Эгипет - Джон Краули

В руках у него было что-то плоское, как блюдо, завернутое в кусок черного бархата.

«Иди сюда, — сказал он. — Иди сюда и расскажи, чего на сей раз хочет от меня мой друг Бербедж».

Доктор Ди провел его в дом, который казался много больше обычного человеческого жилья, как будто несколько домов собрали вместе; в стенах прорублены двери, а между кухней, кладовой и прачечной — крытые свинцом галереи. Уилл проследовал в кильватере раздувающейся на ходу докторской мантии и шаркающих шлепанцев в большую вытянутую в длину комнату, вдоль которой в обеих стенах были прорезаны затянутые переплетом маленькие оконца; в комнате было столько разных предметов, и в таком беспорядке, что Уилл не то что никогда не видел ничего подобного, но даже и представить себе не мог.

Самое настоящее логово чародея.

И дело было даже не столько в медной небесной сфере, уменьшенном скелете небосвода: такая могла быть у любого шарлатана; и не в двух пергаментного цвета глобусах, которые стояли бок о бок как две концепции мироздания, и не в градуированных астрономических приборах, чье назначение Уиллу было неизвестно, но выглядели они куда волшебнее, чем любой lignum vitae. Дело было не в дикой смеси предметов привычных и экзотических: желтозубый череп (sal cranii humani), самоцветы, кристаллы, кусочки разноцветного стекла в глиняных мисках, или разложенные по столам, или подвешенные возле окон, чтобы окрашивать в разные цвета свет солнца; и не в прошитых бечевой рукописях, не в листах бумаги, исписанных на трех или четырех языках и разложенных, развешанных повсюду, словно бы для того, чтобы напоминать доктору Ди об открытых им тайнах, о которых он в противном случае мог забыть; дело было во всех этих вещах вместе взятых, да еще и отразившихся в большом выпуклом зеркале на стене, плюс черный кот, который как раз обнюхивал на столе остатки ужина (голубиные косточки и сырную корку), да еще метелка из перьев торчала из кармана повешенной на гвоздике мантии, как нелепая взъерошенная птица.

Но прежде всего поражали книги; он в жизни не видал, чтобы в одном месте разом было столько книг: книги в высоких шкафах, книги, стопками наваленные по углам, книги, устало привалившиеся друг к другу на полках, книги в переплетах и без переплетов, и в этой комнате, и в коридоре, ведущем в другую комнату, также до самого потолка увешанную книжными полками; открытые книги лежали поверх других открытых книг на столах и на стульях. В доме своих родственников, Арденов, Уилл тоже видел большое собрание книг, аж несколько дюжин: накрепко запертые в шкафах, умолкшие, казалось, навсегда. Но здесь их были сотни, а может и тысячи, и он почти успел убедить себя в том, что слышит, как они перешептываются между собой, пересказывая друг другу заключенные в них тайны.

Доктор Ди услышал, как шаги Уилла сбились с ритма и смолкли, и вернулся из ведущего в другую комнату коридора.

«Ты книгочей?»

Уилл не знал, что ему на это ответить, а потому смолчал.

«Здесь есть книги, которые могли бы пригодиться актеру, — сказал доктор Ди. — У меня есть Эсхил, Еврипид. Ты читаешь по-гречески? Нет. Что ж, здесь есть и книги по истории, Леленд и Полидор. Еще я купил новую хронику Холиншеда, только ее еще не успели мне доставить. Плутарх, в переводе Норта. Весьма занятные истории».

«И вы их все читали?» — спросил Уилл шепотом, но голос сорвался.

Доктор Ди приспустил свои странные очки на кончик носа и улыбнулся поверх стекол.

«Если хочешь, — сказал он, — можешь приходить сюда и копаться в них сколько влезет. Которые понравятся — прочтешь. Сюда много кто ходил, у каждого свой интерес. Забавные сюжеты. История. Наука».

Он помолчал немного, ожидая от мальчика хоть какого-то ответа, Благодарствуйте, сэр, пусть даже из чистой вежливости, но Уилл стоял и молча смотрел на него.

«Ну, что ж, проходи, — сказал он, — и расскажи, чего хочет от меня мой друг Бербедж. Проходи».

Он проводил Уилла из комнаты и через путаницу коридоров провел его в исполненную разнообразнейших запахов кладовую, где стояли кувшины и бутылки, реторты и перегонные кубы, похожие на больших жирных птиц, колбы под пробками, пустые и полные; а потом пропустил его перед собой и втолкнул сквозь занавешенную тяжелым пологом дверь в комнату с заложенными ставнями окнами, где на столе горела одинокая свеча.

«Проходи, — сказал он. — Так что же привело вас ко мне, сэр?»

Уилл, как мог, сбиваясь и путаясь, объяснил, чего хочет Бербедж, насчет медных сосудов, про которые он, честно говоря, и сам не очень понял; доктор Ди кивал и время от времени делал горлом хмыкающий звук, продолжая при этом заниматься какой-то своей работой, которая, с точки зрения Уилла, наверняка имела самое непосредственное отношение к чернокнижничеству.

«Чтобы отражать, возвращать голос, сэр, через эти, как их…»

«Мм. Мм-хм».

Он развернул кусок черного бархата и вынул их него тонкую и темную металлическую пластину, аккуратно прихватив ее за углы. И тут же опустил ее в маленькую ванночку, залитую почти под край какой-то жидкостью; пластина погрузилась на дно и стала коричневой, потом красновато-коричневой. Доктор Ди стал внимательно вглядываться в нее. На поверхности пластины стали появляться черные пятна, понемногу проступая и сливаясь в некие слитные формы.

«Ага», — сказал доктор.

Парой крошечных щипчиков он вынул из ванночки пластину, повертел ее так и эдак, давая жидкости стечь. Потом перенес ее на край рабочего стола, захватив по дороге огарок свечи, и поставил горящую свечку под маленький, на треноге, тигель.

«Ртуть», — пояснил он. И, улыбнувшись, прижал к губам палец.

Когда ртуть достаточно нагрелась, он подержал над ней пластину, под углом, так, чтобы пар равномерно обтекал ее; время от времени он удовлетворенно поглядывал на проступившее изображение. Наконец он распахнул ставни — дневной свет тут же залил комнату — и протянул пластинку Уиллу.

Уилл взял. На поверхности пластины, как на граверской матрице, но только гораздо более четко, была видна картинка: мальчик, очень серьезный и скованный, стоял в саду на фоне солнечных часов. И этот мальчик был — он сам.

Ну точно, вылитый. Та же одежда, та же старая шляпа на голове — и лицо. Уилл смотрел в зеркало: в зеркало, в которое заглянул четверть часа тому назад и еще раз — теперь. И теперь уже — на веки вечные.

Доктор Ди понял, что Уилл потерял дар речи, и аккуратно, двумя пальцами, за краешек, взял у него из рук пластину.

«Детская забава, — сказал он и бросил ее в открытую коробку поверх других, тоже испещренных пятнами света и тени пластин. — Есть вещи куда более интересные. И даже детские забавы случаются поинтересней».

Он обнял Уилла за плечи.

«А теперь, — сказал он, — пойдем заглянем в Витрувия. А также и в твой гороскоп — ты ведь не против? Посмотрим, что написано на звездах».

— Что за книга? — Между Роузи и ярко освещенным окном кафе встала высокая плечистая тень.

— Привет, — сказала она, подняв голову навстречу нависшему над ней Споффорду. — Сумасшедшая такая книжонка. Тут есть такой персонаж, нечто вроде мага, и он только что сфотографировал Шекспира.

— Н-да, это не шутка.

Повисла пауза. Они просто смотрели друг на друга и улыбались.

— Зачем приехал в город? — спросила Роузи.

— Привез своего друга Пирса, чтобы он успел на автобус. Купил кое-что. А ты? Не возражаешь, если я присяду?

— Как тебе сказать. И да и нет. А, черт, да садись, конечно.

Она опустила голову.

Он осторожно скользнул в кабинку, сел напротив нее и попытался заглянуть ей в лицо.

— Что случилось?

Она раздраженно фыркнула, подперла щеку рукой и Уставилась в книгу, так, словно и не прекращала ее читать. Потом захлопнула ее.

— Я сегодня иду к адвокату, — сказала она. — К Алену Батгерману, тут неподалеку.

Споффорд ничего ей на это не сказал, и осторожная улыбка, задержавшаяся на его лице с самой первой секунды их встречи, не стала шире, но за столом его стало как будто больше; его длинные ноги выпрямились под столом, а загорелая рука легла на спинку сиденья.

— Я хочу сказать тебе кое-что, — сказала Роузи, сложив ладони вместе, как будто для молитвы. — Ты мне нравишься. Очень. Ты замечательный. Просто чудо.

— Но.

— Но я не хочу, чтобы ты думал, что я делаю это ради тебя. Потому что это не так.

— Понятное дело.

— Я делаю это ни ради тебя, ни ради кого бы тот ни было еще. Я просто делаю это, и все. На том все и строится, что я делаю это одна, именно для того, чтобы остаться в одиночестве.

Что бы там ни было дальше. — Она побарабанила пальцами по столу. — Именно поэтому мне как бы не захотелось, чтобы ты сейчас сидел со мной за одним столиком.

И как бы не хочется, чтобы ты что бы то ни было на эту тему говорил.

Она имела в виду, что отказывается видеть в нем причину происходящего. По большому счету были вещи просто ужасные, ситуации, из которых не было и не могло быть выхода, но даже и не в них была причина происходящего; так чего же ради она станет взваливать ответственность на Споффорда, который тут вообще ни при чем. Все должно быть по справедливости как в отношении ее самой, так и в отношении всех прочих.