Праведник - Игорь Хорр

— Возьму! — не задумываясь ответил Прошин.

— Тогда давайте выпьем! Я предлагаю выпить за покойную государыню, за женщину, спасшую нашу Великую державу.

— Только не говори об этом господину писателю, — ввязался князь Сокольский. — Иначе он начнет доказывать, что Россию спас исключительно Господь Бог.

— Я ничего не начну доказывать, — несколько раздраженно отозвался писатель.

— Нет ни малейшего сомнения, — продолжал Прыгунов, — что своевременное введение монархического правления спасло Россию от гибели! Или ты с этим не согласен? — Последняя фраза прозвучала несколько угрожающе и была адресована князю.

— Нет, отчего же. В свое время монархия была нужна, но сейчас…

— Ах ты, мерзавец! — закричал Прыгунов. — Твое счастье, что я еще не настолько пьян! Иначе я объяснил бы тебе…

— По-моему, ты уже пьян достаточно.

— Сукин сын! Алексей, скажи, объясни ему, этому прохвосту, кто спас Россию!

— Мне не хочется с вами спорить, друзья, но, по-моему, наша Россия никогда не нуждалась ни в каких спасителях от политики.

— Да? И при большевиках? И при этих плюралистах, мать их!.. Да ты вспомни, оглянись лет этак на двадцать назад.

— А я помню. Тогда был кризис. Рушилась одна государственная система, возводилась другая. В экономике была разруха. Но поднимали ее не те крикуны, что орали на митингах сначала за свободу и равенство, потом за демократию, а потом и за самодержавие, а деловые, дальновидные, предприимчивые люди, такие вот, как наш Михаил Андреевич, например. Вон как Саранск подняли! Едва ли не столица третья!

— И это говоришь ты, Алексей Борисович? — удивленно воскликнул Сокольский, подскочил и сел возле Прошина на стул. — Значит, теперь Михаил Андреевич у нас герой? Но ты забыл одну истину! Ведь за каждым большим состоянием кроется преступление! Ну-ка, выкладывай-ка нам, Михаил Андреевич, в чем твое преступление?

— Его преступление в том, — ответил за друга Борин, — что в молодости он был очень умен и талантлив, писал отличные стихи и мог бы сделаться великим поэтом, но талантом своим пренебрег и очень полюбил деньги.

— Отчего стал бездарен, глуп и бестолков, — с усмешкой добавил Михаил Андреевич.

— Прости меня, Миша. Кажется, уже и я выпил лишнего. Видит Бог, я совсем не хотел обидеть тебя.

— Я в Бога не верю! — неожиданно произнес Прошин. — В свое время не вник. Все недосуг было. Деньги считал!.. Даже Евангелие не прочел ни разу.

— А прочел бы, так думаешь, поверил?

— Отчего ж не поверил бы? Ведь многие уверовали.

— Так ведь это уже и есть почти вера! — крикнул писатель. — Этакая черточка!

— Ну, у вас прямо как по Достоевскому, — сказал Вадим Никитович. — Братья Карамазовы! Нашли о чем беседовать после третьей бутылки… скучно с вами. И мы так и не выпили за монархию…

— Черт с тобой, давай за монархию! — согласился Сокольский. Они чокнулись и выпили за монархию. — До чего ж ты стал консервативен, господин Прыгунов. Неужели ты не понимаешь, что, несмотря ни на что, эта государственная система отжила свое? Опомнись! Ведь мы в двадцать первом веке! Монархия сыграла свою роль, но теперь нам нужен строй более прогрессивный! Американцы как жили, так и живут лучше нас! А ведь ресурс наш огромен! Мы можем и должны продвигаться вперед!

— Да, я консервативен, — ответил Прыгунов с гордостью. — А вы все надеетесь догнать Америку? Все спешите, торопитесь, вышибая седло из-под тех, кто идет перед вами!.. А нам спешить некуда! Мы — Россия — молодая страна! За великий путь нашей истории мы и так много чего достигли! И мы не так уж плохо живем! При этом мы не совсем еще растеряли нашу культуру, язык, религию! А стало быть, и духовность в нас еще сильна! Ведь правда, писатель? Почти все наши беды только от неграмотности! Мало чего хотим знать и при этом слишком доверчивы. Как часто народ наш, разинув рот, слушает таких вот бездарных политиков, которые лишь немногим выше общей массы поднялись в образовании своем и уже начинают выкручивать нам мозги! А мы все хотим объять необъятное, рвемся вперед и подрываемся! И при этом вечно недовольны консерваторами, которые только и хотят того, чтобы хуже не было! Которые хоть немного сдерживают узду!.. А когда нас совсем перестают слушать, приходят новые люди, новый возница, смелый и безрассудный и гонит, и гонит Великую Тройку по рытвинам и бездорожью, и хлещет удалых коней что есть мочи, и загоняет их!.. — Вадим Никитович, произносивший свою пышную речь стоя, вдруг повалился на стул и замолчал.

— Что же, речь громкая, хотя и малопонятная. Ишь, уморился как! Так вот за что его держат в Кремле, — ехидно заметил Сокольский. — А я думал, Прыгунов, ты шут при дворе губернатора.

— Мерзавец!.. — выругался Вадим Никитович.

— Да прекратите вы! — возмутился писатель. — Честное слово, это отвратительно.

— Тебе не понять, Алексей… Впрочем, ты прав. Зачем мы ссоримся? Все это ерунда! Давайте выпьем лучше за нашу дружбу! Наливай, Сокольский, а то вон Михаил Андреевич загрустил совсем.

Они выпили за дружбу. Вернулись Виктория Сергеевна и Даша. Подали гуся. Разговор за едой принял другой, более мирный и спокойный характер. Прыгунов совсем опьянел, сыпал анекдотами, местами совсем даже неприличными, громко смеялся и постоянно делал комплименты дамам, восхваляя их божественную красоту и кулинарные способности. Он все время старался завести отдельную беседу с Дашенькой и даже раз пытался обнять ее за плечи, из чего ничего не получалось, ибо Дашенька очень стеснялась, говорила мало и, краснея, отстранялась от него. Было заметно, что Вадим Никитович этим своим незатейливым ухаживанием ставит девушку в весьма неудобное положение, в связи с чем мудрая Виктория Сергеевна отослала зачем-то Дашу на кухню, сама заняла ее место, а когда та вернулась, предложила ей сесть на другую сторону стола.

Князь Сокольский неожиданно заинтересовался новой книгой Борина, затем разговор у них зашел о смертной казни, о том проекте ее отмены, в разработке которого писатель принимал личное участие. Они попытались привлечь к своей дискуссии также и Прошина, но Михаил Андреевич за весь вечер так и не повеселел, сидел молча, погруженный в собственные размышления, и разговаривать не хотел.

Было начало одиннадцатого. Фонари во дворе дома не горели. За окном стало уже совсем темно.

— Пожалуй, пора подавать сладкое, — сказала Виктория Сергеевна. — Хотите чаю, господа?

— Хотим! Непременно хотим! — ответил за всех Прыгунов.

Виктория Сергеевна быстро собрала грязную посуду на большой цветастый поднос и прибрала стол.

— Я отнесу, — вызвалась Даша.

Хозяйка не возражала. Залившись отчего-то румянцем, Даша поднялась и взяла поднос.

— Я помогу вам! — воскликнул Вадим Никитович, вскочил, нагнулся через стол и перехватил поднос с другого конца.

Дашенька совсем потерялась, еще больше покраснела и опустила глаза. Несколько мгновений она стояла в нерешительности, затем, сказав Прыгунову «спасибо», отпустила-таки свой край подноса и с тем же растерянным выражением лица быстро вышла из комнаты. Вадим Никитович с подносом в руках, шатаясь, последовал за ней.

— Ну вот видишь, Григорий. А ты Прыгунова уже в старики записал, — с улыбкой тихо заметил писатель.

— Он пьян и ей неприятен, — фыркнул Сокольский. — Только такие за молодыми и бегают.

— О чем вы говорите, господа? — улыбнулась Виктория Сергеевна. — Человек поступил благородно, вызвался помочь девушке.

— Благородно? Думаешь Прыгунову это определение подходит? Впрочем, конечно, конечно, — поспешно согласился князь. — Помочь и только помочь… Но мы отвлекаемся, Алексей. Значит, ты считаешь, что смертную казнь нужно отменить для всех преступников без исключения?

Писатель кивнул:

— Да, никаких исключений быть не может и не должно. Высшая мера наказания должна быть отменена.

— И для маньяков-насильников? И для убийц-рецидивистов?

— Для всех! Пойми ты, дело не в том, какое преступление человек совершил, а в том, что смертная казнь — убийство и сама по себе является преступлением. Это же обыкновенная месть, месть общества преступнику. Мы же живем в цивилизованной христианской стране. Вспомни первые страницы Библии: «За то всякому, кто убьет Каина, отомстится в семеро».

Если Бог есть, если мы в него верим, значит, должны верить и в суд Божий и не должны брать на себя то, что позволено лишь одному Ему. Если преступник, каким бы ужасным ни было его преступление, еще ходит по земле, если в него не бьет молния, не разверзнется земля под его ногами, значит, так и должно быть, такова воля Божья, и не нам решать, жить ему или нет.

— Ну-у, думаю, что наивно здесь ссылаться на Библию. Я недавно перечитывал эту книгу и могу привести пример совершенно противоположный. Вспомни, что сделали с Божьей помощью сыновья почтенного Иакова в Сихеме, когда сын князя Еммора, любя, изнасиловал их сестру Дину. Помнишь, как они заставили всех мужчин города сделать себе обрезание, а когда те послушались их и заболели от этого, ворвались в город и перебили всех до одного?