Тайна «Красной Москвы» - Ольга Тарасевич

Он часто пел ей Макаревича:

— Она меняет свой рост, меняет цвет глаз,Она именно то, что нужно здесь и сейчас…

Катя смеялась, кивала:

— Сам такой! Ты тоже так могешь!

Как-то вечером они устроили соревнования — перевоплотиться друг в друга.

На грим пришлось потратить много времени. Но результат того стоил.

Это были совершенно незабываемые ощущения — сделать из своего лица лицо любимой женщины, и увидеть, как она превращается в тебя.

Это был шок.

Сначала они молча смотрели друг на друга.

А потом стали срывать одежду и занялись таким жадным яростным сексом, как будто бы первый раз дорвались до вожделенных тел…

— Я хочу ребенка! Ну почему я была такой дурой! Послушалась Иванова. — Катя приподнялась на постели, надула щеки, сгорбилась, как бывший супруг — «Катюша, сейчас не время. Все женщины через это проходят». И ты знаешь, что самое ужасное? Что мне было все равно. И вроде уже не маленькая была, лет двадцать пять. Соображалка уже работать должна была.

Антон молча гладил ее по светлым волосам. Он понимал, почему Катя так поступила. Ему ведь тоже до встречи с ней дети были совершенно не нужны и никакой ценности не представляли. А потом Бог послал ему любовь. И стало ясно: нет большего счастья, чем соединиться с любимым человеком в ребенке…

Но нет так нет. У Кати детей быть не может. А усыновленные дети или дети от другой женщины — это все совершенно бессмысленно.

— Тош, а давай заведем собаку? — как-то предложила Катя, в очередной раз всплакнув над своим бесплодием. — У нас с Ивановым была собака, голден. Федя ее себе оставил. Давай выберем щенка-голдена? Порода — супер!

— Хоть крокодила готов завести. Только не плачь больше никогда, а улыбайся.

— А если по роли положено?

— По роли — другое дело. — Антон обнял худенькие плечи жены, зарылся лицом в светлые локоны и поцеловал затылочек. — Катька, я тебя так люблю.

— И я тебя. А мы щенка какого пола выберем?

— Мужика брать надо.

— Мужика? Ну ладно, хорошо!

«Мужик» по итогу оказался сукой, толстенькой, переваливающейся с лапки на лапку, с умненькими карими глазками. Она радостно понеслась к ним, пришедшим посмотреть щенков, обогнала братьев и сестер, села возле Кати с видом победительницы.

— Я назову ее Одри, — счастливо лепетала Катя, целуя мокрый кожаный носик новоприобретенного сокровища. — Ты же не против, милый? Правда, она похожа на Одри Хепберн?

Антон кивал:

— Правда, любимая!

Сходства между пухлым рыжим комком и изящной актрисой-брюнеткой Антон, конечно, не видел.

Но он так любил жену, что ему постоянно хотелось с ней во всем соглашаться, делать большие и маленькие сюрпризы, баловать и удивлять. Кстати, со временем, когда Одри выросла, грации и изящества ей стало не занимать.

Иногда Антон ловил себя на мысли, что как личность он практически перестал существовать. Для него почти полностью исчезло «я», остались только «мы». И оказалось, что это очень приятно — растворяться в любимом человеке. Такая нежность… До комка в горле…

Они всегда спали в одной постели.

Конечно, когда шли съемки и Антону надо было уезжать в Минск, а Кате — в Киев, провести ночь вместе проблематично.

Но дома, в Москве, они всегда спали, обнявшись и прижавшись друг к другу, как в свою первую ночь в Сочи.

Однажды Антон проснулся среди ночи от странного ощущения липкого холода. Включил торшер и запаниковал — вся постель залита кровью, возле Кати особенно большое пятно, жена без сознания.

До приезда «Скорой» он успел снять с Кати окровавленную пижаму, надеть на нее махровый халат, приклеить к трусикам самую большую прокладку, из упаковки с пятью капельками (в средствах женской гигиены он разбирался отлично и мог при необходимости купить Кате все, что нужно; ему всегда нравилось о ней заботиться, и возможность помочь в личных, интимных моментах доставляла ему особенную радость).

Очень пугало, что жена не приходила в сознание.

Но пульс был, дышала Катя ровно. И Антон старался собраться и не нервничать.

Естественно, Катю забрали в больницу, ночь Антон провел там же. Он понял, что жене делают какую-то срочную операцию, но выяснить детали он не мог, привезли следующую пациентку, и доктор даже не выходил из операционной.

Утром Катя отошла от наркоза, падающий с ног врач наконец смог рассказать о произошедшем.

И страшная правда разодрала сердце.

У Кати была беременность. 9 недель. О которой оба они даже не подозревали.

На Катю это очень было похоже. Рассеянная, постоянно прыгающая из одной чужой жизни в другую, она в своей собственной жизни ориентировалась плохо. Постоянно забывала о днях рождения друзей, путала рестораны, где ей назначали встречи, могла записаться на маникюр, а приехать к стоматологу. Где уж тут вспомнить, когда последний раз были месячные? Должно быть, физиологически беременность протекала нормально, ухудшения общего состояния не произошло, и Катя жила, как обычно — много снималась, бегала по утрам вместе с Одри, по вечерам пропадала в спортзале (ей надо было играть крутую женщину-киллера, и режиссер попросил подкачать мышцы).

Спасти ребенка не удалось.

Антон плакал в палате Кати. Понимал, что надо взять себя в руки и поддержать жену. Но просто не мог остановить этот водопад слез, и никакие успокоительные не помогали.

Блин, блин, ну как же так!

У них мог быть ребенок. Это чудо, в которое они не верили, которого не ждали — оно просто произошло. И они его лишились, так и не успев ему порадоваться…

Во всем виноваты врачи! Мясники, убийцы! Сначала изуродовали его Катеньку, лишили ее возможности стать матерью. А потом не сохранили такую желанную и важную для них беременность!

Катя, к удивлению Антона, реагировала очень спокойно.

Лежала на постели, вытянув руки поверх одеяла, и сосредоточенно изучала потолок.

Антону показалось, ее лицо меняется.

Потом совершенно чужим голосом Катя вдруг сказала:

— Что я делаю в этой больнице?

— Катюш, ты что? Мы тут потому…

Она перебивает:

— А я не Катя. Я — Дина.

— Какая еще Дина?

— Я Дина.

— И чем же ты по жизни занимаешься, Дина? Если это роль, то я не узнаю пьесу.

— Я делаю массажи. Сергей, ну хватит меня разыгрывать.

— Я — Сергей?! — оторопело поинтересовался Антон.

Она кивнула:

— Конечно, мой брат Сергей. Что я здесь делаю?

— Кать, у тебя был выкидыш!

Катя пожала плечами, взяла с тумбочки косметичку, достала пудреницу.

— Я — Дина. — Она посмотрела в зеркало, стянула волосы в пучок и ловко их закрепила. Катя никогда не носила такой прически. — Катю эту не знаю, но сочувствую. Серега, пошли отсюда.

— Куда?

— Домой. Мы же живем вместе, снимаем «двушку» на Щелковской.

Антону стало страшно.

Он понял, что Катя в прямом смысле слова сошла с ума от произошедшей трагедии. И сейчас она особенно уязвима и нуждается в защите. Не приведи господь, журналисты прознают. Тогда на Катиной карьере можно ставить крест. Кто захочет снимать актрису, у которой с головой проблемы? А без работы Катя не выдержит. Роли — это как топка, в которой сжигается много энергии. Не будет выхода этой силе — случится беда…

Сглотнув подступивший к горлу комок, Антон сказал:

— Диночка, чтобы выбраться отсюда, нам надо притвориться, что ты актриса, Катя Савицкая. Понимаешь меня? Ты должна притвориться.

— А кто это?

— Это одна очень хорошая актриса. — Антон достал из кармана пиджака мобильный телефон, нашел фотографию Кати. — Вот, видишь?

Катя посмотрела на свою собственную фотографию и вздохнула:

— Красивая какая… Женственная и стильная… Я не смогу притворяться такой женщиной.

— Сможешь, Дина. Это очень важно.

— Ладно. Я попробую. Ты мой брат, плохого не посоветуешь…

— Тебя будут называть Катей. Отзывайся на это имя. О том, что ты Дина, надо молчать.