Роддом, или Жизнь женщины. Кадры 38–47 - Татьяна Соломатина

Наконец оператор сам расставил всё своё немудрёное оборудование, пообещав Оксане (с которой они неожиданно сдружились, потому что он явно неодобрительно относился и к ассистентам, что к своим, что к редакционным, и к тощей корреспонденточке), что пыли — точнее, разводов от попытки её стереть — на экране видно не будет. Родин намотал на шею шарфик, воткнулся в кресло и переменил несколько поз «в объектив», нисколько последнего не стесняясь. Оператор выразил своё одобрение и восхищение. Родин скромно умолчал о том, где он приобрёл подобные навыки[69]. Два бронеюноши мрачно стояли, ничего не делая, а после и вовсе удалились на кухню пить кофе. Оказалось, что при съёмочной группе есть ещё и шофёр! Узнав об этом, Оксана немедленно затребовала его в дом. Человеку очень даже может быть пи-пи охота. И кофию откушать. Он, в отличие от двух совершенно непонятных молодых людей, таки работал — рулил.

— То есть, вот вы двое, шофёр, оператор, корреспондент — пятеро! Пять человек заняты в деле, с которым совершенно спокойно справился бы один оператор! Потому что корреспондент ваша — это ой!

Корреспондент действительно была «ой!», тут с Поцелуевой не поспоришь.

— Эммм… Уммм… — Немного пожевав, помэкав, поукав и покрутив в руках мятые бумажки, корреспондент бодро начала: — С вами передача «Хроники советского сбыта», и сегодня с нами заведующий отделением репродукции патологии…

— Простите! — прервал Родин, засияв своими яркими глазками и став ещё более рыжим. Потому что сердиться на подобное — неконструктивно. Да и вообще он человек очень весёлый и заводной. — Я — заведующий отделением патологии беременности. Врач акушер-гинеколог. И да, я действительно занимаюсь репродуктивными технологиями. Но репродукцией патологии заведую всё-таки не я. А, полагаю, непосредственно сам Господь Бог. Или его бывший любимый ангел.

Оператор хмыкнул.

Кое-как, с третьего или четвёртого раза корреспонденточке удалось выговорить должности Родина. Ещё несколько фальстартов пришлось на отчество Станиславович. Никак оно не удавалось тощей многодетной матери. А Родин с оператором уже от всей души превращали запись в старый добрый капустник. На взрывы хохота прискакала Оксана, оба бронеподростка и даже шофёр.

— Ёлки! — сказала Засоскина, некоторое время понаблюдав происходящее. — Когда я была маленькой и хотела стать всеми сразу, в том числе — корреспондентом, я полагала, что все они разговаривают, как дикторы советского телевидения. Предлагаю вам тему следующей передачи «Дикторы в СССР». Можно развить тему кровавых репрессий за жевание каши и дефекты «фикции», ГУЛАГ — за неумение справиться с элементарной артикуляционной задачкой, подвалы КГБ — за мэканье и уканье, заполняющие паузы.

— Ага! — подхватил Родин. — И в конце радостно рассказать, что теперь на свободном российском телевидении можно работать через пень колоду, ссылаться на троих детей, разговаривать как с… пусть будет ложкой! — как с ложкой во рту. И понятия не иметь, что перед тобой за клоун! Я даже и сценарий могу прописать. Незадорого. За зарплату ассистента редактора ассистента!

Казалось, они говорят достаточно зло. Но это было не так. Они откровенно веселились. Когда Поцелуева и Родин были вместе в нерабочее время — это была беспрерывная клоунада, которой они заражали пространство. Даже попрекаемая горе-корреспонденточка — и та невольно хихикала. Над чем смеётесь…

— Ну, всё, всё! Давайте продолжим! — утёр слёзы Родин. — Хотелось бы не совсем профукать эту субботу. Не будь я православный еврей!

— Кто вы?! — вытаращила глаза корреспондент.

— Жид крещёный! — ляпнул Родин и первый же прыснул.

На подавление эпидемии смешинки пришлось потратить некоторое время. Когда семеро человек слаженно хохочут — это вам не ерунду с надутыми щеками в мир нести.

Кое-как всё наладили. И поведение. И даже сбитый одним из ненужных оператору помощников осветитель. Родин перемотал шарфик более залихватски, закинул ножку на ножку и уставился в объектив с самым заумно-серьёзно-озабоченным выражением лица.

— Сергей Ста-а-а-а-а…

— Ниславович! — хором выкрикнули все устроившиеся на диванчике. Даже шофёр.

— О’кей! — взял на себя режиссёрские функции Родин. — Раз вам никак не даётся моё многотрудное отчество — и это, заметьте, я ещё не Феофанович, не Сигизмундович, а всего лишь Станиславович. Хотя, как я уже успел заметить, вас валит наповал именно что «вович». Вович, вович. Ну, бог с ним. Хотя это далеко не Карл у Клары украл кораллы.

— А Клара, в свою очередь, — поддакнул оператор, — у Карла украла кларнет!

— На дворе — трава, на траве — дрова! — солидно и аккуратно отозвался шофёр.

— Да-да, спасибо, коллеги! — вскочивший Родин прошёлся взад-вперёд по гостиной, в углу которой у Оксаны было подобие кабинета. Рабочий стол, окружённый книжными полками, от пола до потолка набитыми специальной профильной литературой. Оксана Анатольевна происходила из врачебной династии. Так что издания были солидные. А таковой уютный уголок ей создал один из транзитных любовников, которого она не успела сделать мужем очередной порядковый номер, потому что как раз на горизонте воссиял солнечный Сергей Станиславович. — Ирина! — обратился он к корреспонденточке. — Называйте меня Сергей. Бог с ним, с отчеством. Как сказал бы один наш друг, именитость — то есть право называться не только по имени, но и по отчеству — ещё надо заслужить. И тут же выдал бы долгую историческую справку. Что-нибудь вроде… — Родин моментально преобразился в Аркадия Петровича Святогорского, хотя это было сложно, учитывая, насколько разные у них были внешности. Но тем не менее сейчас перед Оксаной стоял именно что анестезиолог-реаниматолог и в его обыкновенной манере вещал: — Казна хронически пустовала. Великий государь Михаил Фёдорович — первый Романов на русском престоле — вынужден был просить денег у подданных. И богатые солепромышленники Строгановы пожаловали ему три тысячи рублей — шальные по тем временам бабки — и стали «именитыми людьми»![70]

— А вы не хотели бы стать ведущим? — вдруг спросил оператор.

— Я и так ведущий. Я — ведущий репродуктолог Сергей! Вот. Наша дорогая корреспондент так и может ко мне обращаться. Просто — Сергей. Боюсь, что «репродуктолог» отправляется в лексическое небытие вслед за трудным для Ирины «Станиславовичем».

Снова наладили мизансцену, только Родин ножки переменил и узел шарфа на другую сторону перетянул.

— Сергей, расскажите, пожалуйста, об ЭКО в СССР.

— Рассказать об ЭКО в СССР я вам не смогу. Потому что СССР уже давным-давно нет. Я могу рассказать вам об ЭКО прямо здесь, сидя на этом стуле где-то в Москве. Которая, в свою очередь, уже давно — столица Российской Федерации, а вовсе не Союза Советских Социалистических Республик. И вот непосредственно отсюда, из нашего с вами времени, я вам честно расскажу об ЭКО сорока— и тридцатилетней давности! Или, если хотите, об ЭКО конца восемнадцатого века? Я нисколько не шучу! В тысяча семьсот восьмидесятом году аббат Спаланцани проводил опыты экстракорпорального оплодотворения — или, как он их называл, «непорочного зачатия». Не на людях, а на животных. Есть и отечественные пионеры. В конце девятнадцатого века Илья Иванов таким образом пытался помогать уже людям. И надо понимать: каждое экстракорпоральное оплодотворение — искусственное, но не каждое искусственное оплодотворение — экстракорпоральное. Потому что при экстракорпоральном оплодотворении эмбрион формируется вне тела матери. “In vitro”. В стекле. В пробирке. А все сообразительные родоначальники метода всего лишь переносили сперму самца во влагалище самки…

— Это неполиткорректно! — прервала корреспонденточка Родина.

— Почему «полит»? — удивился Сергей Станиславович. — И совсем уж неправомерно «некорректно». Потому что упомянутый мною аббат проводил свои эксперименты именно что на животных.

— И всё-таки наши зрители хотели бы узнать об ЭКО в… времён СССР!

— Да вы небезнадежны, Ирина! — радостно воскликнул рыжий доктор, всплеснув руками. — Рассказываю: в феврале тысяча девятьсот восемьдесят шестого года в стране, которая называлась Союз Советских Социалистических Республик, родился первый ребёнок, спроектированный с помощью экстракорпорального оплодотворения. Девочка. Сейчас она уже взрослая. И у неё есть ребёнок, зачатый самым обыкновенным библейским способом. — Родин демонстративно замолчал.

— Эээ… — начала было корреспондент. — И как же ЭКО в СССР развивалось?

— Никак. СССР скоро перестал существовать. Развалился. А ЭКО — до СССР, во время СССР и после СССР развивалось по положенным морфическими полями законам.

— Это как?! — удивился оператор.

— Это так: если на одном острове, очень далеко отстоящем от другого острова, обезьяна взяла в руки палку-копалку, то очень скоро на другом острове, очень далеко отстоящем от одного острова, обезьяна непременно возьмёт в руки палку и станет ею копать. Если в пещере на Алтае гоминид зажарил кусок мяса на огне, то и в пещере Анд гоминид зажарил кусок мяса на огне. Или: если у Людовика Тринадцатого появились гренадеры-штурмовики, значит, очень скоро они появятся у Петра Первого. Или: если есть Лос-Аламос, то обязательно будет Семипалатинск. Просто два последних примера люди относили за счёт шпионажа и научно-технического прогресса. Но это — наслоение. Макияж. На самом деле у мира есть свой собственный единый план развития. Которому люди постоянно мешают.