед и заглянул ей в глаза.

— Хочешь еще одну пощечину? Если ты сейчас же не замолчишь, то получишь ее.

— Только посмей меня тронуть! Я буду кричать и позову полицию! Слышишь, только посмей!

Я был сыт ею по горло. Я был по горло сыт всей этой историей.

— Уходи, Линда, мне нужно подумать. Уходи, прошу тебя!

— Они не посмеют посадить меня в тюрьму, мне этого не пережить! Какой позор! — Она снова расплакалась. — Помоги мне! Про Джин я сказала просто так. Мне страшно. Не знаю, зачем я вообще это делала… все так делают!

Это становилось невыносимым. Мне необходимо было побыть одному, чтобы можно было спокойно подумать. Я встал и вышел из комнаты.

— Стив, куда ты? Не оставляй меня одну!

Ее отчаянный крик заставил меня ускорить шаг. Я выбежал из дома, сел в машину и поехал в город — подальше от этого дома и подальше от этой улицы.

Мне казалось, что я предпочел бы убежать на край света, уйти из жизни.

Когда я въезжал на стоянку возле редакции, часы на здании мэрии пробили семь.

Пришлось звонить ночному вахтеру, Джо Смоллу, чтобы он впустил меня.

— Это вы так поздно идете работать, мистер Мэнсой?

— Да.

Редакция была моим единственным убежищем. Здесь я мог спокойно посидеть, подумать и отыскать какой-нибудь выход. Я поднялся на лифте, прошел по коридору и открыл дверь своего кабинета. Войдя, я сразу услышал из соседней комнаты стук пишущей машинки Джин.

Меня удивило, что она до сих пор работает, хотя я знал по опыту, что никто не уходит из редакции, пока не закончит работу. Я научился ценить ее и хорошо понимал, что без нее наш журнал не добился бы такого успеха.

Я включил у себя свет, подошел к ее двери, приоткрыл ее и заглянул в приемную.

Она сидела за машинкой. Ее пальцы быстро порхали по клавишам. Она подняла голову, и ее глаза расширились от испуга. Она перестала печатать.

— Я не хотел вас пугать, — извинился я. — Все еще работаете?