Пианист. Осенняя песнь (СИ) - Вересов Иван

Миле Вадим не звонил, он заставлял себя забыть про мобильный, сто раз повторил, что ей некогда, она на работе, и нечего мешать. А рука все равно тянулась к заветной кнопке вызова.

Из Москвы в сторону Владимира народа ехало больше, может, на выходные, или просто так совпало. Рядом с Вадимом разместилась пожилая дама с двумя объемными сумками, она не согласилась расстаться с ними, на все увещевания проводника воспользоваться багажным отделением отрицательно трясла головой. "Стриж" тронулся, и одна из сумок отчаянно замяукала. Дама сделала большие глаза и зашипела Лиманскому:

— Пожалуйста, не выдавайте меня! Теодоро едет без справки…

— Да я-то что, — оглядываясь на удаляющегося по вагону проводника, отозвался Вадим, — но услышат ведь.

— Не услышат, сейчас включат фильм, я часто езжу, они всегда показывают фильм.

— Я не знал.

— Ну как же, такой сервис. Лучше бы ужин. Но у меня есть с собой бутерброды с колбаской и термос с чаем, хотите?

— Нет, спасибо.

От доброжелательной дамы Вадиму деваться было некуда! Разве что в вагон-ресторан, если он предусмотрен в "Стриже".

В поезде был и ресторан, и буфет, Вадим выбрал второй вариант и ретировался подальше от соседства дамы, кота и колбаски. Прошел соседний вагон первого класса и оказался в буфете. Там за длинной стойкой скучал бармен, заказ Лиманского его не развеселил.

— Только кофе? — переспросил он для верности.

Вадим кивнул и посмотрел на часы, время теперь потянулось черепашьим шагом. Еще целых полтора часа. И где там во Владимире им встречаться? Лиманский не знал расположения вокзала, никогда не был в городе.

Но было и другое… Мысли его беспорядочно метались, нетерпение росло. Вадим был взвинчен до предела, он не знал, что скажет Миле, а главное — о чем будет просить ее. И смогут ли они побыть наедине. Он сердился на себя за то, что думает и об этом, не в стогу же кувыркаться ехал. Другое. Он хотел видеть ее, узнать почему… Да, теперь он уже знает — она потеряла телефон. Тогда цель поездки? Если не узнать почему молчит, тогда что? Забрать ее с собой, вот что! Только согласится ли, сможет ли он убедить? Вернуться без нее — немыслимо. Обнять бы ее скорее…

Мысль о том, что Мила обовьет его шею руками, прижмется к нему всем телом, сводила с ума.

В вагоне буфете тоже был телевизор и крутили фильм, Лиманский смотрел в экран и не воспринимал ни изображения, ни звука. Стоило ему представить близость с Милой, и он соскальзывал в горячий бред о ее бедрах и губах.

Было около полудня, работа у Милы, конечно, не закончилась, но Лиманский не мог больше ждать и нажал заветную кнопку вызова. Мила ответила сразу, Вадим даже не успел собраться с мыслями. Потому что услышал, как она назвала его.

— Вадим? Вадик! Я ждала…

— Я знаю, ты на работе еще, извини.

Он растерял слова и говорить не мог, голос не слушался. Вот если бы поцеловать ее сейчас.

— Я отпросилась. Поезд у тебя какой? Ты мне только тот, что до Москвы сказал.

— Семьсот двенадцать, скоро уже, Мила, он без остановок до Владимира идет.

— Я тогда на вокзал уже, не могу сидеть, меня же отпустили…

— Наверно, рано на вокзал, что ты будешь делать там?

— Ждать тебя.

Они говорили совсем не о том, о будничном, но было в них обоих, Вадим чувствовал это, дрожание той самой до предела натянутой нервной струны. И ее будет и дальше закручивать нетерпеливое ожидание — до тех пор, пока они не коснутся друг друга, не встретятся губами и взглядами, не смешают бестолковый влюбленный шепот, слезы и смех, и биение сердец.

За окнами вагона уже ничего не было видно, снегопад усилился, и белесая пелена неслась навстречу поезду.

“Уже скоро, уже скоро”, — нервно выстукивали колеса. Вадим и Мила молчали, прислушиваясь к дыханию друг друга. Наконец она спросила тихо:

— Я пойду?

— Да, — так же тихо ответил он. — Сил моих нет, Мила, так хочу увидеть тебя… Ты осторожно иди, не спеши. Мало ли что там… Я на вокзале буду ждать тебя, хоть до ночи, слышишь?

— Слышу…

Последние полчаса, что оставались до Владимира, Лиманский простоял у окна. Он был в странном состоянии, когда хотел бы сломя голову бежать, лететь к Миле, а пребывал в неподвижности, в замкнутом пространстве вагона. От этого нетерпение зашкаливало, искало и не находило выхода, превращалось в физическое страдание.

Вадим запретил себе звонить Миле, он представил себе, как она идет одна по заваленной снегом улице. Будет торопиться, он точно знал, а его звонок может только навредить, отвлечь ее. Нет, он даже мельком не хотел думать о плохом, а в голову лезли и лезли всякие дурные мысли. Нельзя! Так нельзя…

Надо чем-то занять себя. Вадим подошел к барной стойке, на ней лежали московские журналы. Он стал листать, скользя глазами по строчкам, но не улавливая смысла. Нашел кроссворд, попытался решать.

Срочное возмездное пользование имуществом — аренда, насекомое — муха, австралийское сумчатое животное — кенгуру…

Что за глупостью он занимается? Но это помогает.

Яма на дне реки, озера — омут, древнеримская одежда, полотнище, одним концом… Вадим не дочитал, здесь понятно — тога.

— Почти приехали, — объявил бармен. Он намекал, что единственному посетителю пора освобождать буфет.

Лиманский торопил время и… оказался не готов. Уже Владимир, за окнами в снежной мгле поплыли очертания зданий вокзала, ангары, потом платформа.

— Стоянка две минуты, — сообщил бармен.

— Спасибо, до свидания, — сказал Вадим.

Пришла или нет? Лиманский не взял куртку и должен был вернуться в свой вагон. В любом случае он не мог выйти из другого, потому что забыл, говорил ли Миле только номер поезда или вагон тоже. Кажется, нет, но если да, то не разминуться бы на платформе. Вадим занервничал, а пассажиры уже потянулись к тамбурам, и Лиманский шел против потока, мешал людям с вещами. Еще он смотрел в окна, мимо которых проходил, и пытался разглядеть там. Не видел. Не видел ее, нервничал все больше…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— А, молодой человек, куда же вы подевались! — Дама с Теодоро словно ждала Лиманского. — И как хорошо, что еще не сошли с поезда, помогите мне, будьте любезны. Я надеялась меня встретит внук, а не могу ему дозвониться, ничего не понимаю в мобильных телефонах… Вот эту сумочку возьмите, пожалуйста. И обязательно дайте мне руку, когда будем перешагивать на платформу. Наверно, там все замело, ничего не убирают. — Она медлила, осматривалась, копошилась, как мышь у норы. — Сейчас, сейчас, проверю только, не забыла ли очки, я же смотрела фильм…

Вадим проклял все на свете, и что было не выйти из вагона-буфета и спокойно пройти по перрону? Но теперь он как дурак стоял с сумкой попутчицы и ждал, когда она поднимет зад с кресла. Наконец она встала, взяла баул и сумку с подвывающим Теодоро и поплыла к тамбуру. Из вагона они вышли последними, Лиманский спустился на перрон, подал даме руку, и только тогда к ним подлетел белобрысый парень в “аляске” с забитым снегом меховым воротником.

— Бабушка Ира, я вагон перепутал! Ой, спасибо вам, — он благодарно затряс руку Лиманскому, — пробки еще, машину бросил, пешком бежал. Снег у нас такой, а как там в Москве?

— В Москве как в Москве. Петечка, я тебе звонила! Ты почему трубку не брал? Ну, дай я тебя поцелую… Это мой внучок, познакомьтесь. Так что не дозвониться к тебе, или это мой телефон не работает?

— Ой, бабуля, я так замотался, не слышал. Здравствуй!

— Извините, — встрял в их приветственную беседу Вадим, — я очень тороплюсь, вот, держите сумку, а мне пора. — Он сунул багаж в руки Петечки.

— Может, подвезти вас? Машина недалеко, полквартала всего, — радостно предложил внук.

— Нет, спасибо, меня должны встретить…

Вадим все искал глазами Милу: перрон пустел, а ее не было видно.

— Тогда мы пошли, спасибо еще раз!