Древние чары и Синдбад - Шахразада

– И потому ты не учишь своих учеников тому, что знаешь лучше всего?

– Скорее, мой мальчик, я знаю достаточно много для того, чтобы выучить своих учеников, сделав их достойными и сильными людьми, и при этом не погрузить их в мир бесконечных сражений с заведомо более сильными врагами.

– А если твои ученики… твой ученик изберет такую же высокую цель?

– Что ж, если это случится, я постараюсь дать ему столько, сколько будет в моих силах.

– Но, быть может, проще отговорить?

– Мальчик мой, конечно, я не самый умный человек в мире. Но я уже давно понял, что отговаривать кого-то от чего-то столь же бессмысленно, как избавляться от пустыни, складывая песчинки в мешок. Если человек что-то для себя решил, – учитель сделал ударение на последнем слове, – то решение это куда тверже скал. И потому я не стал бы отговаривать, как не отговаривал в свое время отец и меня, когда узнал о моем решении.

– Но если я тоже принял такое решение? Если я тоже мечтаю стать великим колдуном? Ты научишь меня?

Почтенный Саддам рассмеялся.

– Ох, Хасиб, это не то решение, о котором мы с тобой только что говорили. Но если ты твердо решил, что твой удел – магия, а не помощь отцу, я буду учить тебя вещам, о которых мы не говорили прежде. И не потому, что ты хочешь быть великим колдуном. А потому, что ты хочешь быть кем-то. Подобный выбор я тоже уважаю.

– Тогда, учитель, – собравшись с духом, сказал тогда я, – прошу тебя, сделай меня магом, ибо я хочу этого.

– Да будет так, – склонил почтенный Саддам черную чалму. И пески вокруг повторили: «Да будет так».

– И Саддам стал учить тебя магии?

– Да, стал. Должно быть, я был не самым лучшим учеником, хотя, определенно, весьма усердным. Быть может, я бы по сей день так и оставался магом в крошечном городке на краю пустыни, если бы не решился рассказать наставнику о своем сне и своей тайне.

– И что же на это сказал твой наставник? – Синдбад уже почти забыл о своей боли.

Враг страшен только тогда, когда ты стоишь перед ним, вооруженный лишь собственным одиночеством. Когда же рядом с тобой люди, также встретившие на пути свою боль, свой страх, своих врагов, начинаешь жить их жизнью – и судьба твоя не кажется тебе уже такой безнадежной. Всегда можно выдержать половину боли.

– Мой наставник покачал головой и положил руку мне на плечо. А потом проговорил: «Ох, мальчик мой, как хорошо, что ты мне рассказал о своем сне. И как плохо, что ты сделал это только сейчас!»

Я изумился этим его словам и переспросил:

– Хорошо, учитель? Плохо?

– Конечно. Плохо потому, что, знай я об этом раньше, я давно бы избавил тебя от такого навязчивого кошмара. А хорошо потому, что я единственный могу попытаться истолковать этот сон.

– Но я уже пытался растолковать его по соннику великого ибн Абу Талиб аль-Мурада. И у меня ничего не вышло. Когда же я решил взять в руки другие толкования сновидений, даже туманные слова этого, первого разъяснения показались мне вполне понятными. Но все равно я ничего не понял.

– Меня радует твоя попытка в одиночку добраться до истины. Но, увы, мальчик мой, твой сон не относится к сновидениям, которые сможет растолковать даже самый мудрый из мудрейших сонников. Хотя… Начнем с начала. Что же ты прочел?

– Великий ибн Абу Талиб говорит, что видеть во сне змею – это значит ожидать рождения ребенка. А видеть во сне множество змей – это, увы, не значит, что Аллах одарит тебя множеством любимых детей. Скорее это значит, что твои враги столь близки, что им уже ничего не стоит сговориться против тебя.

– Ну что ж… Насчет детей – это, конечно, глупости. А о врагах сказано достаточно разумно. Не зря многие животные опасаются змеиного племени. А человек ведь тоже животное. И потому нет ничего удивительного в восприятии змей как своих врагов. Но что сии мудрые книги сказали тебе о словах, которые ты слышишь в этом сне? И как эти страницы объясняют то, что ты свой сон видишь с раннего детства и по сю пору?

– Увы, ни одна из книг ни разу не упомянула ни о словах из моего сна, ни о том, что они сопутствуют мне уже годы и годы…

– Я так и думал, – печально кивнул мне тогда почтенный Саддам. – Да и где мудрым книгам взять ответы на вопросы, которые никогда не волновали их авторов? Ведь, думаю, столь страшного сна не видел никто в этом мире. Не видел и не увидит более…

– А я, учитель? Я увижу его еще раз? – спросил я тогда.

– К сожалению, мой друг, у меня нет ответа на твой вопрос. Не ведаю я, почему этот сон пришел к тебе и когда он тебя покинет…

И тут какая-то неведомая сила словно подбросила меня. Я выпрямился и единым рывком вскочил на ноги.

– Да что же ты в таком случае знаешь, глупый старик?! – вскричал сей недалекий отрок. – Что тебе «ведомо», кроме тех глупостей, которыми полны твои глупые толстые книги?

– Мальчик мой, что случилось? – спросил мой учитель. – Почему ты кричишь, словно торговец на базаре?

– Да потому, что твоя мудрость оказалась насквозь фальшивой, как полированные бронзовые скульптуры, которые бестолковые невежественные людишки могут принять за скульптуры золотые! Потому, что ты ничего не знаешь, не понимаешь и ответа ни на один по-настоящему важный вопрос у тебя нет! Потому, что я не желаю более называться твоим учеником, ибо это значит называться глупцом, учеником глупца!

Саддам лишь молча смотрел в мое лицо. Он видел, как наливается краснотой мое чело, и прекрасно различал, как черная лютая злоба заливает мой разум. Тогда я не понял того, что ощутил мой учитель: ибо его честность с учениками, которой он всегда гордился, сейчас сыграла с ним злую шутку, и его «не понимаю» отвратили от него, старого бессильного мага, самого лучшего из его учеников… Так, во всяком случае, он сам называл меня.

Я же, Хасиб, принял молчание наставника за выражение бессилия и потому умолк. Я ожидал каких-то возражений, быть может, оправданий… Да все равно чего, только не этого спокойного, пусть и наполненного глубоким смыслом молчания.

«Мальчику надо выкричаться… – полагаю, думал мой учитель. – Она, Царица, оказывается, уже давно добралась до него. А я так ничего и не знал. Утешает лишь, что Хасиб сам не понимает, что с ним происходит. Значит, свидания с владычицей еще не было. И, значит, живет еще надежда, что оно никогда не состоится. Надо лишь удержать его подле себя, дать ему столько знаний, чтобы искушения Царицы были неинтересны для него…»

– Ну, что ты молчишь, старик? Почему не ответишь ни словом? Почему даже глаза прячешь от меня? Должно быть, потому, что сказать-то тебе и вовсе нечего, что твоя «великая мудрость» оказалась пустым звуком, похожим на звук старой погремушки…