Избранное - Давид Самойлов

«Соври, что любишь! Если ложь…»

Соври, что любишь! Если ложьДобра, то будь благословенна!Неужто лучше ржавый ножИ перерезанная вена?

Да! Притворись! Мне правду знатьНевыносимо, невозможно.Лелей неправды благодать,Как в колыбели, осторожно.

45-я Гайдна

Исчерпан разговор. Осточертели речи.Все ясно и наглядно.Уходят наши дни и задувают свечи,Как музыканты Гайдна.

Брать многого с собой я вовсе не хочу:Платок, рубашка, бритва.Хотел бы только взять последнюю свечуС последнего пюпитра.

Когда свой приговор произнесу в ночиПод завыванье ветра,Быть может, отрезвлюсь, увидев, как свечиИстаивает цедра.

«Не для меня вдевают серьги в ушки…»

Не для меня вдевают серьги в ушкиИ в зеркало глядятся.О милая, обмана не нарушьте,Свершая святотатство!

Не для меня небрежна эта складка,Блеск янтаря на шейке.О милая! Так улыбайтесь сладко,Цветите, хорошейте.

Я знаю все равно, что на излетеСей тривиальной прозы,Заплаканная вы ко мне придете.Я поцелую слезы.

Я обниму вас с болью злобной ласкиИ жалостной отрады.И потечет размыв ресничной краскиНа кровь губной помады.

Бабочка

Я тебя с ладони сдуну,Чтоб не повредить пыльцу.Улетай за эту дюну.Лето близится к концу.

Над цветами по полянам,Над стеною камышаПоживи своим обманом,Мятлик, бабочка, душа.

«Ах, наверное, Анна Андревна…»

Ах, наверное, Анна Андревна,Вы вовсе не правы.Не из сора родятся стихи,А из горькой отравы,А из горькой и жгучей,Которая корчит и травит.И погубит.И только травинкуДля строчки оставит.

Идиллия на потом

Рассчитаемся не мы — потомкиПорешат, кто прав, кто виноват.Так давай оставим им потемки.Пусть мой стих им будет темноват.

Пусть от нас останется легенда,Россказни, почтовые лубки,Бонбоньерка, выпускная лента,Поздравительные голубки.

И еще — любительские снимки,Где улыбчивы Она и Он,Что, наверно, выжмут две слезинкиУ красавиц будущих времен.

Пусть останется… А остальноеПоскорей пусть порастет быльем —Все, что мы с тобою знаем двое.Ночь. Тоска. И ветер за окном.

Реплика Данте

О, вы ее не знаете!В ней естьУмение обуздывать порывы.И, следовательно, свобода воли.Мы оба несчастливы,Но откровенны.Это можно нам зачестьЗа счастье в каждом нашем разговоре.

Она меня не любит. Да и яЛюблю, быть может, лишь свое творенье.Но часть его — она.Когда душа моя отрешена,Когда картину ада видит зренье,—Она со мной и целиком моя.

По улицам в толпе я прохожу ненастен,Извозчичьих трактиров чуя чад.На площади ее встречаю.— Мастер,Как спали вы?— Я спал, мадонна, видел Ад.

Под утро

Так с тобой повязаны,Что и в снах ночныхВидеть мы обязаныТолько нас двоих.

Не расстаться и во снеМы обречены,Ибо мы с тобою неДве величины.

И когда расстонетсяЗа окном борей,Я боюсь бессонницыНе моей — твоей.

Думаешь. О чем, о ком?И хоть здесь лежишь,Все равно мне целикомНе принадлежишь.

Я с твоими мыслямиБыть хочу во мгле.Я хочу их выследить,Как мосье Мегре.

А когда задышишь тыТак, как те, что спят,Выхожу из пустотыВ сон, как в темный сад.

Тучи чуть светающи.Месяц невесом.Мысли лишь пугающи.Сон есть только сон.

«Действительно ли счастье — краткий миг…»

Действительно ли счастье — краткий мигИ суть его — несовершенство,И правы ль мы, когда лобзаем ликМинутного блаженства?

И где оно, мерило наших прав?..О, жалкое мгновенье,Когда пчела взлетает с вольных травИ падает в варенье!

Нам суждено копить тяжелый мед,И воск лепить, и строить соты.Пусть счастья нет. Есть долгие заботы.И этой жизни милый гнет.

«Я вас измучил не разлукой — возвращеньем…»

Я вас измучил не разлукой — возвращеньем,Тяжелой страстью и свинцовым мщеньем.Пленен когда-то легкостью разлук,Я их предпочитал, рубя узлы и сети.Как трудно вновь учить азы наукВ забушевавшем университете!

Как длинны расстоянья расставаний!..В тоске деревья… Но твоя рука.И капор твой в дожде. И ночью раннейУгрюмый стук дверного молотка…

Она

Неверие тому, что даже очевидно.Мир полон призраков, как Лысая гора.Ни пенье петуха, ни жаркая молитваНе прогоняют их с утра и до утра.

Сгинь, наважденье, сгинь! Замкни страницы, книга,Слепи между собой, чтоб их не перечесть!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Она томит, как ярость, злость и месть.Она не чтит причин. Она равновелика,Когда причины нет, когда причина есть.

«Устал. Но все равно свербишь…»

Устал. Но все равно свербишь,Настырный яд, наперекор хотеньям.Как будто душу подгрызает мышь.Душа живет под солнечным сплетеньем.

Казалось, что она парит вездеИ незаметно нам ее передвиженье.И почему теперь я знаю, гдеЕе точнейшее расположенье?

И почему онаВ иные временаКак бы растворена в потоке ровной воли?Как будто нет ее. И лишь в минуты болиЯ знаю: есть душа и где она.

«Веселой радости общенья…»

Веселой радости общеньяЯ был когда-то весь исполнен.Оно подобно освещенью —Включаем и о нем не помним.Мой быт не требовал решений,Он был поверх добра и зла…А огневая лава отношенийСжигает. Душит, как помпейская зола.

«Как я завидую тому…»

Как я завидую тому,В ком чувство гордости сильнееОбид. Кто может, каменея,Как древний истукан глядеть во тьму.

Но сердце, подступивши к рубежу,Окаменеть уже не может.Его воображенье изничтожит…Уже себе я не принадлежу.

Фантазия

Фантазия — болезнь причин и следствий,Их раж, их беззаконный произвол.И непоследовательность последствий.Фантазия! Она — начало зол!

Фантазия — свержение с престола,Разъятье мировых кругов и сфер.Ее для нас придумал Люцифер.Фантазия — слепая ярость пола,

Ломание рогов и рык самца.Крушение систем и крах теорий.Она — недостоверность всех историйДо гибельной нелепости свинца.

В ней странно то, что голубых красотНам не рисует кисть воображенья.А только хаос, только разрушенье.Ее не сыщешь в устроенье сот,

В идиллии пчелиных медосборов,В мелодиях аркадских пастушков…Несчастлив тот, кто испытал, каковЕе неукротимый норов.

«В меня ты бросишь грешные слова…»