Барбизон. В отеле только девушки - Паулина Брен

до отъезда из Нью-Йорка она признавалась в письме брату [55]: «Много дней я не думала, кто я и откуда. Стоит противная жара, влажность скачет… Я тут кучу всего узнала: весь мир открылся перед моими распахнутыми глазами и вывалил передо мной свое нутро, точно треснувший арбуз. Думаю, окончательно я смогу все осознать только тогда, когда в тишине и покое подумаю над всем, что увидела и пережила в этом месяце». И речь даже не о драмах на работе и в «Барбизоне»: вероятно, речь могла идти и о сексуаизированном насилии или, во всяком случае, его попытке. За день до того, как она писала брату, Сильвия ходила на танцы в загородный клуб в Форест-Хиллс, где познакомилась с перуанцем по имени Хосе Антонио Ла Виас [56]. В ее календаре помечено, что они вместе отправились в его квартиру в манхэттенском Ист-Сайде. В остальных источниках она пишет, что он был «жесток». Дженет Вагнер, которая в тот вечер составила компанию Сильвии [57], вспоминает совсем другое: двойное свидание с двумя бразильцами и именно она, Дженет, стала жертвой наглого приставания среди бела дня; при виде нее с кавалера слетел лоск фальшивой галантности. По ее словам, за ними следил помощник редактора, отправленный «Мадемуазель» присматривать за ними после того, как они упомянули, куда направляются, и именно он спас их, увез в автомобиле с откидным верхом и высадил у «Барбизона», куда они вдвоем вбежали, уставшие, хохоча и радуясь счастливому спасению.

Но поверить в эту версию, особенно если параллельно читать «Под стеклянным колпаком», тяжело. В романе Эстер, главная героиня и альтер эго Сильвии, очутилась в загородном клубе в Форест-Хиллс, где ее домогался и едва не изнасиловал Марко, богатый перуанец из компании диск-жокея (имя его в романе сменилось с реального Арта Форда, с которым тогда встречалась Кэрол Леварн, на Ленни Шепарда). Впрочем, с самого начала нападавший демонстрировал запальчивое мизогинное поведение: сжал ее руку так сильно, что на ней остались синяки, которые он с восторгом ей показал.

Пострадала Сильвия от домогательств или нет, Нью-Йорк выбил ее из колеи, оставил в смятении – так бывает с теми, кто привык тщательно планировать свою жизнь. Обобщая нью-йоркский опыт [58] в письме брату, она пишет: «Я была на седьмом небе от счастья и в бездне отчаяния, была в шоке, в восторге, просветленной и взвинченной…» После того как закончит письмо, добавляла Сильвия, она намерена нырнуть вниз головой в бассейн «Барбизона» и выбраться на террасу позагорать: слабая попытка воссоздать горячо любимый ею пляж в условиях города.

В знаменитой сцене из романа «Под стеклянным колпаком» Эстер сбрасывает с крыши свою одежду в последнюю ночь в «Амазоне», на следующий вечер после нападения Марко в загородном клубе. Но в «реальности» история о том, как Сильвия выбросила свой гардероб с крыши «Барбизона» на Лексингтон-авеню, не столь поэтична. Как и в самый первый вечер, в прощальный девушки собрались в номере Грейс в девять часов: оказалось, что это ее день рождения, и в номере обнаружились вино, шампанское, остатки ликера и торт. Они планировали устроить веселую прощальную церемонию и прочитать по лимерику своим, но под воздействием алкоголя и грузом съеденного торта благие намерения сошли на нет. Нива развлекла и слегка шокировала аудиторию рассказом об одной брюнетке в короткой юбке с консервного завода, которая раздвигала ноги на парковке, подмываясь кока-колой, чтобы не залететь. А прочие считали, сколько бутылочек колы исчезало из автомата. Иногда все двенадцать!

Именно в состоянии опьянения Сильвия и ее подруга Кэрол поднялись на лифте на крышу с охапками платьев и прочего в руках, поначалу спросив Ниву, не нужно ли ей чего из этого. Нива отказалась, полагая, что Сильвии они понадобятся точно так же, и понятия не имея, что они задумали. Сильвия и Кэрол пожали плечами, вызвали лифт и поднялись на крышу. Дул легкий ветерок, солнце зашло уже несколько часов назад; Сильвия брала из охапки одну выбранную с таким тщанием и с такими тратами вещь за другой и выбрасывала их с крыши «Барбизона». Ни ее дневники, ни рассказы других участниц программы, ни знаменитый роман не предлагают сколько-нибудь достаточного объяснения, так что жест можно трактовать как угодно: бравадой, романтичностью, желанием избавиться от неприятных воспоминаний, начинавшимся помешательством.

Сильвия вернется в дом матери [59] в Уэллсли, Массачусетс, в зеленой клетчатой юбке и белой крестьянской блузочке с прошвами, которые ей отдала Дженет Вагнер. Взамен Сильвия подарила Дженет оставшийся предмет своего гардероба – зеленый в полоску купальный халат. В опустевшем чемодане [60] Сильвия везла авокадо и пластиковые очки со стеклами в форме морских звезд. Она очистилась – или ей так казалось.

Месяц назад, готовясь к приключениям в «Барбизоне» и «Мадемуазель», Сильвия ужасно радовалась мысли о том, что вот она уедет из колледжа Смит и испытает то, чего никогда прежде ей испытывать не доводилось. Она знала: для того чтобы писать [61], необходимо увидеть мир. «Я поняла: сейчас я больше всего на свете хочу Жить и Работать с Людьми… а не сидеть взаперти в расчудесных учебных стенах, где все девушки одного возраста и со схожими заботами и печалями. Лучше всего в поисках материала для историй мне помогают летние впечатления». Но «реальный мир» оказался для Сильвии чересчур, и «возжелания!», исполненные волшебной палочкой феи-крестной, к концу июня оказались причудливо наивной фантазией.

* * *

15 июля, спустя две недели после возвращения из «Барбизона» [62], Сильвия Плат спускалась по лестнице дома своей матери с голыми ногами. Мать сразу же заметила на них порезы – не свежие, но и не совсем зажившие. Ясно было, что они – дело рук ее дочери. Сильвия взмолилась: мама, давай умрем вместе, этот мир прогнил до основания! В течение двух последующих часов Сильвию доставили к психиатру и к концу июля подвергли электрошоковой терапии – в самом грубом и жестком виде, без обезболивания – так, что каждый удар тока с треском рассекал ее, точно спелый арбуз, каким она описывала Нью-Йорк. В какой-то из последующих дней Сильвия написала Пегги Аффлек – девушке из программы приглашенных редакторов, исповедующей религию мормонов [63]. Ей хотелось знать взгляды мормонов на жизнь после смерти – в них ставка делалась на существование параллельной жизни души после физической смерти тела.

К концу августа, вернувшись домой из лечебницы, Сильвия вскрыла металлический шкаф матери и достала оттуда пятьдесят ее снотворных пилюль, написала записку, что уходит в поход и вернется через день, и забилась в лаз