Утро года - Василий Алферов

— Знал я состоятельных заядлых рыбаков-блесневщиков, — поведал он мне однажды. — Так вот, чтобы клев всегда был обеспечен, они придумали такое, что во сне не приснится: отлили себе серебряные и золотые блесны. И, наверное, подумали: «Ну, теперь держитесь судаки, щуки да окуни!» Приехали на водоем, пробурили лунки. В одном месте тряхнут блеснами — нет ничего, в другом, третьем — опять никаких признаков. Сели на свои складные стульчики — так я себе представляю, — покуривают и думку думают: «Отчего же на такие шикарные блесны рыба не ловится? » Смотрят, на лед бабка с мешком и с удильником идет. И прямо к ним:

«Нельзя ли, сыночки, — спрашивает, — вон в энтих лунках поблеснить? Мой старик сам рыбак, да приболел чтой-то, ушицы ему хочется. Вот и послал меня…»

Рыбаки с шикарными блеснами смотрят на бабку, на ее самодельную, неуклюжую блесну и улыбаются:

«Давай, бабуся, блесни в любой лунке… Только всю не вылавливай, немножко нам оставь», — уже вслух смеялись они над бабкой.

А бабуся опустила блесну в первую приглянувшуюся лунку, подергала минут пять и вот тебе на — вытащила щуку кило на два. Потом сунула блесну в другую лунку. И вот ведь чудо какое — опять вытянула такую же щуку, если не больше. Тут у заправдовских рыбаков сразу и смех пропал. Подбегают они к бабке, смотрят на трепыхающихся щук и глазам не верят. А бабка недовольно так говорит:

«Не хотелось бы щук-то… Старик мой судачка любит. Да уж ладно. Зимняя щука тоже вкус хороший имеет… Пойду, хватит. Некогда мне…»

Иван Платоныч торжествующе причмокнул губами:

— Слыхал? Вот тебе и бабка! Как она утерла нос рыбакам с шикарными-то блеснами!

— Сказка это, — говорю я.

— Сказка, конечно, но в ней есть намек…

— Чувствую, Платоныч. Намекаешь на старинный примитивный способ лова… А между прочим, ты мастер рассказывать занятные побаски. Откуда они только берутся у тебя?

— Земля слухом полнится, — уклончиво ответил Платоныч.

— Ну а когда же будешь осваивать мормышку с кивком? — спрашиваю я.

Мой неожиданный вопрос застал Платоныча врасплох. Немного подумав, он сказал:

— Уметь хорошо действовать мормышкой не так-то просто. Тут особое дрожание в руке нужно иметь, как с похмелья, — смеется он. — А дергать просто так, как попало, толку мало. Да ведь я хожу на рыбалку не для того, чтобы как можно больше наловить рыбы. Природу я люблю, вот в чем суть…

— Настоящий рыбак не может не любить природу. А вот мне думается, что тебе, Платоныч, надоедят все-таки дедовские способы лова и ты обзаведешься новыми рыболовными снастями.

— Ну что же, поживем — увидим, — неопределенно сказал Платоныч. — Сын зовет к себе на Урал. Скоро перееду к нему жить — вот там порыбачу, отведу душу!..

Уехал Иван Платоныч и как в воду канул. Долго от него не было ни слуху ни духу. И только года через два получил я от него письмо. Теперь он стал заядлым «мормышечником», но очень скучает о Волге, о красоте заволжских лугов и озер… Я часто вспоминаю Платоныча, этого приятного собеседника, душевного человека и большого любителя природы.

1945 г.

Осечка

У каждого рыбака есть свой излюбленный способ лова. Один — к спиннингу неравнодушен, другой — в проводку влюблен, третий — кроме поплавочной удочки, ничего не признает: самый, говорит, что ни на есть благородный способ. Настоящий, аксаковский. Покой, тишина. Сиди и наслаждайся природой.

А вот Евсей Наумыч ловит только на донки, с берега. Или, точнее, на закидушки. И охотится главным образом на сома, за что его и прозвали Сомятником.

— Сызмальства я на него, черта, зуб имею, — высказывал свою обиду Евсей Наумыч каждому, с кем встречался впервые. — Он мне, леший лобатый, чуть было ногу напрочь не оттяпал, когда я в речке купался.

Евсей Наумыч не по книжкам, а по своему большому опыту знал, чем надо угощать сома, и при случае охотно рассказывал об этом:

— Поджарку из дичины сильно уважает. Подпали ему, к примеру сказать, воробьишку — издалека дух учует, подойдет и хапнет. От живого язика или, скажем, от плотицы тоже не откажется. Да и квакушек ему только давай — глотает за милую душу!

Когда Евсей Наумыч был помоложе, то готовил разнообразную приманку. А теперь ограничивается одними лягушками.

— И ничего, — говорит он, — не обижаются сомы, берут.

Минувшим летом мне довелось побывать в родных колхозных местах и встретиться с Евсеем Наумычем.

— Вот в самый кон попал! — сказал он мне и лукаво прищурил левый глаз. — Дикая розочка[3] зацвела — самый клев сома. Собирайся, нынче вечером пойдем на Дальний омут.

Закидушки — это не мой способ лова. Я предпочитаю ловить только на поплавочные удочки. Но мне давно хотелось порыбачить с прославленным Сомятником и понаблюдать за ним, за его методами. Тем более что о нем разные фантастические слухи ходили, будто бы он «колдун», знает «петушиное слово», а перед тем как идти на рыбалку, ловит черного таракана, завертывает его в тряпочку и прячет в карман. И будто бы, прежде чем забросить приманку в воду, кладет ее на ладонь, подносит ко рту и шепчет какой-то наговор.

Часов в шесть вечера мы с Евсеем Наумычем были на Дальнем омуте. Я поспешно размотал удочки и забросил их между кустов. А Евсей Наумыч, взяв сачок и корзинку, пошел на соседнее озеро за лягушками.

— Не стоило бы ходить туда, — заметил я. — Их и здесь уйма.

— Эта лягушка мелковата и не так сдобна́, как озерная, — сказал Евсей Наумыч. — Нынче мне хочется посадить на крючок приманку крупную и показать тебе, какие тут лешие водятся — страх!

Пока Евсей Наумыч ходил за приманкой, я успел поймать на добрую уху.

— Ты что-то запропал там, Наумыч, — спросил я.

— И не толкуй, голова! — утирая со лба обильный пот рукавом выгоревшей гимнастерки, ответил он. — Насилу забагрил, каких мне хотелось. Крупную лягушку, брат, изловить не так-то легко. Последняя, можно сказать, тварь, а тоже хитрость имеет.

Смеркалось. Евсей Наумыч стал разматывать закидушки, а я занялся подготовкой костра. Делаю свое дело, а с Наумыча глаз не спускаю. Думаю, какое же он сейчас «колдовство» будет применять? Однако ничего подобного не произошло. Все делалось обычным порядком. Наумыч насаживал на крючок приманку и спокойно, без суетни, твердой и умелой рукой забрасывал в воду одну удочку за другой. Удачнее всех забросив последнюю, он от удовольствия крякнул, а потом умылся и подошел к костру.

— Ну вот и вся работа, — вынимая из кармана жестяную коробочку с махоркой, сказал Евсей Наумыч. — Теперь до утра. А с поплавочной удочкой сиди как прикованный.