Жемчужина гарема - Конни Мейсон

— Криста, ты хочешь меня, — отрывисто проговорил Ахмед. — Твое тело говорит со мной на его собственном языке.

— Нет! — с яростью вскричала Криста. — Кроме тела, у меня еще есть душа. Я не рабыня, не наложница и не вещь, которой ты можешь распоряжаться по своему усмотрению.

Ахмед отпрянул.

— Так вот в чем дело? Ты думаешь, что я просто пользуюсь твоим телом? Я люблю тебя, Криста. Я уже не раз говорил это тебе и думал, что ты отвечаешь на мою любовь.

— Ты не понимаешь, что значит любить, — презрительно бросила Криста. — Ты путаешь любовь с похотью. Ты можешь наслаждаться в объятиях любой женщины точно так же, как в моих.

Ахмед почувствовал, как в нем просыпается гнев.

— Может быть, ты и права. Но сейчас я хочу именно тебя и, клянусь бородой пророка, я получу то, чего хочу. А ты? Чего от меня хочешь ты? Я отдал тебе свою любовь, я спас тебя от Абдуллы, рискуя жизнью своих людей. Ты принадлежишь мне. И если мне придется приказывать, чтобы ты отдалась мне, я буду приказывать!

Терпение было не в его характере. С раннего детства любое его желание мгновенно исполнялось, стоило только кивнуть. Гнев заставил Ахмеда забыть о том, что в англичанке Кристе воспитывали гордость, а независимым характером ее наделила природа. Он только понимал, что ему отказывают в том, чего он страстно желает. Его чувство к Кристе было глубоким и истинным, но воспитание брало свое: рожденный повелевать, он не мог не требовать полного и безусловного подчинения.

Слова Ахмеда лишь подхлестнули ярость Кристы, и она забилась в его объятиях, пытаясь вырваться.

— Ты самодовольный дикарь! Оставь меня! Я не стану подчиняться твоим приказам!

— Раздвинь ноги, Криста, — глухо проговорил Ахмед, взбешенный и одновременно восхищенный ее вспышкой. Под водой он схватил ее за ягодицы и немного приподнял. Она продолжала сопротивляться до тех пор, пока он не потерял терпения и силой не заставил ее обнять ногами его бедра. В следующее мгновение он легко вошел в нее. Трепет подавляемо го желания пробежал по ее телу, оно перестало сопротивляться, и губы Ахмеда изогнулись в удовлетворенной усмешке.

С каждым новым движением его страсть возрастала, ни одна женщина не воспламеняла его так, как Криста. Его пальцы впивались в нежную кожу ягодиц, а рот ласкал то полураскрытые губы, то набухшие соски. Когда он протиснул руку между их слившимися телами и нашел горячий бугорок, средоточие ее чувственности, Криста словно обезумела. Ее бедра задвигались в бешеном ритме, увлекавшем его за собой. Ахмед с восторгом и изумлением наблюдал, как меняется ее выразительное лицо, когда она приблизилась к границе экстаза. И наконец, когда широко открылись сапфировые глаза, устремляя в небо отрешенный невидящий взгляд, все его мысли исчезли, сметенные ураганом небывалых по силе ощущений.

Криста пришла в себя уже на берегу» когда Ахмед уложил ее на мягкий мох.

— Может быть, теперь ты расскажешь мне, любовь моя? — спросил Ахмед, опустившись рядом с ней.

— О чем? Я не понимаю, о чем ты говоришь, — неохотно пробормотала Криста.

— Что я должен сделать, чтобы доказать тебе свою любовь?

Ей хотелось закричать: «Не бери других женщин к себе в постель!», но, конечно, она этого не сделала. Гордость не позволяла ей доставить ему удовольствие признанием, что она шпионила за ним. Его воспитание и культура поощряли мужчину использовать любую женщину для удовлетворения чувственности. Достаточно ли будет ей одной его любви — без верности? Этот вопрос неотступно преследовал ее. Именно с этим ей придется столкнуться, если она останется с Ахмедом. Наконец Криста ответила:

— Если бы ты меня действительно любил, тебе не нужны были бы другие женщины.

— Что заставляет тебя думать, будто они мне нужны? — спросил он, и в его изумрудных глазах снова загорелся огонь желания. Ахмед словно невзначай прикоснулся рукой к ее груди, ощущая нараставшую тяжесть в чреслах. — Мне всегда было достаточно одной тебя.

«Ты лжешь, — мысленно возразила она, — еще вчера ты обладал Элиссой».

— Если бы ты любил меня как говоришь, ты не брал бы меня силой, — сказала она вслух.

— Силой? — искренне изумился он. — Ты только сначала не очень хотела этого, но ведь твое тело ответило. Тут не было никакого насилия, мы хотели друг друга. Неужели ты действительно думаешь, что другая женщина может дать мне такое же наслаждение, какое даешь ты?

— Н-нет, — неуверенно прошептала она, потому что знала наверняка — то, что они переживают друг с другом, недоступно никому другому. Но тем не менее оказалось, что этого недостаточно, чтобы удержать его от близости с Элиссой. — Но я хочу быть для тебя большим, чем наложница, Ахмед.

— Но ты и есть для меня гораздо больше, чем просто наложница, — с возмущением сказал Ахмед.

Он был оскорблен ее словами. — Разве ты не слушала всего, что я тебе говорил?

— Я слушала, — с грустью ответила Криста. «Но ты никогда не просил меня стать твоей женой, — кричало ее сердце. — Ты никогда не говорил, что не будешь обладать другой женщиной».

— Тогда идем, любовь моя, — сказал он, как будто все трудности разрешились. — Надо возвращаться в лагерь. Армия Абдуллы уже должна быть достаточно близко, и я должен заманить их как можно дальше в Сахару. — Он нежно поцеловал ее в грудь и неохотно поднялся с земли.

Когда они оделись, он повернулся к ней и сказал:

— Мы будем ехать быстро, любовь моя, и у меня не будет для тебя времени. Но помни, что всегда, каждую минуту, что бы я ни делал, я думаю о тебе и хочу тебя.

Это прозвучало настолько искренне, что Криста не могла не поверить. Она уже склонялась к мысли о том, что должна простить ему Элиссу — разумеется, если этого больше не повторится.

Следующие дни оказались тяжелым испытанием для Кристы. За день до того, как отряд Пустынного Ястреба должен был сняться с лагеря, в оазисе остановился купеческий караван, который направлялся в Фетц, и Ахмед купил два бассураба, которые должны были сделать путешествие более удобным для Кристы и Элиссы. Теперь они ехали не на лошадях, а в этих громоздких приспособлениях, укрепленных на спинах верблюдов. Хотя бассураб отчасти защищал седока от палящего солнца, по мере того как отряд углублялся в Сахару, жара становилась все более невыносимой. Кожа Кристы под одеждой шелушилась, она казалась суше, чем песок, по которому ступали их верблюды. Хотя она почти все время отпивала понемногу из бурдюка, ей казалось, что рот набит ватой.

Когда они останавливались на ночь, ставили только один шатер — для Кристы с Элиссой. Как и предупреждал Ахмед, Криста почти не виделась с ним в эти дни. Но еще больше ее огорчало то, что Элисса почти каждую ночь, в самое темное время исчезала на несколько часов. Мысль о том, что молодая берберка, может быть, уходит к Ахмеду, едва не свела ее с ума. Но гордость не позволяла ей расспрашивать Элиссу, у которой в последнее время стал подозрительно довольный вид.