Архитектура для начинающих (СИ) - "White_Light_"

— В их кровь пошла, — сканируя Ольгин профиль, выносит вердикт Нина Андреевна. Федор Игнатьевич отвечает приветственным кивком. Теперь Никита видит его лишь в обзорное зеркало — крепкий для своего возраста старик закрывает высокие, железные ворота, пропадает за ними.

— На теть Соню похожа, — продолжает мысль Золотарева-старшая.

— Я не тетя! — звонко откликается Сонька с заднего сидения. Ее двоюродные братья и сестра громко хохочут, словно отличной шутке.

Рита ожидала прибытия семейства много позже. Задумавшись, прорабатывая планы, варианты будущей своей жизни, она совсем забыла о времени и очень удивилась, заслышав шум в соседнем дворе. Спустилась в кухню, где из окна сквозь кружево рябин и черемух, видно, как дети рассыпаются в садике, как к ее дому решительно направляется Нина Андреевна.

«Только вас не хватает для полного счастья», — устало отмечает «про себя» Рита. За прошедшие сутки она еще не спала, и теперь ее слегка подташнивает от усталости. «Странно, что Золотарева с вами нет. И хорошо!» — ибо его присутствие сейчас особенно в тягость.

— Мама, а на папу чужая тетка ругалась! — вбегая вперед бабушки, радостно сообщает маленькая дочь. — А он на нее! …

— Цыц! — шикает Нина Андреевна, окидывает кухню цепким взглядом. — Мишка дома?

— Нет, он же с вами, — Рита приглаживает растрепавшиеся Сонькины волосы, отправляет дочь мыть руки.

— Странно, — Нина Андреевна на всякий случай заглядывает в темную гостиную, прислушивается.

— Папа пропал! — вновь довольно сообщает девочка, стряхивая воду с рук. Всё, без исключения, происходящее в жизни она воспринимает, как интересную игру.

— Ну-ка, не брызгай, — ворчит бабушка.

— Что там у вас приключилось? — Рита смотрит на свекровь, а та неприязненно морщится в ответ. — От хороших жен мужики не гуляют по ночам, дома сидят!

«Эту песню» Рита слышит с периодичностью раз в неделю. — «Сейчас вечер воскресенья…» — мысленно прикидывает сноха, к какой из недель привалил «бонус» — почти прошедшей или будущей?

— Мам, мы поехали, — в дом входит Света (они с мужем и детьми живут дальше по улице). С ней у Риты отношения дружеские, спокойные. — Отец к Федору Игнатьевичу пошел, дом открыт.

— Чего его на ночь глядя к Кампинским понесло? — засобиралась обратно свекровь, оглянулась на Риту. — Мишка как придет, позвони, чтоб я знала, — дождавшись утвердительного кивка, выходит прочь. Света жестом показывает — «не парься», и разворачивается следом. Рита и не парится. Гораздо больше отсутствия/наличия Мишки ее волнует Сонькино замечание о — «там тетя Оля с машиной приехала».

Телефонный разговор с Ритой вышел размытым и одновременно скомканным. Диана перебирает в памяти слова, голос, интонацию дочери — «все хорошо, мама. Я наконец-то спокойна. Мне многое, очень многое нужно обдумать, но теперь все хорошо» — подозрительно спокойным и ровным голосом отвечала Рита.

— Что значит «наконец-то спокойна?» — Диана невольно задается вопросом вслух.— Можно подумать, раньше камни в небо летели! Марго с самого нежного возраста сплошное спокойствие.

— И что значит «теперь все хорошо»? — она никогда не была для Дианы открытой книгой, даже в глубоком детстве, когда не то что скрывать, карапузы скорее спешат поделиться с родителями любой своей новостью, любым переживанием.

— Спасибо, что удержал меня вчера, — тепло произносит Диана. Кутаясь в заботливо принесенный Павлом плед, крепче прижимается к мужу — своей силе, опоре, надежности и спокойствию в земном, приятном воплощении. Он улыбается в бороду, обнимает за плечи нежно, крепко, укрывает смесью запахов свежеструганного дерева и хорошего табака (на даче он любит столярить).

— Беседуешь сама с собой? — мурчит гигантским, добрым котом. Диана выпускает из рук молчаливый сотовый телефон.

— С Ритой. Она изменилась. За последние два месяца она стала совсем другой, и я никак не могу понять, в чем дело.

«Или просто боюсь это понять»

Вчера Диана была в ужасе от незнакомого «лица» Риты, ее странного поведения и еще более странного побега. Ломаные траектории стремительных ласточкиных полетов в вечернем небе нервно перечеркивают идиллически пасторальную картину сельского бытия.

— С Кешей у них было взаимопонимание на уровне интуиции. У меня же даже простое, житейское не всегда получается, — перед глазами упорно встают картины недавнего прошлого — мечтательная Рита, одухотворенная, рассеянная и теперь абсолютно чужая.

Прикрывая глаза от хоровода воспоминаний, Диана устало склоняет голову на плечо позднего своего романа. Терпкий дымок тлеющего в мужниной трубке табака пропитывает наползающую вечерню свежесть, дарит странное удовольствие. Диана никогда не курила, а после жизни в доме первого свекра и вовсе возненавидела запах сигарет. — «Но это другое, — отвечает тот самый, оправдывающий многое, внутренний голос. — И вообще, все меняется, жизнь не статична. И мы меняемся вместе с ней…»

Павел губами касается прохладных волос той, что озарила закат его жизни любовью.

«Паша мне послан судьбой в награду за все пройденные земные испытания, — осознает для себя Диана. — В наших отношениях больше корней, чем цветов, но тем они крепче».

— Она расцвела, — негромко басит Павел, продолжая рассуждение. — Рита выглядит взволнованной и влюбленной, как Джульетта.

«Он прав и я тоже вижу это. И „это“ пугает меня до дрожи в коленках!»

— Паш, ей не четырнадцать и даже не восемнадцать давно! — Диана тихо, тяжело вздыхает. — Я даже боюсь сама себе признаться и представить, что это может значить?

Описав взглядом дугу по притихшему вечеру, словно еще у него той же поддержки или, на худой конец, просто принимая беспристрастным свидетелем, помолчав, добавляет:

— В довершение ко всему, ко всем своим недомолвкам, она стрижку сменила.

— Если женщина меняет стрижку, значит, она скоро изменит свою жизнь? — улыбается Павел. — У тебя прямо фундаментальная теория заговора.

Диана поводит плечами:

— Коко была мудрой женщиной. Или просто наблюдательной. Не вижу причин в данном случае с ней не согласиться.

— А я согласен с тобой, — отвечает Павел. — В жизни Риты что-то происходит. Что-то тайное и явно никак не касающееся ее мужа.

— Вот видишь, — глухо произносит Диана. — Даже ты это заметил. И хорошо, что хоть ты не боишься произносить вслух мои собственные подозрения.

— Ну, я сторона заинтересованная, — выходят табачным дымом слова. — И это уже не подозрения — выводы.

— А Михаил? — тихо вздыхает Диана. — Почему он-то не видит? Не замечает ровным счетом ничего, но его-то это в первую, в наипервейшую, очередь касается!

Пожимая плечами, Павел выпускает новое облачко дыма с привкусом сарказма:

— Может быть, он считает иначе? Не своей виной, проблемой, а вашей с дочерью?

— Мы не готовы были к ее рождению, и я была не лучшей матерью, — предсказуемо/автоматически прячется, уходит в оборону Диана.

Я не знаю ничего, что может быть горче и тяжелее чувства родительской вины. Досады на себя, сожаления о допущенных ошибках в общении с собственным ребенком. О том, чего не изменить уже никогда. И что бы там ни говорили умные психологи про «отпустить ситуацию и так далее», эта вина неизлечимой болезнью остается в душе, приходя приступами, отступая ненадолго, но непременно возвращается с каждым новым шагом дочери и по-снайперски точно вгоняет в сердце очередной стилет самообвинений. Разница лишь в том, что некоторые родители заботливо передают этот нож сердцам детей.

— Поэтому сейчас ты пытаешься доказать всему миру, что это не так? — чувствуя, как Диана отдаляется, Павел крепче обнимает жену за плечи. — Я за тебя в этом мире, ты ж знаешь. Но, по-моему, ты сейчас поступаешь как мать Ритиного отца — берешь на себя единоличное право решать за нее абсолютно все, вплоть до того, о чем ей позволительно думать, а о чем нет. Мишке не нужно ее подозревать или ухаживать за ней — он точно знает, ты сама проследишь, смоделируешь поведение и чувства дочери. Понимаешь, о чем я?