Утро года - Василий Алферов

Иван Кривцов сидел в правлении колхоза. Председатель подошел к нему и сказал:

— Ну, Кривцов, и сын у тебя растет молодчина… За такое радение к колхозному урожаю и за бдительность мы его в «Артек» должны послать. Обязательно во всесоюзный «Артек»! — И крепко пожал руку Мишиному отцу.

1930 г.

Дисциплина

Под крутыми крышами сараев, всхлопывая крыльями, во второй раз пели петухи. На улице в бешеном танце кружилась метель.

Конюх второй бригады Минай Кукушкин, надев полушубок, глубоко надвинул на голову красноармейский шлем и вышел из избы.

С высокого крыльца его обдало густым снежным вихрем. Он еле устоял на ногах.

Увязая выше колен в сугробе, Минай пробрался к большому сараю, где стояли десять порученных ему колхозных лошадей. В ворота яростно бился ветер. Минай выждал момент, когда порывы ветра на секунду стихли, проворно вынул железный засов и, чуть приоткрыв ворота, боком полез в темноту.

Лошади стояли каждая в своем стойле. Двор был оборудован хорошо. Осенью заново перекрыта крыша, подновлены стены. В этом немалую заботу проявил и Минай. Он еще летом, после молотьбы, поставил на общем собрании вопрос о ремонте.

Почуяв Миная, кони смотрели большими лиловыми глазами на желтый пучок света, льющегося из фонаря «летучая мышь».

Минай вешал над кормушками фонарь, выбирал из них объедки и, похлопывая коней по крупам и шеям, ласково разговаривал:

— Ну как, Васёк? Не замерз?.. То-то!.. Обманули мы зиму, никак ей не попасть во двор — каждая дырка залатана.

А когда дошел до мухортой, низкорослой кобылки, задержался. Осмотрел ее заметно округлые бока, старательно поправил на ней попону и проговорил:

— Машка, хожу за тобой, мерзавкой, вон как. Смотри у меня, коняшку принеси хорошего.

Разложив корм, он вынул из кармана склянку и подошел к понуро стоявшему Чалому.

— Ну, Чалко… ветеринар мази прописал… давай полечим. Пройдет, говорит, скоро.

Чалко вздрагивал, переступая ногами.

— Стой, милок, стой, — уговаривал Минай, — знаю, что больно… Потерпи маленько… Федька все виноват, чертила этакий, разгильдяй… Дисциплину надо ввести, как в армии, вот что. Да!..

…Это было три дня назад. Федор Козырев на Чалке возил в школу дрова и не заметил, как войлок из-под седелки сбился и оголенным железом Чалку натерло холку.

Когда Минай после работы принимал от Федора Чалка, он заметил, что холка стерта и из свежей раны сочится густая кровь. Сжав в руке снятую седелку, он подошел к Федору и зло кивнул в сторону Чалка:

— Видишь?

Козырев усмехнулся и хитро повел тараканьими усиками.

— Ну, вижу… что ты, леший, буркалы-то на меня выпятил? Эк, енерал какой, подумаешь…

— Чей это конь? — наступал Минай. Федор недоуменно смотрел маленькими щелками глаз то на Миная, то на Чалка.

— Кажись, Спирьки Дыннова был…

— Сейчас чей?

— Сейчас… — Федька не торопясь свертывал цигарку, — известно чей — колхозный.

— А колхоз чей?

Табак высыпался. Федор бросил в снег обмусоленный клок бумаги и раздраженно замахал большущими рукавицами:

— Ты, Минай, отстань!.. Я к тебе что, на екзамен пришел? Молодой еще учить меня… Тут тебе не в солдатах…

— В Красной Армии, а не «в солдатах», — поправил Минай. — Вот и я говорю: дисциплину нам нужно ввести, как в армии, тогда этого безобразия не было бы.

— Ха! Я ли не я — солдат Минашка, медная пряжка… Медаль хочешь выслужить, значок? Уда-ар-ник! Беги скорее с жалобой: Федор, мол, холку стер у Чалка… Старатель!

Громко хлопнув калиткой, Козырев быстро вышел.

Минай отвел Чалка во двор. Прибирая сбрую, тихо разговаривал сам с собою:

— Ну и чудак. Видишь, какое у него понятие об ударниках, как будто в том и дело, что выслуживаться да ябедничать.

…Смазав Чалому рану, Минай поднял фонарь на уровень холки и пристально посмотрел.

«Кажись, затягивать начинает», — подумал он и, еще раз окинув коней заботливым взглядом, направился в избу.

Вернувшись со двора, он улегся на печь и долго ворочался на горячих кирпичах. Подготовка коней к весне беспокоила его так же, как и боевая подготовка в армии.

Ему не спалось. Подстелив под себя полушубок, Минай сел на край печи и, достав кисет, стал свертывать цигарку.

С тех пор как началось соревнование на лучшую подготовку к весенней посевной с колхозом «Комбайн», на душе у Миная стало и беспокойно, и радостно. Крепко затянувшись, он вместе с дымом выдохнул вслух:

— Эх, кабы упитать лошадей, да так, чтобы они играли!

Минай кормил лошадей, сообразуясь с упитанностью и с тем, работала лошадь или нет. Он изучал норов и особенности каждой лошади. Он не выдавал лошадь, пока не узнавал, для какой работы она требуется. Если работа предстояла тяжелая, он давал лошадь покрепче, а если легкая — послабее.

— Это очень важно, — убеждал Минай каждого.

Еще до призыва в армию Минай считался примерным колхозником. В летнюю пору на лугах, в поле, ездил на сенокосилке или на жнейке-самосброске, управляя парой лошадей. В этом против него никто не мог устоять. И скосит он больше, и лошадей не измучит, как другие. Бригадир Количкин восхищался им при всех:

— Вот дак Минайка!.. Землю роет…

Минай гладил широкой ладонью вспотевшую, пропыленную свою грудь и молча улыбался.

Осенью Минай покинул колхоз. Отец на прощанье в десятый раз советовал:

— Смотри, сынок, старайся… Не отставай от других… В военной службе расторопность нужна и сметка… Может, в машинную часть какую угодишь, рукомесло будет… Попросись.

Но Минай попал в артиллерию. Кстати, это его очень радовало. Еще будучи мальчишкой, он много наслышался диковинных историй от старого артиллериста Романа Новичкова, который, бывало, сидя с мужиками на завалинке, рассказывал о своей службе в германскую, о конях, и о том, как военному человеку ухаживать за ними, и, наконец, о пушках разных систем, называя каждую своим именем.

Минай старался запомнить каждое название пушки, но на второй же день забывал: мудрены были для него эти названия, непривычны.

С первых дней призыва в Красную Армию он долго не мог привыкнуть и к казарменной обстановке, и к плотно облегающей его широкую спину шинели.

Минай был несколько неповоротлив, угловат в движениях и всегда немного пасмурный, словно его только что подняли с постели.

И неизвестно — то ли от перемены условий, то ли с непривычки, Миная в первые дни постоянно одолевал сон. При всяком удобном случае, едва только стоило ему приткнуть куда-нибудь голову, как он тотчас же засыпал.