В одном из сказочных измерений (СИ) - "Yukhari Rakhag"

Скрепя сердцем, я согласился, бережно храня свою тайну и не допуская ничего лишнего. У мракоборцев опосля возник вопрос, почему на меня напал глава одного из департементов при Азкабане. Но я отмалчивался, не желая впутывать в это ещё и отца.

По итогу, мой поверенный, умный старый мужчина, начал посвящать меня в перспективы моего грёбаного будущего. И были они таковыми: авроры признают, что это была самозащита, однако, я использовал одно из Непростительных заклинаний. При хорошем раскладе, меня могли выпустить под какое-то обязательство с последующим надзором, а при плохом – меня могли посадить на пару лет.

- Но, мистер Малфой, поверьте мне, у меня плохих раскладов не бывает, - говорил мой адвокат. – Так что потерпите где-то с месяц, пока они закончат и назначат суд.

- А раньше никак? – я кривил губы от боли, которая пронзала мою грудь. Привет от Сектусемпры, моего вечного проклятого спутника. Поверенный мотал головой. – А если кого-то подкупить?

- Нет, мистер Малфой, такова процедура, и это решается только на уровне министра. А вашу семью, как вы знаете, он не жалует. Так что, придётся потратить немного времени.

И вот я сидел в одиночке, на холодном и сыром полу, и чётко осознавал, что вот времени у меня и нет.

Здесь, вдали от Грейнджер, без моего якоря, реверсивное возвращение происходило в разы быстрее. Я мучился от сильной боли, но в Азкабане обезболивающих не предлагали.

А ещё мне было страшно. Очень страшно. Я боялся этого места настолько сильно, что дрожь не покидала моё тело ни на секунду. В голове роились воспоминания, и я пытался отгонять их, замещая образом Гермионы.

Только вот это нихера не помогало, а причиняло ещё больше боли.

Я вслушивался в завывания раскаянья какого-то бедолаги из соседней камеры, покачивался взад-вперёд и пустым взглядом смотрел в стену.

Наконец-то, спустя бессонные сутки, я смог немного уйти отсюда. Не физически, но мысленно.

Мои размышления зацепились за патронус гриффиндорки, выуживая из памяти голубоватого хвосторога. И Мордред его дери, на какой-то миг я почувствовал небольшое тепло, которое, увы, так и не успело согреть моё закоченевшее тело.

Ведь одинаковый защитник – это признак сильных чувств. И мне стало хорошо от мысли, что Грейнджер может испытывать ко мне что-то подобное. От этого даже дыхание перехватило. Но ровно до того момента, как меня снова начали точить сомнения.

Ведь эта её привязанность могла быть всего лишь подменой. И как мне ещё пару минут назад хотелось разнести каждый камешек своей темницы и мотнуться к Гермионе, так же сейчас мне захотелось остаться тут навечно, врасти в долбаный камень мхом, исчезнуть.

Эгоистичное желание диктовало мне, что быть с девушкой – это хорошо, и плевать на все заморочки, ведь её никто не принуждал. Но моя собственная привязанность к этим карим глазам упорствовала на то, что я больше не хочу видеть в них слёзы, а тем более – быть их причиной.

Главное, чтоб они с Виолеттой доварили зелье. Оно отстоялось, а значит, остались последние штрихи. Дальше, конечно, им придётся самим призвать Гриффиндора и натравить его на Слизерина. И все будут в безопасности и счастливы. Семью больше не потревожит Долохов, Абраксас, быть может, проследит за тем, чтоб отец больше не делал никаких глупостей. Более того, думаю, пребывание Грейнджер в мэноре немного смягчило даже Люциуса. Гермиона не будет так сильно бояться телесной близости - я постарался помочь её ранам затянуться. В общем, все будут счастливы от такого исхода.

Правда, уже после, после похорон Драко Люциуса Малфоя, которые при таком развитии событий наступят не позднее, чем через две недели. Я уже мёртв, я – ходячий труп.

Размышления в замкнутом пространстве помогают принять правильные решения. Азкабан помогает свыкнуться с безысходностью, с предопределённостью.

Я поднял голову от колен, которые обнимал руками.

«Сколько времени прошло?» - увы, я не знал ответа на этот вопрос.

Правда, чего и не отняла у меня моя темница, так это чёртовой боли от ран. Она изводила меня, я ощущал, как капельки крови стекают по животу, теряясь где-то в пространстве ткани моей тюремной робы. Кстати, и она ещё причиняла массу неудобств – она была жёсткой и каждое моё движение сопровождала тем, что цеплялась за края моей разодранной плоти.

- Эй ты, аристократический обмудок! – А вот и мой тюремщик подоспел. Как и в прошлом измерении, здесь меня сильно не жаловали. Тем более, что я убил одного из них. А они пока и знать не знали, что он был тем ещё ублюдком. – Ты жрать вообще собираешься? Или… Генри, ты глянь, мистеру аристократу не нравится наша баланда, - он оскалился, обнажив гнилые жёлтые зубы. К нему тут же подошёл толстый товарищ.

- Может, ему помощь нужна? – хихикнул тот, и первый из надсмотрщиков начал открывать мою камеру.

Решение моего вопроса пришло ко мне спонтанно. Если уж мне и было суждено умереть, то лучше было бы это сделать резко, сейчас, не ожидая в боли того момента, пока последняя капля крови покинет моё тело.

Я улыбнулся, стараясь абстрагироваться от того, что сейчас произойдёт.

Как только первый тюремщик зашёл в тесную клетку, я подцепил пальцем железную миску с непонятной жижей в ней и ловким движением бросил в него. Секундой позже я налетел на него сам, сбивая с ног.

- Ах ты ж сука! – закричал Генри, ударяя меня жалящим заклинанием, пока я душил на полу его товарища.

Судорога боли прошла по моей спине, но я не отнимал рук от хрипящего мужика.

Подняв обезумевший взгляд на толстого надсмотрщика с палочкой в руках, я прорычал сквозь окровавленные зубы:

- Ну давай, чего ты медлишь! Я убью его. Вам же разрешено тут использовать Аваду. Давай!

Тело подо мной уже перестало сопротивляться, а Генри медлил, похоже, я попал на стажёра.

«Какая неудача!» - как только я подумал это, мир вдруг перестал существовать, и меня поглотила тьма.

***

Было крайне неприятно от постоянно стукающего по лбу ощущения. Я приоткрыл глаза, уставившись в каменный потолок.

Во рту пересохло, и тело нещадно ломило. Как только до меня дошла моя ситуация, я застонал и перевернулся на бок, чтоб долбанная вода не разбивалась каплями о мой лоб.

Максимально безболезненно сдохнуть не получилось.

Я полежал так некоторое время, ощущая ещё и тошноту, подкатывающую к горлу.

Усталость сморила меня, и я снова провалился в сон.

Мне снилось что-то хорошее, что-то приятное, столь чуждое для этих стен. Но в том и была жестокость этого сна, что когда я проснулся, осталось лишь горькое послевкусие несбыточности.

«Но я не терпила! Я – Малфой! И я не боюсь смерти!»

Мне осталось только найти наименее болезненный способ прекратить это всё.

Я осмотрел камеру. Повеситься на цепях, в которые я был закован – почти нереальное дело. Минус один способ. Голодовка – чересчур болезненна, меняю шило на мыло таким образом. Разбить голову о камень? Я только себе это представил, как меня снова замутило. Не сильно-то и хочется мозгами стены Азкабана обмазывать.

И тут мой взгляд зацепился за острый кусок камня, что его сточила вода.

Вот оно! То, что нужно!

Я подтянул своё тело поближе к вожделенному шансу на спасение.

Конечно, огневиски в тот момент было бы очень кстати. Как и сигарета. Для храбрости. Я выдохнул – её-то слизеринцам всегда и не хватало.

Время позволяло немного подождать, немного поразмышлять, проанализировать.

По сути, я прожил не такую уж и скучную жизнь, если подвести черту. Не сильно хорошую, это да, но и не скучную. Я много чего попробовал в прошлой и в этой жизнях, много чего испытывал. Много эмоций проходили через меня, много ошибок вылетали из действий и уст. Наверное, я бы много чего хотел изменить, но, как показала практика в этом измерении, не всегда, что-то изменив, можно рассчитывать на благоприятный исход.

Там у меня была мама, вечно одёргивающая меня подруга – Гермиона. Здесь у меня был ещё и отец, и сестра. Даже дед более лояльно ко мне относился. Я прочувствовал, какого это быть частью одного большого организма – семья. И да, я не мог разделить свои чувства к Грейнджер из того мира и из этого. Это, наверное, просто невозможно. Любить её я буду во всех мирах – это непреложный факт. Трепетно и нежно, страстно и… безраздельно. И в какой-то степени сейчас, я был благодарен тому самому проклятому синдрому, пойдя на поводу у эгоистичного желания, за то, что он позволил мне немного испробовать её тело и то, каким я его могу заставить быть. Это хорошая нота, чтоб умереть.